Аль Странс - Завещание Страница 18

― Ох, уж дался вам этот аффект! Чуть что – сразу аффект, аффект, мол, убийца не виновен, а это у него аффект приключился, – в сердцах не удержалась от колкости в сторону частного детектива госпожа Фридланд.

― Что поделать, Мария Григорьевна, этот термин и сам аффект не мною придуман.

― Ну, вот кто придумал, тот и дурак!- сердито заключила супруга именинника.

― Ради бога, Юрий Иванович, завершите вашу историю…

― Так вот, через несколько минут он вдруг осознал, что сотворил! Какую утрату понес, и какой вред сам себе и родителю причинил, ведь ближе отца у него на земле никого не было! Ведь он его растил в одиночестве с самого детства. И не женился во второй раз, может быть, именно из–за него. То есть всю жизнь ему посвятил… О, тут то и разверзлась бездна души человеческой! Бедный мальчик ощутил такое безумное одиночество! Такую боль! Такой страх перед … что… Да, вы уж извините, но тут действительно надо быть Достоевским, чтоб описать всё точно и ярко… Одним словом, хотя, как казалось, и жену свою он любил бесконечно, но в одночасье и её лишил жизни. А тут и мы прибыли. Но чуток опоздали.

― Мда, но в чем мораль? – глядя в сторону, спросил Генрих Львович.

― Да, ваше резюме,– поддержал отца сын.

― Анна Львовна, а вы как полагаете? Как знаток души и тела человеческого? – частный детектив внимательно посмотрел ей в глаза.

Она же молча, смотрела в чашку и не отвечала.

― А почему, собственно, Юрий Иванович, вы задаете этот вопрос Анне Львовне? – поинтересовался её супруг Григорий Павлович.

― Я же сказал, исключительно как врачу.

― А не кроется ли за этим двусмысленным вопросом некий намек? Некое подозрение? – не унимался муж инженер Озеров.

― Никаких подозрений и тайн! – оборвала его Анна Львовна,– просто Юрий Иванович, имеет в виду мое понимание поведения человека. Но здесь Юрий Иванович ошибается. Я никогда не могла понять поведения отца. И то, что произошло сейчас, я не могу понять. Юрий Иванович, намекает нам, что, как он сказал, у всякой реальной жизненной ситуации, и нашей тоже, есть свой естественный закономерный финал, – несколько раздраженно продолжала она,– а я вижу финал противоестественный. И ситуация наша в которой мы все оказались поневоле – абсурдна! Я думаю, нам всем это выйдет боком. С одной стороны преследования полиции, с другой этот сумасшедший папаша с его очередным наследником! Не перебивай меня, Генрих! Да, именно, сумасбродство папаши привело нас всех на порог психушки! Посмотрите на себя! Посмотрите в зеркало! С конца декабря прошлого года и вот уже третий месяц мы все чувствуем страх преследования, дрожь в коленках, плохой сон, плохой аппетит, дурное пищеварение! Потому, что любой стук в дверь, подбрасывает нас на стуле, а непонятный треск на линии во время телефонного разговора вызывает ощущение постоянной слежки… Что это, Господи!?

Все притихли вокруг деревянного стола в саду на даче Генриха Львовича.

― А простите, Юрий Иванович, откуда вам столь подробно известна ваша эта история? Ведь свидетелей–то нет, – неожиданно поинтересовался молодой журналист, сын Генриха Львовича.

― Так ведь из первых рук, Анатолий Генрихович. Сам больной преступник нам и рассказал.

― И какая кара последовала?

― Оооо… Что может быть страшнее суда собственной совести?! Кажется, тяжелее кары и нет. Он до сих пор в психиатрической больнице.

― Но причем тут история Юрия Ивановича?! – возмущенно со всей своей детской непосредственностью снова вступила в бой Мария Григорьевна, – Что, опять у нас кого–то убьют? Этот сумасшедший мальчик убьет своего сумасшедшего папашу? Ведь он, кажется, ненормален, этот сын его, впрочем, как и его отец. Весь в отца!

― Маша…

― Молчи Генрих, ты тут не причем! Это твой папаша и его страсти–мордасти!

36

― Фу, какое яркое солнце! В Питере у нас мягче, приятнее светит, – пожаловался Андрей Степанович своей супруге, проснувшись рано утром в номере гостиницы в Натании.

― Сравнил! Тут же почти экватор. Ну, проснулся? Как спал? Успокоился немного? – Вера прижалась к нему под одеялом и начала ласкать мужа, возбуждаясь сама.

― Ну, Верка, ну, не сейчас…. Чего ты вдруг….

― Нет сейчас… Андрюшенька… время есть… давай расслабься…. Вот так… вот…

Она вся горела желанием и сумела возбудить и оседлать ленивого , а, впрочем, пожалуй, стеснительного , коня Андрея Степановича, и через четверть часа удовлетворила свои потребности в плотской любви, непомерно большие, чем у супруга.

― Хорошо-то как! Солнце, море, чистый воздух, светлый номер, завтрак, шведский стол. А, Андрюшенька?

― Хорошо.

― Ты же первый раз за границей.

― Угу.

― И что? Не нравится? – говорила Вера Васильевна, расхаживая обнаженная по чистенькому номеру новой гостиницы,– Ну, и ладно, я в душ.

Андрей Степанович поднялся, быстро надел трусы и футболку и подошел к окну. Сине–зеленое море уходило за горизонт. Ни облачка на голубом пустынном небе. Внизу на берегу, видимо на пляже, вились в воздухе разноцветные воздушные змеи, яркие парашюты носили по воде водных лыжников. Он открыл окно. На него пахнуло жарким и влажным воздухом. Вера Васильевна вышла из ванной, завернутая в белое махровое полотенце.

― Иди, мойся, и спустимся на завтрак. Завтраки здесь вкусные, наверняка вся группа уже внизу.

― Надо обсудить план действий.

― Так что, чистым нельзя обсуждать? Ты весь потный…

― Я не потный, это ты прыгала и потела, а я только не сопротивлялся насилию,– улыбнулся своей шутке Андрей Степанович и отправился в ванную.

После завтрака все туристы разошлись по номерам собраться в путь. В этот день была запланирована поездка в Хайфу и какие-то друзские деревни около неё.

― Послушай, Вера,– обратился Андрей Степанович к жене с некоторой дрожью в голосе ,– в Хайфе нам надо будет отделиться от группы и добраться до пригорода К. Там проживает этот Лев Давидович, который…

― Ты чего весь побледнел, Андрюша? Опять трусишь?

― Ничего не трушу… просто непонятно мне, зачем нам это всё?

― Как зачем? Как зачем?

― Всё равно израильтяне его не выдадут. Да и за что нам его арестовывать?

― Как за что? А за подделку документов! За обман местных властей, за незаконный вывоз бриллиантов, за уклонение от уплаты налогов, да мало ли чего ещё. «Был бы человек, а дело найдется», так говорил товарищ Берия.

Следователь Мартынов вздрогнул. Он помнил рассказы своего деда, как дед чуть не загремел по этапу в Сибирь из-за клеветы. И как встречался с Берия, будучи начальником цеха автозавода, и как тот лично приказал его пытать до признания. Только благодаря вмешательству родного брата, работавшего в органах, клеветника разоблачили, а деда отпустили. Но ненависть и страх в душе деда остались на всю жизнь. И, вероятно, передались, по наследству, внуку. Андрей Степанович хоть и служил в органах безопасности государства, понимая, что лучше быть поближе к власти, в душе все же боялся этой грозной организации с её тайнами, скрытой борьбой за власть и всевидящим оком.

― Это надо юридически проверить. Но тебе–то на кой ляд он сдался? – уже зло добавил Андрей Степанович.

Вера Васильевна отвернулась и замолчала. Минута или больше прошли в тишине.

― Ладно, развивай тему дальше.

― Он вылетел из Питера под именем Лев Давидович Капустин. В Израиле тут же обратился в министерство внутренних дел и сменил имя на Арье Бен Давид, что означает в переводе Лев сын Давида. Проживает ныне в городке К. под Хайфой вместе с новой женой по имени Номи и сыном Шаем. Вот фотография из архивов. Это всё что наши люди мне сообщили.

На наших туристов с фотографии смотрело умное тонкое лицо Льва Давидовича Фридланда

― Я его никогда не видел, только фотографии видел. Это он.

― Так, так, хорошо,– задумчиво произнесла Вера Васильевна, вглядываясь в лицо.

― Из Хайфы туда идут автобусы номер…

― Какой к черту автобус по такой жаре! Возьмем такси.

― Такси здесь может быть очень дорого!

― Ничего, Андрюшенька, твоих командировочных и моих отпускных хватит, чтобы погулять, как нам хочется.

Она внимательно, словно изучая это лицо, смотрела на снимок

― А в нем что–то есть… Тем лучше.

37

Анна Львовна встала из-за стола в саду и прошла в дом. У неё отчего–то появилось дурное предчувствие. Словно что-то сдавило ей сердце, и в душу закралась тревога. Ничего конкретного, просто некий страх перед неизвестным. Но этот страх мешал ей жить.

― Генрих, зови всех, давайте обедать.

― Да уж, застудили вы нас, уважаемый Юрий Иванович, и историей своей, от которой кровь в жилах стынет и морозом, хоть и не минус, а холодно, – пожаловалась Мария Григорьевна, грузно поднимаясь в дом.

― Ну, вот самое время и согреться, подай-ка Генрих коньяк. Кому коньяку? – провозгласил инженер Озеров с бутылкой в руке.