Владимир Колычев - Стальной мотылек Страница 19

— Но я расческу не терял, — покачал головой Семен. — И в Скачкова не стрелял.

— Мы тебе не враги, Арбатов, — быстро глянув на своего подчиненного, произнес Скважин. — Если тебя подставили, надо разобраться. Но сначала мы должны тебя задержать. Так что давай не обострять ситуацию. Ты же сам служил, знаешь, что такое сопротивление при задержании.

Семен кивнул. Действительно, не стоило усугублять ситуацию. Тем более что ходы и выходы перекрыты.

— Ну, хорошо… — протягивая руки, сказал он. — Только сами давайте без глупостей…

— Все нормально, парень, все нормально.

Сначала Скважин надел на него наручники, а затем ударил кулаком в живот. Как знал Семен, что именно это сейчас произойдет, поэтому задержал дыхание, напряг мышцы пресса. Он выдержал удар, но на глаза навернулись слезы, нет, не от боли, а от обиды. Он же сдается, зачем Скважин с ним так?..

Менты набросились на него со всех сторон — сбили с ног, обыскали, разомкнули руки, завели их за спину, сковав стальными браслетами. К машине Семена вели как опасного преступника — на глазах у всего персонала. Такого стыда он еще никогда не испытывал.

Его запихнули в машину, Скважин сел справа от него, Прихожих — слева.

— Зачем так, полковник? — зло спросил Семен. — Как будто я зверь какой-то.

— А разве нет? Два трупа на тебе, парень.

— Алиби у меня.

— Какое алиби? Ты один сегодня подъезжал, в машине у тебя никого не было… И не звонила тебе Антонина, врешь ты все. Посмотреть хотел, а вдруг промазал, да?

— Как это не звонила? Номер у меня в телефоне… Входящий номер, предпоследний…

— Разберемся.

— Звонила мне Антонина. Сама не своя была… А может, и не она это… И расческу я не терял…

— В Скачкова стрелял, но расческу не терял, да? — усмехнулся Скважин.

— И не стрелял. И не терял…

— Ну, тогда скажи, где ты был сегодня в районе пятнадцати ноль-ноль?

— В дороге был. Антонина мне позвонила, я поехал…

— Кто тебя видел в дороге?

— Никто.

— Алиби нет, на месте преступления найдена расческа с отпечатками твоих пальцев… Давай, парень, колись. Еще не поздно явку с повинной оформить. Двадцать лет получишь, а не пожизненное, хоть воздухом свободы на старости лет подышишь. Сколько тебе сейчас, тридцать? В пятьдесят выйдешь. Еще поживешь. А если на пожизненное, то все, труба…

— Но я не убивал Скачкова.

— Тогда пожизненное. И на особом режиме. Там не жизнь, парень, там будешь думать только о том, как бы поскорее сдохнуть.

— Панарина тоже на меня повесите?

— Думай, парень, думай. Сейчас тебя только явка с повинной может спасти. У тебя еще есть десять-пятнадцать минут…

— А точно, расческа с моими пальцами была?

— Точнее не бывает… Я когда с тобой разговаривал, она уже была, только пальчики еще не идентифицировали… Я еще подумал, что ты здесь делаешь… Неумно, Арбатов, неумно… Может, ты за расческой приезжал?

— Даже не знаю, что за расческа.

— С твоими пальчиками, Арбатов, с твоими пальчиками.

— Значит, подставили…

— Тебе самому не смешно?

— Смешно… — обреченно вздохнул Семен. — Действительно смешно. И алиби у меня нет, и улики… Винтовка-то хоть на месте осталась?

— А должна была остаться?

— Ну, не знаю. В прошлый раз киллер ее унес. И сейчас, наверное, должен был унести.

— Да нет, на месте осталась… Панарина ты кому-то заказал, а Скачкова сам исполнил… Отличный выстрел, кстати. Четыреста метров — расстояние серьезное.

— Из чего стреляли?

— Может, хватит придуриваться, Арбатов? Не солидно, тебе не идет.

— «СВД»?

— «Винторез».

— Тогда это я… «Винторез» — моя специальность, — кивнул Семен.

— Кто Скачкова убил?

— Я.

— А Панарина?

— Я… Заказал я.

— А убил кто?

— Не скажу. Хоть убей, начальник, не скажу.

— Убивать не стану, а на пожизненное оформлю.

— А как же явка с повинной?

— Надо еще исполнителя сдать.

Семен кивнул, обещая подумать.

Он чуть не плакал от жалости к себе, когда его выводили из машины. Даже всхлипнул пару раз. Скважин даже распрямил его, чтобы взглянуть ему в лицо. Семен увидел удивленную насмешку на его губах и тут же превратил ее в гримасу боли, ударив Скважина кулаком в живот — точно так же, как он сам проделал с ним недавно. Но если Семен выдержал удар, то подполковник выбыл из игры.

Бил он правой рукой, запястье которой охватывал браслет. Левой рукой он пока бить не мог, потому что хоть и вытащил кисть из браслета наручников, но вправить большой палец еще не успел.

Прихожих он ударил в голеностоп, заставив разжать руки. Еще одного оперативника сбил с ног короткой подсечкой. На добивающий удар времени не было, да и ни к чему.

Он вырвался из захвата, перескочил через багажник машины и, петляя как заяц, побежал к забору. И вывихнутый большой палец левой руки на ходу вправил. Ему нужны были обе руки, чтобы перескочить через забор, по верху которого стелилась проволочная спираль. Зацепись он за «егозу», и все. Семен все понимал, да и препятствия он брать умел, тем более, что у самого забора росло дерево. Тут главное — не теряться. Он с разгону воткнул ногу в ствол, оттолкнулся от него, заскочив на самый верх забора, и зацепился рукой не за проволоку, а за штырь, на котором она держалась. Но совсем избежать контакта с «егозой» не удалось. Семен ободрал руку и ногу, но в проволоке не запутался и быстро перескочил на другую сторону забора.

Сначала ему кричали, требуя остановиться, потом послышались выстрелы. Одна пуля завихрила воздух прямо над ухом.

Из огня он попал в полымя — на территорию городского суда. Но там еще не ждали, поэтому он сквозняком прошел через двор, преодолел забор попроще и был таков…

Глава 16

Пятачок перед воротами простреливался насквозь, но вряд ли снайпер собирался снять жертву с этого места. Радик садился в машину во дворе и выезжал на улицу. Может, киллер хотел подстрелить его в этот момент? Но стекла в его машине и затемненные, и пуленепробиваемые. Или же убийца знал, что Радика приедут арестовывать. Выведут за калитку, начнут усаживать в оперативную машину, а это три-четыре секунды на выстрел… Но Радика могли посадить в машину и во дворе.

Снайпер облюбовал для себя недостроенный дом в конце улицы, у самого забора, через который он после выстрела и ушел. Хорошее место для стрельбы, только вот двор дома, где жила жертва, совершенно не просматривался. Видны были только окна второго и мансардного этажа. А еще вдоль и поперек просматривалась открытая терраса на втором этаже, где Радик иногда любил выкурить сигаретку, так как Антонина не разрешала ему дымить в комнате. Он выходил на террасу, садился в кресло-качалку… По вечерам это бывало, а иногда и по утрам. И киллер это знал…

И Семен знал, что Антонина — женщина строгая, и курить в доме не разрешит. Может, он и подкарауливал Радика… Расческу на чердаке дома нашли, а на ней отпечатки Семена. И мотив у него был…

Антонина тяжко вздохнула, опуская бинокль. Она стояла на том самом чердаке, откуда стрелял киллер. Дверей здесь не было, но вход на чердак закрывали пересекающиеся крест-накрест сигнальные ленты. Опечатан чердак, но Антонину это не остановило, и она здесь.

Она не спала всю ночь, поэтому голова у нее чугунная, глаза сонные и воспаленные. Ей бы сейчас в дом, принять расслабляющую ванну и лечь спать, но она не хотела уходить с чердака. Она должна была прочувствовать все, что думал Семен, когда ловил в прицел Радика.

Он ждал Скачкова, чтобы убить его. И наказать Антонину за измену… А расческу потерял случайно, задумался и выронил ее.

На этот раз алиби у Семена не было. На этот раз он попался. Что ж, сколько веревочке не виться…

— Это не я! — услышала вдруг Антонина.

Она обернулась и в сумраке чердака увидела чей-то силуэт. Судя по голосу, с ней разговаривал Семен.

— Ты?! — шарахнулась она.

— Осторожно, следы не затопчи! — Его предупреждение прозвучало вроде бы всерьез, но в глазах стояла издевка.

Семен отступил за широкую каминную трубу, и Антонина не могла видеть его глаз, но издевку в них чувствовала.

— А тебя это волнует?

— Меня — нет. Я уже все осмотрел. Но вдруг повторный осмотр? Следователь может подъехать, да?

— Может. И подъедет он не один… Зря ты здесь. Мне звонили, предупреждали, что ты сбежал… Тебя ищут.

— Кто бы сомневался.

— Зря ты сюда сунулся, — повторила она. — Здесь засада могла быть…

— Это не твои тревоги.

— Почему ты прячешься?

— Я не прячусь, я наблюдаю. Отсюда ворота хорошо видны… У снайпера лежка здесь была. И находился он здесь как минимум трое суток…

— Тебе видней.

— Он здесь не мусорил, вниз спускался — и по нужде, и перекусить… Ты любишь йогурты?