Кирилл Казанцев - Убийство по-министерски Страница 19

Это я и сообщил Герасимову. Тот нахмурился и сказал:

— Значит, вечером отправляйся к нему домой! А пока занимайся материалами об убийстве! Семье сообщи о трагедии! И пусть опознают его в нашем морге официально! Все, на…!

И с этими словами подполковник отпустил нас, после чего я направился искать Михаила Черновицкого.

— Синицын! — послышался сзади знакомый скрип, а затем резкий кашель, которые могли принадлежать только одному человеку. Так оно и оказалось — ко мне маршировал своей походкой старого солдата сам Михаил Степанович.

— Здорово, — протянул я ему руку, и Михаил пожал ее с каким-то сомнением. Так он делал всякий раз, словно боялся чем-то заразиться. И мне всегда было любопытно — это относится только ко мне или Черновицкий так здоровается абсолютно со всеми, как будто подозревает в чесотке?

Михаил явно был не в духе. Впрочем, это вообще было ему свойственно и даже в какой-то степени роднило с подполковником Герасимовым. По лицу Михаила я понял, что ничего хорошего он мне не сообщит. Так оно и случилось. Правда, в течение первой минуты разговора он выложил мне все свои проблемы, думая, видимо, что я в этот понедельник склонен к сопереживанию и состраданию. Проблемы Черновицкого заключались, однако, в основном в неполадках его автомобиля. Далее следовали напряги с женой, которая, по уверениям Михаила, была дурой. И наконец, венчала все нехватка денег.

— Привет, — проскрипел эксперт, протягивая мне какие-то бумаги. — Вот, для тебя подготовил. Это по делу Скоробогатова.

— Михаил, ты мне сразу скажи — там действительно убийство? — спросил я.

— Прочитаешь — поймешь, — ответил Черновицкий, ухмыльнувшись.

— Да ты что, с подполковником Герасимовым сговорился, что ли? — начал я злиться.

— Боюсь, с ним договориться о чем бы то ни было мне никогда не светит, — вздохнул Михаил. — А вообще, определять, убийство там или что — это твоя работа! Но от себя могу сказать — скорее всего, да. Во всяком случае, умер он явно не в том месте, где его нашли. А трупы сами ходить не умеют. Это я тебе уже как профессионал заявляю, — усмехнулся эксперт.

— Пошел ты, — отмахнулся я от него, взял бумаги и хотел уже пойти по своим делам, как Михаил остановил меня:

— Подожди, это еще не все!

Далее Черновицкий с потаенной радостью сообщил мне, что ничего нарыть в уликах в офисе «Дионис» ему не удалось — мол, не только у него все плохо, а теперь вот и Синицыну придется несладко без улик преступление раскрывать!

— Рюмки чистые. Только спиртное, — резюмировал он. — А разводы — это следы губной помады, скорее всего, этой Арцыхевич, бухгалтерши.

Я развел руками, не став обижаться на эту вредину, поскольку давно привык, и прошел в дежурку, где взял еще и материалы по обнаружению трупа Скоробогатова. После чего прошел в свой кабинет. На столе уже лежал фоторобот, составленный по показаниям Игоря Сергеева. Человек, который приходил к Скоробогатову той ночью, выглядел внушительно. Это был мордастый круглолицый мужик, облагороженный, правда, интеллигентной бородкой.

Я прочитал материалы. Согласно им, Скоробогатов скончался от черепно-мозговой травмы, полученной при падении. На теле его также были обнаружены множественные ссадины и кровоподтеки. Однозначного вывода, что его сбила машина, из заключения не следовало, но он напрашивался сам собой, судя по характеру травм. Кроме того, сообщалось, что одет Скоробогатов был в брюки и тонкую рубашку, что заставило меня насторожиться: в начале октября он должен был быть облачен как минимум в пиджак или ветровку. Я принял это к сведению и отложил материалы в сторону, побарабанил по столу пальцами. Что делать дальше? Ехать домой к Скоробогатовым и предъявлять фоторобот для опознания? А заодно и сообщать новость о смерти? Или для начала предъявить этот портрет коллегам Скоробогатова, то бишь Голубицыну и Арцыхевич?

Немного подумав, я все-таки остановился на бухгалтерше и заместителе Георгия Анатольевича.

Тарас Иконников мотал своим хвостиком из жидких светлых волос из стороны в сторону. Его вытянутое лицо с длинным прямым носом искажалось кривой ухмылкой, которая являлась признаком того, что он очень недоволен. Пиком недовольства стал тонкий истерический смех Тараса. Отсмеявшись, Иконников грохнул кулаком по столу и, качая головой, выдохнул с усмешкой:

— Вот сука! Кинул, а?

Затем Тарас вдруг моментально посерьезнел, брови его сжались в одну сплошную светлую линию, черты лица стали жесткими и решительными.

— Так! — Он проворно поднялся со стула и обратил немигающий взгляд на своего помощника, туповатого, похожего на обезьяну молодца с торчащим ежиком непослушных темных волос. — Ты сам пробовал это пойло?

— Пробовал, — невозмутимо пожал плечами подручный.

— Ну и?.. — рявкнул Тарас.

— Ну… Э-э-э…

Эти междометия свидетельствовали о том, что помощник не понимает сути дела.

— Э-э-э… Ме-э-э! — передразнил его Иконников, скорчив помощнику жуткую физиономию и обнажив ряды прокуренных зубов. — Жалобы на нас имеются нешуточные, понял? Ты сам-то не отравился после этой водяры? Поноса не было? Унитаз не пугал?

Он хлопнул ладонью помощника по животу. Тот, чуть нахмурив брови, рассеянно ответил:

— Вроде нет.

— Вроде говорят в народе! — назидательно изрек Иконников. — А тут коммерческая структура! Здесь надо отвечать четко, конкретно и ясно. Так, предложения есть у тебя?

После некоторого раздумья и пожимания плечами подручный несмело предложил:

— Может, это… типа, цену снизить?

— Снизить? — Тарас возмутился. — Да ты знаешь, по какой цене я ее покупал?! Как бодягу, что ли? Ха, снизить! Разбираться надо, понял? Разбираться. Короче, я звоню сейчас этому индюку надутому, Скоробогатову этому, забиваю стрелку, завтра выезжаем. Готовься. Понял?

— Да я всегда вроде… — криво усмехнулся обезьяноподобный и хлопнул себя по правому карману. — Извиняюсь… Не вроде, а всегда готов.

Иконников посмотрел помощнику прямо в глаза, потом удовлетворенно хмыкнул и сделал небрежный жест:

— Все. Свободен.

Помощник повернулся и вышел из кабинета. Иконников снова покачал головой, проводил его скептическим взглядом и, усмехнувшись в сторону, проговорил:

— Всегда готов! Ох, Кибальчиш, блин! Где б найти тот пароход, чтоб салют тебе протрубил?!

Заключением этого высокопарного выпада послужил грохот кулака о стол. После чего Тарас уронил свою светловолосую голову на руки и рассмеялся тихим смехом, выражающим бессильную ярость.

Однако спустя всего лишь несколько минут к нему вернулось ощущение реальности. Эмоциональный всплеск прошел. Иконников понял, что наскоком дела о кидалове не решаются. Во всяком случае, в той ситуации, в какой оказался он. Ведь все это так зыбко! Ну какие претензии он предъявит? На дворе не девяносто восьмой год, когда можно было творить все, что угодно! Поэтому надо сделать все тонко и технично. Но как?

— Вот ведь шельма, а! — почти по-чеховски выразился Иконников, сокрушенно покачал головой и картинно-небрежно кинул на стол пачку «Кэмела».

Недоучившийся студент театрального училища, куда его приняли потому, что у него были характерная внешность и манеры — этакого циничного, но обаятельного дуболома, на коих в театральном мире, куда шли все больше юноши изнеженные, ранимые и поэтичные, всегда был дефицит, Тарас Николаевич Иконников играл и в жизни. Он любил броскость, эффект. Но сейчас, в данной ситуации, не эпатаж, не игра на публику, а закулисная работа, мыслительная активность должна была дать результат.

Но нужные мысли все не шли. Какая-то сплошная ненужная сценическая эмоциональность — как бы поизощреннее наказать своего противника, чтобы он помучился, да еще сделать это в назидание, на публику. Но не то все это!

— Господи, мамма миа! Как же иногда реальность бывает невыносима, какая скука правит жизнью! — покачивая головой, говорил Иконников сам с собой. — И только на сцене или в кино можно позволить себе — в соответствии со сценарием, правда, но все же, — с блеском оторваться!

Иконников прошел к бару и вынул оттуда бутылку коньяка и рюмку. Приняв пятьдесят грамм, он продолжил размышления.

Да, разборки из-за левой водки… Тьфу, какая мелочь! Недостойно даже рассказов Чехова, не говоря про пьесы Шекспира. Да что там, это уровень киножурнала «Фитиль»!

Иконников сплюнул от отвращения к тому, чем он занимается и что намеревается совершить. Ему хотелось совсем не этой прозы коммерческих конфликтов, ему желалось поэзии интриг мадридского двора. Но где ж его взять, двор этот в начале третьего тысячелетия в средней полосе России на поле выяснения отношений потребителей и поставщиков алкогольной продукции? В арбитражном суде, может быть? Или в перестрелке боевых гоблинских бригад?