Андрей Троицкий - Крестная дочь Страница 19

– Помилуйте, Леня – и вдруг соучастник убийства какой-то старушки, – Олейник, помрачнев, покачал головой. – Кто угодно, только не он. Из корыстных побуждений он не станет…

– Корысть – это не только деньги, – улыбнулся Девяткин. – Возможно, он хотел завоевать сердце молодой привлекательной женщины. Или уже завоевал. Это ведь тоже своего рода корысть.

– Леня – человек старой закваски. Порядочный и честный. Он не бабник и не потаскун. Он прекрасный семьянин.

– Возможно. Только с женой он состоит в разводе. В «Крыльях» не делают тайны из личной жизни Зубова. Он вам что-нибудь рассказывал о Елене Пановой? Может, просто словом обмолвился?

– Никогда.

– Так долго знакомы и совсем не говорили о женщинах?

– О женщинах – да. О Пановой – нет.

Олейник бросил взгляд на адвоката, хотел что-то добавить, но решил воздержаться.

– При каких обстоятельствах вы познакомились?

– Я пришел в авиашколу. Хотел освоить легкий самолет. Леня появился там незадолго до меня. Он как раз ушел из большой авиации.

– Вы знали, что у Зубова при невыясненных обстоятельствах погибла дочь?

– Слышал краем уха, – кивнул Олейник. – Но в душу к нему не лез.

– Сколько у вас общих полетов?

– Примерно четыре учебно-тренировочных полета в месяц. Не помню точно, но можно посмотреть записи.

– Когда вы летали последний раз?

– Месяц назад. Нет, две недели.

– Вы приобрели собственный самолет. С какой целью?

Олейник отвечал без запинки, механически. Словно заранее узнал все вопросы и успел основательно подготовиться:

– В школе учат летать на ЯК-18 или Як-52. По-моему, не самые удобные машины. Аэродинамика хорошая, но вот все остальное… И аренда стоит денег, курсант всегда зависит от чужих посторонних людей. На полеты надо очередь занимать. Это все равно что ездить на арендованной машине, когда можешь купить свою. Предвижу ваш следующий вопрос, поэтому отвечу сразу: это не слишком дорогое удовольствие. Тобаго – машина неновая. Так что, на этой сделке я не разорился.

– Случалось ли вместе с Зубовым летать ночью?

– Это запрещено, – покачал головой Олейник. – Курсантам запрещено. Инструкторы летают ночами. Ну, чтобы не забыть того, чему научились в большой авиации. Так сказать, для поддержания формы.

Олейник смотрел на посетителя чистыми голубыми глазами и доброжелательно улыбался. Справки об этом человеке помог навести один отставной полкан милиции, поддерживающий связь с бывшими коллегами по сыскному цеху. Девяткин только с виду бравый мент, весь такой честный и правильный, что аж блевать тянет, глядя на него. На самом деле темных пятен в его биографии хватает. Начинал ментовскую карьеру в одном из московский УВД обычным оперативником, учился в Высшей школе милиции. Кто-то из приятелей или собутыльников устроил ему перевод в Главное управление внутренних дел. Наверное, Девяткин не слишком утруждал себе умственной трудом, фирменный стиль его работы – во время знакомства с человеком заехать ему в морду, а уж потом спросить имя и отчество.

Может быть поэтому, продвижение по службе шло успешно, из лейтенантов он быстро прыгнул в капитаны. Но привычка распускать руки сыграла злую шутку. Девяткин отоварил не того человека, какого-то влиятельного бизнесмена, которого, как потом выяснилось, не без оснований подозревали в бандитизме и двойном убийстве. У того коммерсанта, которого через полтора месяца после знакомства с Девяткиным выписали из больницы, нашлись влиятельные друзья. Мента притянули за применение необоснованного насилия и злоупотребление служебным положением, предложили на выбор два варианта: убраться из Москвы в какой-то городишко, разумеется, с сохранением звания и даже повышением в должности. Или рапорт об отставке. Девяткину не за что было держаться в Москве, ни семьи, ни детей, и он уехал.

Получил на периферии очередное звание. Не ясно только за какие заслуги. Наверное, отправил в морг пару подозреваемых, чью вину было слишком трудно доказать. И еще пять-шесть человек усадил в инвалидное кресло. Вот и дали майора: за старания. Почетная ссылка длилась около трех лет, все те же старые собутыльники вытащили Девяткина из глубинки обратно в Москву. Он почистил перышки и, видно, взялся за старое с удвоенной энергией.

Это неплохо, даже очень хорошо, что делом занимается такой человек, умственно недалекий, несдержанный, который глубоко не копает, а довольствуется тем, что лежит на поверхности.

– Что? – переспроси Олейник.

За своими размышлениями он упустил нить разговора.

– Вы сказали, что летали последний раз месяц назад, – Девяткин перевернул страницу блокнота, сверяясь со своими записями. – А на летном поле вас видели вместе с Зубовым за два дня до его исчезновения.

– Да, я заезжал каким-то мелким делам. Заодно уж на самолет взглянуть. В тот день я не летал.

– А в ангар заходили? И машину видели?

– Совершенно верно, – кивнул Олейник. – Был в ангаре. И Тобаго видел.

– Не заметили, что на самолете установлены дополнительные топливные баки?

Пауза. Олейник, нахмурившись, перевернул листок перекидного календаря.

– Заметил, – кивнул он. – Хотел еще спросить, на кой хрен нужны баки. Но как-то из головы вылетело.

– Вот видите: вы не спросили. И никто не спросил. А баки появились. Неизвестно откуда. И трудно предположить, что Зубов установил их на свои деньги. С его-то зарплатой и вдруг такие траты. Странно, правда?

– Я об этом просто не задумывался. Вы правы: странно.

– Еще много странностей, – усмехнулся Девяткин. – Судите сами. Зубов собирается в тренировочный полет внезапно, будто по вызову. Не предупреждая никого из руководителей клуба «Крылья», с опозданием подает заявку в отдел перелетов авиа-диспетчерской службы аэродрома. Согласно всем инструкциям и наставлениям, он должен сделать это как минимум за двенадцать часов до вылета. Обычно такие заявки поступают в диспетчерскую службу за двое-трое суток до вылета. А Зубов составляет бумагу за десять часов до старта. С чего бы?

– Мне трудно сказать, – Олейник чувствовал себя так, будто из-под него выбили кресло. – Можно лишь строить предположения.

– Оттуда заявка поступает в единую службу управления полетами. С большой долей вероятности можно предположить, что заявку отклонят или перенесут вылет. Но Зубов связывается с приятелем, который работает в этой шарашке, с неким Усачовым, и просит дать документам зеленый свет. Усачев добивается визы начальства и рассылает копии заявки во все заинтересованные организации, в том числе ФСБ. Я проверял. И полет разрешают. Откуда такая спешка? Зачем эта настойчивость? Это я вас спрашиваю?

– Я сказал – не знаю.

– Зубов поставил вас в известность о своем ночном вылете?

– Нет, он ни о чем таком он не предупредил.

– Почему он пользовался вашим самолетом будто своим собственным?

– Мой клиент в праве не отвечать на вопросы, которые могут ему в какой-то степени навредить, – вставил слово Рувинский. – Которые ему неудобны. Как адвокат я….

– Это просто беседа без протокола, – оборвал Девяткин. – Но если вас больше устраивает допрос, запросто можем его провести. Я выпишу повестку. А вы явитесь завтра к девяти часам на Петровку. Наши встречи будут проходить по одной и той же программе: два часа ожидания в коридоре. Десятиминутный допрос. И новая повестка, новая встреча. И так очень долго, изо дня в день. Из недели в неделю. Пока к вам не вернется память.

– Это ваш метод работы? – Олейник злился на самого себя. Этот майор хотел вывести его из душевного равновесия и своего добился. – Фирменный стиль? Мордовать честных людей допросами?

– Адвокат настаивает на соблюдении формальностей. Я готов прислушаться и следовать в русле. Только знайте: если вы не явитесь по первому же требованию, сюда придут парни из группы силовой поддержки, ну, из ОМОНа, проще говоря. И тогда я не поручусь за сохранность вашего костюма.

– Это угроза?

– Кому? – удивился Девяткин.

– Мне. Угроза в мой адрес.

– Я говорил о костюме.

– Хорошо, – Олейник глянул на адвоката. – Ты вот что, Миша, выйди. Мы тут с глазу на глаз потолкуем.

– Если что – я в приемной.

Рувинский, поджал губы, подхватил портфель и с достоинством вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

– Что вы хотите знать? – Олейник постучал пальцами по столу. – Спрашивайте напрямик.

– Почему Зубов распоряжался вашим самолетом, как своим собственным? С какой целью на Тобаго в срочном порядке были установлены дополнительные топливные баки? Куда Зубов в спешке улетел?

– У меня нет ответов, – Олейник откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – Нет и быть не может. Но если хотите знать мою версию происшествия, с удовольствием расскажу. Этот самолет наверняка упал где-то в волгоградских степях и сгорел за пару минут. Или грохнулся в водохранилище или реку. Тех, кого вы ищите, наверняка нет в живых.