Брижит Обер - Четыре сына доктора Марча. Железная роза Страница 19

Я прижался к двери так, что слился с нею, словно жаждущая ласки кошка: живот в полосатой пижаме, бритва касается двери и постепенно — тихо–тихо — вонзается в нее… Хочу, чтобы ты вышла, вышла и слилась воедино с бритвой, — открой эту дурацкую дверь, открой! Ты умрешь так быстро — даже понять ничего не успеешь, лишь мелькнет моя нежная улыбка да разольется в животе необыкновенный жар…

Я услышал, как ты встала, а потом, сразу — грохот, грохот, зачем ты устроила такой страшный грохот? Ты не имела на это права, можно подумать, что по твоей комнате пронесся тайфун! Я услышал папин голос: «Что здесь происходит?»

Папа пришел и постучал к тебе: «Джини, с вами что–то случилось?» Я услышал, как ты хриплым голосом ответила: «Все в порядке, месье, я просто упала с кровати…» А потом — смех, безумный смех… Папа сказал нам: «Идите спать». И мы пошли спать. Я лег, растянувшись на животе, и в конце концов уснул…

А теперь внезапно проснулся. Опять. Приснилось, будто Джини неожиданно напала сзади и душила меня шарфом; я чувствовал, что умираю, а она беспрерывно смеялась.

Глупый сон. Шарф извивался, превращаясь в змею, — липкая и скользкая, она заползала мне в рот, и я проснулся.

Сейчас я спокоен. Какую глупость я чуть не сотворил! Нужно контролировать себя получше.

Дневник Джини

Боже мой, ну и похмелье! В бутылке пусто. Надо бы потихоньку ее выбросить. После вчерашнего тарарама в моих интересах стать совсем незаметной. Все они поглядывают на меня с омерзением… На щеке — здоровенный синяк, на бедре — еще один.

Перечитала все написанное, потому что не помню ничего. Так что писать иногда вовсе не вредно… Черт возьми, до чего же глупо я вела себя — могла же и умереть. Стоит подумать об этом, как голова вдвое сильнее разламывается; пойду аспирина приму.

Должно быть, пытаясь встать, я загремела на пол: тетрадь была открыта, а стул опрокинут. Проснулась от холода — на полу. О Господи, пить и в самом деле грешно — как ты была права, мама!

Они только что уехали. Сейчас пойду в библиотеку. Вчера не получилось: весь день она таскалась за мной как хвост.

Если вы что–то подозревали, то оказались правы: Книги там больше нет. Улетучилась! Все перерыла — нигде. Мне хотят внушить, что она мне во сне привиделась. Или, может, там появилось еще одно лицо — которое мне видеть не положено?..

Да, совсем забыла: елка уже здесь. Гигантское чудовище, утыканное колючками. Вечером его украсят шарами и гирляндами. Рождество на носу. Когда думаю о том, что сволочь Бобби встретит Рождество в солнечном Акапулько, а я тем временем запросто могу оказаться в пылающем камине вместо полена… Если бы это ничтожество не смылось с бабками и побрякушками, не сидела бы я тут — красовалась бы на пляже, в бикини, увязая ногами в горячем песке!

Ни разу еще не обыскивала комнату доктора… А может, и стоило бы.

Пойду попробую.

Дневник убийцы

Елку принесли! Чудесную! Мы повесили на нее шары и позолоченные гирлянды, она сверкает разноцветными огоньками. Украшать хорошую елку — такое удовольствие! Мама напевала, папа влез на стремянку, чтобы укрепить на верхушке хрустальную звезду, — грядет по–настоящему счастливое Рождество, особенно для меня.

Нам еще нужно порепетировать, потому что вечером мы будем петь гимны — мама пригласила кучу народа нас послушать, а на пианино будет играть Кларисса. Когда мы поем, аккомпанирует всегда она. Хороший аккомпаниатор.

У нас прекрасные, хорошо поставленные низкие голоса, и, похоже, они берут за душу. Аккомпанирует нам не Джек, а Кларисса, потому что маме нравится, когда мы вчетвером, в белых рубашках, стоим в ряд и славим имя Господне. Похоже на настоящий хор — «Хор ангелов», тебе повезло: скоро ты услышишь его собственными ушами…

Ты увидишь, Джини, что такое Рождество в нашем доме!

Дневник Джини

Я в недоумении. (Забавно: вот уж никогда бы не поверила, что в один прекрасный день начну щеголять такими словечками… Хотя, по правде говоря, много чего есть в моей жизни такого, во что бы я раньше ни за что не поверила!..)

Книгу я нашла. Под докторскими кальсонами. И стало быть, в недоумении. Кто же ее туда припрятал? Доктор — чтобы защитить сына? Или же сам доктор и?.. Нет, бред какой–то.

Однако должно же существовать какое–то объяснение этому. Я всегда думала, что Старушка в курсе дела. А почему бы и не доктор?

Создается впечатление, будто со мной играют в кошки–мышки.

Вчера вечером украшали елку. Поднимаясь к себе, с ног валилась от усталости. Утром, как всегда, отправилась читать его тарабарщину. Эта погань радостно ждет Рождества! Надо навести справки о том, что еще за Кларисса. Сколько же в этой чертовой деревушке может оказаться женщин, пригодных для убийства?

Сейчас напишу ему такую записку:

«Тебе должно быть страшно поминать имя Господне, — тебе, обагрившему себя чужой кровью, ибо перст Божий сразит и испепелит преступника…»

Мне нравится. Напоминает тюремные проповеди — вот смеху–то было! Старушка зовет, ухожу. На каторжные работы: гладить и чинить.

Дневник убийцы

От Господа плохо пахнет, Господь нечистоплотен, от Него несет стариком, Он пропах грязными простынями. Ты, Джини, жалкая раба: заветы выжившего из ума старикашки повергают тебя в дрожь; а я свободен, я похож на космического героя, который летит сквозь миры, и плевать ему на всех богов; я — Хозяин Книги, Летописец Смерти, я — оборотная сторона лика Божия, открывающего тебе в улыбке такие белые, здоровые зубы… Мои же зубы прогнили насквозь; все, что я пожираю, чернеет и гниет, зубы мои кишат червями, и стоит мне что–нибудь лизнуть, как оно тут же начинает отдавать серой и ужасно вонять.

Как ты думаешь, Кларисса — шлюха?

Но в конце–то концов, Джини, чем ты там занята? Спишь, что ли? Объявляешь конец игры, не подсчитав очков, — встряхнись же, девочка моя, встряхнись!

Иногда у меня бывает ощущение, что я знаю тебя насквозь…

Дневник Джини

Да, он действительно знает меня хорошо. Временами даже кажется, что он передразнивает меня.

Все утро была очень занята. Уборка, пыль, рождественские приготовления и т. д. Позавтракали они с завидным аппетитом. Старушка объявила мне, что предстоит «торрржественное пррразднование» Рождества: будут жрать в три горла и возносить хвалу Господу, приносить ЕМУ дары. Почему бы не принести заодно в дар какую–нибудь Джини или Клариссу? У нас в тюрьме была одна француженка, так она называла меня Жаниссой, а произносила это примерно так: «Дженисса», — ее это очень смешило. Коровье какое–то получалось имечко.

Днем по телевизору показывали научно–фантастический фильм. Там неодушевленный предмет мог принимать человеческое обличье, чтобы завладеть людьми. И никто не знал, в кого эта штука на этот раз превратилась: в вас, в меня… или в него?

Стыдно писать такое, не спорю, но вот пришло же в голову… а вдруг это что–то неодушевленное и оно только подделывается под человека — жаждущий крови неодушевленный предмет, и, может быть, он играет со мной комедии, отправляя меня все время по ложным следам: колдовство, невроз, шизофрения, преступление в Восточном экспрессе… подумаешь, надо же как–то развлечься.

Нынче вечером Херрр Докторрр принесет гирлянду лампочек для Елки.

Заходила мать Карен — принесла лыжную шапочку Шэрон, которую та забыла у нее в машине. Я убрала шапочку к себе в шкаф.

Вот только сейчас начинаю понимать, в чем состоит моя главная ошибка: никак не могу поверить в то, что это — один из них. Зациклилась на отношениях с ним, вместо того чтобы завязать какие–то отношения с ними, а ведь он — один из них.

Никогда бы не поверила, что способна ломать свою бедную головушку над такой кучей вопросов. Видишь, папа, не такая уж я дура… Хотя и угораздило мне попасть в этот пряничный домик, оказавшийся жилищем Людоеда… Ну вот, снова пора за работу браться.

Дневник убийцы

Сегодня днем случайно встретил толстую папину подружку–блондинку. Она взяла меня под руку, и какое–то время мы шли рядом. От нее пахло духами. Я попытался отстраниться, но она прижимала меня к себе; я видел, как вздымается ее грудь, ощущал на себе ее дыхание; не могу поверить в то, что папа и эта женщина…

Лично я не смог бы заниматься с ней этим — она мне отвратительна. Не могу понять, почему все они только об этом все время и думают. По крайней мере, никто нас вместе не видел. Такого рода подробностями я никогда не пренебрегаю. Она показала мне, где живет. Вполне приличный дом. Консьержки нет.

Она хотела, чтобы я поднялся к ней пропустить стаканчик, но я отказался. Муж был на консилиуме… Должно быть, она нимфоманка. Велела мне поцеловать папу от ее имени. Мне отвратительна ее похотливая улыбка. Пусть сама выполняет свои грязные поручения.

Я слышал, как мама спросила у Джини, что нужно было матери Карен. «Ничего, — ответила Джини, — она просто зашла кое–что мне передать». Джини, радость моя, что ты от меня скрываешь?