Александр Войнов - Мне нравится все то, что принадлежит другим Страница 19

- Прысягаюсь, так или иначе, она будет моей, – заявил художник при очередной встрече с Левшой, – и, если эта пся крев эскулап будет мешать, я его убью.

И, демонстрируя серьезность своих намерений, очкарик откинул полу пальто и, не вынимая руки из кармана, через заранее сделанный разрез в подкладке, погладил обрез охотничьего ружья.

«А очкарь не такой уже и беззащитный», – подумалось новому знакомому Стефа.

Левша ни разу не был за границей, вдобавок не имел никакого отношения к почтовым маркам, но предложение принять участие в филателической контрабанде принял охотно, поставив единственное условие:

- Я ничего не вкладываю. Денег у меня нет.

Стеф недовольно блеснул линзами очков, но все-таки согласно кивнул головой.

Недостающие для закупки партии почтовых марок деньги контрабандисты заняли у негоцианта Виктора Апазида по прозвищу Грек. Заимодавец не стал вникать в суть дела, но предупредил Левшу:

- Я этого Птициана не знаю и знать не хочу. Ты за все в ответе. Расчет сразу по возвращении.

У Левши сразу же возникли сомнения в целесообразности его участия в этой авантюре, но его недоверие к деловым качествам Стефа реставратор развеял как дым. Он записал фамилию, имя, отчество, дату рождения и, получив на руки две фотокарточки, уехал в Москву, а через неделю, вернувшись, вручил Левше новенький, пахнувший типографской краской загранпаспорт с консульской печатью и дипломатической визой. В силу своей не совсем интеллигентной наружности, даже с таким документом, Левша вряд ли мог сойти за посла или хотя бы атташе, но на роль повара или шофера при посольстве мог претендовать не задумываясь. Такая скорость оформления дипломатического загранпаспорта немного настораживала, но в тоже время внушала уважение.

Закупив марки и надежно спрятав их под подкладкой новенького кожаного чемодана, дипломатические представители заехали в Высокополье.

- Нужно потолковать кое с кем по душам перед отъездом, – мрачно заявил Стеф.

День был будний, в только что отремонтированном Храме, пахнувшем свежей краской, лаком и ладаном не было ни души. Большая часть икон уже была развешена и с них печально и, как показалось Левше, с немым укором, внимательно смотрели лики святых. Пока Стеф, став на колени, молился у теплившейся в дальнем углу лампады, он обошел церковь, с удивлением рассматривая мастерски выполненные настенные росписи и рисунки из жизни святых.

«У этого замухрышки золотые руки,- подумал Левша,- зря он пускается в дальние странствия. Занимался бы своим делом и горя не знал».

Тихо скрипнула входная дверь, и на пороге появился много поживший и столько же повидавший священник со слезящимися глазами.

- Уезжаю от вас. Благословите на дорогу, пан отче, - обратился к нему Стеф.

- Езжай с Господом, - перекрестил реставратора святой отец, - но не забывай, нельзя служить и Богу, и мамоне. Роскошные одежды твои будут изъедены молью, а золото и серебро изоржавеет и ржавчина их будет свидетельствовать против тебя, и съест твою плоть, как огонь...

- Доверь дела твои Господу и все предприятия твои свершаться. Верую в Бога отца, Господа нашего Иисуса Христа и Святого духа, - перебил святого отца художник и перекрестился.

- Раздувальный мех обгорел, свинец истлел от огня; плавильщик плавил напрасно, -

чуть слышно произнес священник.- Злые не отделились. Отверженным серебром назовут их; ибо Господь отверг их.

Во дворе дома, где Стеф снимал комнату, вдоль кирпичного забора густо росли розовые кусты, и Левше вдруг показалось, что он спутал времена года. Последний куст, прижатый сородичами к забору, несмотря на начало декабря и выпавший первый снег, пламенел бутонами едва распустившихся алых роз.

«Большое чувство способно творить чудеса, - подумал Левша, - я, кажется, начинаю верить во всепобеждающую силу любви Стефа, от которой, вопреки законам природы, круглый год цветут розы».

Когда они подошли ближе, все оказалось не так романтично, но еще более впечатляюще. Последний куст, с непостижимой достоверностью, был нарисован на тщательно отштукатуренной части забора.

- Всё стало на свои места, - с сожалением вздохнул Левша. - и, как обычно, торжествует земное притяжение.

Но, всматриваясь внимательнее в необычное произведение, он на какую-то долю мгновения потерял нить, связывающую его с реальностью, ощутил головокружение и режущую боль в глазах. Такое уже случалось с ним после автомобильной аварии, когда он несколько часов был между жизнью и смертью. И, в промежутках, когда сознание к нему возвращалось, обращался за помощью к Господу. Краски начали смешиваться, растворяться, таять и исчезать, уступая место яркому сиянию. Только один красный цветок на правой стороне куста оставался нетронутым и Левша, по необъяснимой причине, не мог оторвать от него взгляд.

- Не задерживайся. Жду тебя в мастерской, - услышал он, звучащий как будто из другого измерения, голос Стефа.

Левша в последний раз прощальным взглядом окинул так поразивший его настенный рисунок, стараясь сохранить в памяти каждую деталь, и, взглянув на уходящего художника, поспешил за ним вслед.

Во флигеле, который Стеф арендовал под мастерскую, царил Его Величество беспорядок, который иногда, в счастливую минуту, успешно сочетаясь с творческой идеей, являл на свет Божий нечто непостижимое.

Крохотная мастерская, вперемежку с карандашными набросками, этюдами и гипсовыми слепками, была завалена странными предметами, непонятного происхождения и предназначения, и Левше показалось, что он попал в лабораторию средневекового алхимика. И только в дальнем углу было чисто, светло и тихо, как в раю.

- Посторонись, ты заслоняешь свет, - художник тронул за плечо замершего у подрамника гостя. На холсте высотой в человеческий рост было изображено распятие Христа.- Не могу понять почему, но у меня такое предчувствие, что это моя последняя работа. - И, немного помолчав, Стефан тихо добавил, - прежде всего, нам надо научиться у Него переносить страдания без жалоб, и прощать. От Него трижды отрекся апостол Петр, апостол Павел преследовал первых христиан, а Фома не поверил в Его воскресенье. Но Иисус смог все понять и простить. Нужно только покаяться в своих грехах. Для Него один раскаявшийся грешник был дороже девяносто девяти праведников. И прости нам грехи наши...

Всматриваясь в полотно, Левша обратил внимание, что некоторые детали картины выполнены только схематично, одним движением кисти.

- Но эта работа еще не закончена, - заметил он художнику.

- Это рабочий вариант. Оригинал в другом месте, - ответил Стеф. - придет время, и ты сможешь его увидеть. Трудно сказать, когда это произойдет, но я почему-то в этом почти уверен. Если сможешь, помяни тогда меня в своих молитвах. Молитва, это золотая нить, связывающая нас с Христом. Попроси, чтобы Он простил мне мои грехи. И сам, если что будет не так, не держи на меня зла и строго не суди.

Такой поворот событий заставил Левшу, в какой-то мере, изменить свое отношение к художнику. Несмотря ни на что, он и сам был глубоко и искренне верующим человеком. Прожив большую часть жизни, и, в одночасье, оглянувшись назад, он вдруг заметил, что рядом нет никого из тех, с кем сводила его судьба. Нет Никанора по прозвищу Кат, нет ни Генерала, ни Самвела и многих других. Всех унесла лихая година. А он, не один раз, заглянувший в небесное зеркало, почему-то был жив и здоров. Размышляя, он понял, что остался в живых только благодаря вере в Иисуса Христа. Просто Господь давал ему время покаяться и, по возможности, искупить свои грехи.

- Если когда-нибудь захочешь сделать мне подарок,- обратился Левша к художнику, - нарисуй мне икону Христа, нашего Спасителя, и я буду твоим должником.

- Я не пишу по дереву. Если Бог даст, то это будет работа на холсте. Но я ничего не обещаю.

Дома никого не оказалось, и Стеф, достав из-под крыльца связку ключей, наскоро собрал свои пожитки и решительно зашагал к сельской больнице.

- Чекай здесь, – остановил он Левшу у больничного крыльца, - дело идет о моей чести и я сам должен во всем разобраться.

Художник приосанился, застегнул верхнюю пуговицу пальто и исчез в глубине больничного коридора. Прошло более получаса томительного ожидания и, когда, решив вмешаться в ход событий, Левша потянул на себя больничную дверь, то столкнулся с реставратором, и краем глаза заметил удалявшуюся женскую фигуру в белом халате.

- Не получилось разговора с коновалом. Он, холера ясная, спрятался в кабинете и закрылся на ключ, – промолвил Стеф, стирая со щеки губную помаду.

Когда они покидали больничный двор, Левша обернулся и заметил, что из окна за ними внимательно наблюдает черноволосый упитанный медицинский работник.

Поезд Москва-Варшава прибыл около полуночи. Ночная столица горела огнями, как ад, в котором Стеф знал все входы и выходы. Сдав в камеру хранения новенький кожаный чемодан, в котором, под двойным дном были аккуратно уложены десять кляссеров с их филателическим богатством и, обменяв на злотые, оставшиеся после дорожных расходов доллары, дипломатические представители оказались на привокзальной площади.