Франсиско Павон - Опять воскресенье Страница 19

– Простите, что побеспокоил вас, сеньорита Сара, но мы все еще топчемся на месте. Просто не знаем, за что ухватиться.

Сара помолчала немного, сдерживая слезы, а затем, судорожно глотнув, произнесла:

– Я ничего не могу сообщить вам нового, Мануэль, кроме того, о чем уже сказала… Могу только добавить, что нисколько не сомневалась, что его нет в живых.

– Почему?

– Не знаю. Сердцем чувствовала с первой же минуты его исчезновения.

– …Я пришел к вам, чтобы еще раз поподробнее расспросить о доне Антонио. Может быть, мне удастся найти хоть какую-нибудь зацепку.

– Вам виднее, Мануэль. Спрашивайте.

– Может, он кому-нибудь стоял поперек дороги? Или ему кто-то угрожал?

– Трудно сказать. Вы ведь знаете, Мануэль, он всегда держался очень естественно… Как бы вам получше объяснить?… Был одинаково ровен со всеми. А потому не вызывал у людей ни особых симпатий, ни антипатий. За исключением меня и нескольких своих друзей, он ко всем проявлял чисто профессиональный интерес. И мало с кем общался. Так что, Мануэль, вы уж меня извините, но вряд ли кто-то покушался на его жизнь. Скорее всего он упал в подвал через отверстие или «люк», как вы тут его называете, решетка которого была открыта.

– А вам известно, что он упал туда только через час после того, как ушел от вас, хотя ваш дом в двух шагах от этого заводика?

– Да, я слышала об этом. Но вполне вероятно, что он вернулся от меня домой, а потом за ним кто-то заехал и увез к тяжелобольному. Так случалось не раз. Антонио называл такие вызовы «ночной вахтой врача».

– Действительно, его видели выходящим с кем-то из машины в половине четвертого утра, и, если рассуждать логично, тот, кто заезжал за ним на машине, должен был бы отвезти его обратно… А если он пошел домой один, пешком и свалился в открытый «люк», то на другой же день кто-нибудь увидел бы открытую решетку и сообщил нам… а может, еще и сообщит.

– Вам виднее, Мануэль. Вы лучше разбираетесь в таких делах, на то вы и полицейский. Не могу понять только, кому понадобилось, если все так, как вы говорите, лишать его жизни.

– Многие убивают ближнего в порыве минутной злобы, просто необъяснимой потом… У меня к вам просьба, Сара: взгляните, пожалуйста, на этот список больных, которых дон Антонио должен был посетить в тот день. Возможно, одна из фамилий вам что-то подскажет.

Сара надела очки в очень тонкой оправе и внимательно просмотрела список. Дочитав его до конца, она опустила взгляд и печально улыбнулась.

– Чему вы улыбаетесь?

– Я плохо знаю жителей Томельосо, но мне вспомнилось, как в ту ночь Антонио рассказал мне об одном пренеприятном случае, который произошел, когда он был с визитом у Гомеса Гарсии. Осматривая его дочь по поводу какой-то болезни, Антонио обнаружил, что она беременна, и со свойственной ему откровенностью, не подумав о том, что она не замужем, сказал что-то вроде: «Эта болезнь не имеет никакого отношения к ее беременности». Услышав такое, Гомес Гарсиа набросился на Антонио, требуя, чтобы он взял свои слова обратно, что его дочь порядочная девушка и бог знает что еще.

– Да, мне нотариус говорил о том, что Антонио упоминал о каком-то «иберийском фарсе», который произошел с ним в тот день.

– Мне он тоже назвал это «иберийским фарсом». Так, значит, и нотариусу он рассказал об этом?

– Нет, только обещал рассказать. Скорее всего речь идет о Гомесе Гарсии, который поселился в Томельосо сразу же после войны.

Плиний никак не мог понять, за что эта жизнерадостная девушка полюбила такого заурядного, ничем не примечательного человека, как дон Антонио, который, казалось, даже улыбаться не умел, а смеялся всегда через силу и никогда не смотрел собеседнику в глаза.

Уже стоя на крыльце, Мануэль представил себе, как Сара прощается с доном Антонио, и едва сдержал улыбку. Еще раз извинившись за непрошеное вторжение, он решил пройти мимо злополучных «люков» винного заводика Пабло Касаса.

«Любопытно, – снова подумал он, – что все события той ночи, связанные с доктором, сосредоточены на маленьком участке города: на улице Сервера, где живет учительница и находится завод; на улице Клаудио Коэльо, где живут Гомес Гарсиа и его беременная дочка, и на улице Толедо, которая в этой части перекопана из-за строительных работ, где Бернардино Лопес видел, как доктор вышел с кем-то из машины в половине четвертого ночи и они куда-то направились вдвоем. Но куда?»

Заметив Плиния, прохаживающегося перед винным заводиком, соседи стали с интересом наблюдать за ним из окон и с балконов.

Но Плиний ни на кого не обращал внимания. Он думал лишь о том, что именно здесь, на этом маленьком участке города, кроется ключ к разгадке таинственной смерти доктора.

Ему вдруг вспомнилось безжизненное тело дона Антонио, перевернутое на спину, сырая земля на окоченевшем лице и пожелтевшая рука, протянутая к саквояжу с медицинскими инструментами.

– Как дела, Мануэль, двигаются помаленьку? – спросил его какой-то прохожий.

Внезапно Мануэль остановился и посмотрел вверх. Городские фонари на улице Сервера стояли на большом расстоянии друг от друга. И фактически зарешеченные «люки», вытянувшиеся вдоль всего тротуара перед заводом, освещал один-единственный фонарь, вернее, металлическое бра, лампочка в котором была разбита… «Вот дурень, как же я вчера не заметил, что лампочка разбита? Ведь здесь не так уж много соседей и будет совсем нетрудно выяснить, с каких пор она разбита… Лампочка хоть и висит не слишком высоко, но все же надо быть довольно метким, чтобы в нее попасть камнем, или достаточно высоким, чтобы дотянуться до нее палкой».

Мануэль еще раз внимательно осмотрел решетки «люков», которые были вровень с заасфальтированным тротуаром, затем постоял в раздумье и, закурив сигарету, отправился в центр города… «Должно быть, уже известны результаты вскрытия…»

По дороге он намеревался заглянуть в казино «Сан-Фернандо», где его наверняка ждал дон Лотарио.

Дон Лотарио действительно дожидался его там в обществе своего племянника Рубио и нескольких его приятелей – студентов.

– В путь, Мануэль!

– О чем это вы рассказываете им с таким пылом?

– Да вот о том, что здесь, в Томельосо, еще довольно долгое время после войны было полным-полно мулов и пятеро-шестеро ветеринаров и столько же кузнецов едва справлялись с работой.

– Особенно много их было по субботам, – поддержал друга Плиний. – Куда ни глянешь – мулы: одних выводили из загонов, запряженных в телеги, других вели подковывать. Бесконечное число мулов входило и выходило из ворот почти всех домов городка, начиная с полудня и до самого позднего вечера.

– А еще я им говорил, Мануэль, что раньше все было иным, даже городские звуки. Только десятка два-три жителей имели собственные машины, а по некоторым улицам в течение недели не проезжал ни один автомобиль. Тишина, с которой теперь покончено навсегда, нарушалась лишь тарахтеньем повозок по мощеным мостовым. В домах же, если, конечно, кто-нибудь не пел, стояло полное безмолвие. Только по субботам да по воскресеньям слышались топот и мычание мулов в стойлах. Люди настолько привыкли к тишине, что чириканье воробья казалось им концертом… Я говорил им также, что, если бы наши предки, привыкшие к тогдашней тишине, вдруг воскресли, они не выдержали бы современного шума. Зато в каждом доме имелся курятник, и день начинался с кукареканья петухов, едва брезжил рассвет.

– А потом принимались звонить церковные колокола, – добавил Плиний, смеясь, – по любому поводу и без всякого повода.

– Вот, вот… и к заутрене, и к обедне, и к торжественной мессе, и во славу всех святых.

– Мало того. Они трезвонили по каждому усопшему так, словно хотели вогнать нас всех в могилу. Нет, я нисколько не сожалею о прошлом.

– И я тоже. Если не считать, конечно, навсегда ушедшей молодости.

– Что касается вас, дон Лотарио, очень сомневаюсь. Раньше вы едва поспевали ставить скотине клейма и посещать загоны, а теперь вы видите животных только на картинках в своей лечебнице.

– Ты, наверное, хочешь сказать этим, Мануэль, что я тогда сколотил себе целое состояние.

– А когда же?

– В сравнении с тем, сколько мне приходилось трудиться тогда, я теперь зарабатываю денег гораздо больше.

За этим разговором и застал их инспектор Мансилья, входя в казино.

– Тайна проясняется, Мануэль!

– А я решил, что мы с вами не увидимся в наших благодатных краях до самого рождества Христова.

– Но, как видите, я здесь.

Мансилья незаметно дал понять Мануэлю, чтобы он подошел к нему.

– Прошу извинить, но я должен вас покинуть, – сказал Мануэль студентам и направился к инспектору.

– Уже есть результаты вскрытия.

– И что же?

– Ничего нового. То, что я и предполагал. Он умер в результате падения. Похороны состоятся около пяти, так что я пробуду тут до вечера. Хотите, пообедаем вместе?