Владимир Свержин - Марш обреченных Страница 19

Почему нет? Птаха!

За стеной ужасно взвыл лифт, карабкаясь вверх по своей узкой шахте, взвыл, заставляя невольно насторожится: «Не ко мне ли?» Нет, не ко мне.

Я блаженно откинулся в кресле, вспоминая нашу первую встречу.

Был прекрасный майский вечер. Москва в кои-то веки пахла жасмином и сиренью, окна старых домов заговорщически подмигивали, вдохновляя на гусарство и беспричинное веселье. Арбат был так заставлен картинами, что невольно казалось – художественный музей вышел на прогулку. Буйство красок по мере движения сменялось буйством звуков, извлекаемых хипующей молодежью из подручных и подножных музыкальных инструментов. Мир был молод и хорош собой и слово: «демократия», произносимое в те времена ещё без буквы «р» в первом слоге, заставляло сердце учащенно биться, почти как признание: «Я вас люблю!»

Не помню уж, какого лешего служебная необходимость занесла меня к величественному зданию из стекла и бетона, контролирующему господствующую высоту на Арбатской площади, но возвращался я оттуда спокойный и безмятежный, вспоминая воспетый Окуджавой Старый Арбат как норму жизни и образец для подражания.

Где-то здесь, между картин неизвестных авторов, время от времени стоял лоток с раскрашенными оловянными солдатиками дивной работы. Держал его племянник замечательного знатока военной миниатюры и геральдиста Петра Космолинского. Впрочем, кто знает: может, он и не был его племянником, но, тем не менее, в истории военного искусства этот молодой человек разбирался преизрядно. Время от времени, мы часами обсуждали, скажем, неудачные действия кавалерии в Брусиловском прорыве или действие Наполеона при Ватерлоо, до хрипоты споря о маневре маршала Груши…

В это вечер его не было. Огорченно вздохнув, я отправился дальше, задумчиво созерцая, как меняется колорит картин в начинающих сгущаться сумерках… Драка возникла как-то вдруг, так как появляются вулканы в диснеевских мультиках.

Трое парней в светлых футболках, подчеркивающих рельеф их мускулатуры, громили доморощенных рок-светил грандиозно малой звездной величины. Работы для троих здесь было явно маловато. Длинноволосый исходный материал был идеально приспособлен для битья и оттого безропотно перелетал из рук в руки, пытаясь прикрыть расквашенный в лепешку нос. Достойный собрат этого горе музыканта лежал на брусчатке под обломками гитары.

– Васек! – крикнул один из амбалов, проводя своей беспомощной жертве, что то вроде корявого маваши в голову. – Лови лярву! Не дай сучке уйти!

Как большая часть перекачанных лохов, он бил медленно и, в общем-то, слабо. И бандитского форсу у него было куда больше, чем техники.

Та, которую командовавший мордоворот наградил нежным эпитетом: «лярва», девчонка лет шестнадцати с огромными серыми глазами и волосами цвета «пожар Москвы», проскочила мимо и, найдя очевидно мою спину вполне достойным укрытием, заорала во всю мочь: «Козлы, гопники, любера хреновы!»

Васек, похоже, не обращавший особого внимания на скромную особу в штатском, преграждавшую ему путь, стрелою бросился выполнять приказ вожака. Приблизившись на расстояние прицельного плевка в глаз, он выкинул вперед руку, собираясь отпихнуть неожиданную преграду в сторону.

– А ну…!

Что хотел сказать он этим своим «а ну», я так и не узнаю вплоть до Страшного суда.

Моя левая рука перехватила его запястье, правая врезалась «крылом бабочки» в основание носа, заставив кровь, смешанную с обломками носового хряща, хлынуть как вода из пожарного крана. Рука двинулась словно заводная рукоятка, вниз-вверх, по кругу. Тулово, не помышляющее больше об агрессии растянулось на Арбатской мостовой, улучшая оперативную обстановку и портя пейзаж.

Двое сотоварищей Васька, оставив свою жертву тихо доходить у стены дома, бросились на помощь своему братану, попутно высказывая свое резкое недовольство моими действиями. Уж и не знаю, чем там они ему помогли, но судьба их ждала та же, с разницей лишь в способе проведения приговора в действие.

Аплодисментов не последовало. Последовал пронзительный, словно посвист соловья-разбойника, звук милицейского свистка. Два джентльмена в сером резвой рысью выскочили из прелестной подворотни, где вольно бы целоваться возлюбленным и играть детворе, и бросились к нашей живописной группе. При всем моем уважении к блюстителям порядка, встреча с ними в подобной ситуации меня отнюдь не радовала. Тем более, что в кармане моего партикулярного костюма мирно покоилось удостоверение офицера Главного Разведывательного управления, защищавшее от особых неприятностей в милиции, но в полной мере обещавшее их «по месту работы».

– Ходу! – я схватил девчонку, азартно пританцовывающую за моей спиной и поволок её в ближайший переулок.

– А…?

– Бог подаст!

Полагаю, она хотела поинтересоваться судьбой своих приятелей. Честно говоря, меня она не занимала вовсе. В общем-то, и до самой девицы мне дело не было, но отдавать эту дерзкую хипушку в руки закона…? Такая мысль мне как-то в голову не приходила. Люблю храбрых людей. Частник, тормознувший нам, с подозрением посмотрел на порванное платье и бисерные браслеты-«фенечки» моей спутницы и заломил двойную цену против обычной, но выбора особого не было. С общефизической подготовкой у наших преследователей было все в порядке и дожидаться их, отлавливая более сговорчивого извозчика нам отчего-то не улыбалось.

Остановив водилу у соседнего дома, я расплатится с благодетелем, мысленно желая ему всяческих хлопот с машиной а также частых встреч с ГАИ и, притаившись за углом, начал разведку обстановки перед собственным подъездом. Как и ожидалось, она была неблагоприятной. «Взвод почетного караула» – десятка два дворовых бабуль различных объемов и мастей – несли свою неусыпную вахту, наблюдая за подрастающим поколением, оживленно резвящимся в районе песочницы и спортплощадки. Появляться сейчас с моей новой знакомой было весьма рискованно. Особенно, принимая во внимание недавний отъезд тогда ещё не бывшей жены на базу отдыха, а также, прямо скажем, нетрадиционный вид и юный возраст сопутствующий мне молодой особы.

– Слушай меня внимательно, – я взял её за плечи и повернул к себе.

– Нет проблем! – отозвалось прелестное создание, глядя на меня своими большущими глазами со странной смесью насмешки и почтения.

– Дом напротив видишь?

– А то!

– Через пять минут после того, как я уйду, выдвигаешься туда, – произнес я, слегка морщась от новомодного молодежного жаргона. – Третий подъезд от улицы, шестой этаж, сто четвертая квартира. В дверь не звони, будет открыто. Уяснила?

– Я что по твоему – дура?! – возмутилась малолетка.

– Надеюсь нет, – криво усмехнулся я, ещё раз оглядывая вечернее платье моей будущей гостьи. Еще в тот момент, когда она его надела, этот живописный изыск можно было смело именовать криком ужаса молодежной моды, теперь же, когда он представляло из себя еле скрепленные между собой неравные части, впечатление авангардности стиля усиливалось необычайно.

Конечно, я мог бы отдать ей свой пиджак, но тогда вся моя конспирация и без того шитая белыми нитками, шла насмарку.

– Постарайся пройти в подъезд как можно незаметнее, – завершил я осмотр, понимая, что репутация приличного молодого человека, заработанная годами ежедневных улыбок, приветствий и разговоров на хозяйственные темы, грозит провалится в тартарары, со всеми вытекающими для меня последствиями. Как выяснилось много позже, «сигнал»-таки последовал и через пару лет перед разводом моя бывшая супруга помянула мне этот случай.

Но до этого было ещё далеко, а в тот день рыжеволосое существо, обойдя мои апартаменты, и потрогав висящие на стенке нунчаки, кортик и тому подобные аксессуары, констатировало:

– Клево!

– Сходи-ка лучше в спальню. Там в шкафу есть женская одежда. Найди себе какой-нибудь халатик. Попробуем отремонтировать твою хламиду.

– А ты не боишься, что я что-нибудь утащу?

– Угу. Боюсь страшно. Прятать где будешь?

– Верно.

– Кстати, звать то тебя как?

– Птаха.

– Птаха? Людское имя-то у тебя есть?

– А чего, мне и так нормально, – отзывается она, шурша одеждой в платяном шкафу.

Переодевание длилось довольно долго. Я успел сходить на кухню, поставить чайник и соорудить несколько бутербродов.

– Ну как? – услышал я голос Птахи, и в ту же секунду она возникла из коридора, одаривая меня голливудской улыбкой.

Ответить не этот вопрос можно было двояко. Честно и как подобает. Кроме тонехоньких трусиков на этой очаровательной особе была лишь портупея с пустой кобурой да черный берет, игриво натянутый поверх её рыжей гривы.

Говоря честно, вид её мне очень понравился, но положение обязывает!

– Тебе сколько лет, дитя? – с деланной суровостью спросил я.

– Скоро семнадцать, а че? – Она обвела взглядом свои уже вполне выдающиеся округлости. – Разве чего-то не хватает? – игриво поинтересовалась гостья.