Джеймс Твайнинг - Двойной орёл Страница 2

Он был ребенком, когда бабушка рассказала, что многие члены их семьи еще в двадцатые годы проделали долгий и полный лишений путь из Неаполя в Америку. И всякий раз, глядя на статую Свободы, он ощущал незримую связь с этими родственниками, отчетливо представлял, как они изумились, впервые увидев Новый Свет, разделял их твердую веру в счастливое начало новой прекрасной жизни. Поэтому он так любил бывать здесь. Это место в Париже всегда казалось ему таким знакомым. Безопасным. Защищенным от всех бед. Домом, где всегда можно укрыться.

Из-под моста вынырнули из тени две мужские фигуры. Посмотрели вверх, увидели его. Он махнул рукой и, пройдя немного вперед, стал спускаться по пологим бетонным ступенькам навстречу им, потом прошагал под низкой стальной аркой моста. И остановился у края площадки, окружавшей массивный пьедестал статуи. Он был осторожен, как всегда, и старался, чтобы расстояние между ним и этими двумя мужчинами не превышало двадцати футов.

Очевидно, они прятались тут все время, вдруг подумал он. Наблюдали за ним, проверяли, нет ли «хвоста», таились в удлиняющихся вечерних тенях, словно два льва в высокой траве. Эти люди не любили рисковать. Он тоже.

— Bonsoir, — вполголоса произнес крупный мужчина, стоявший слева, но в тихом вечернем воздухе слово прозвучало вполне отчетливо.

Волосы у него были длинные, светлые и сливались с густой бородкой. Наверное, американец.

— Bonsoir, — устало ответил он.

Мимо по реке проплыла огромная баржа, яркие огни прожекторов отражались в воде, смещали тьму, будто прощупывали ее. Казалось, тяжелые складки туники на статуе ожили и слегка шевельнулись под прикосновением лучей, как от невидимого сквозняка. Словно она дразнила их, эта статуя.

— Принес? — спросил по-английски бородач, когда шум моторов баржи растаял вдали и прожекторы стали отбрасывать безжалостно яркий свет на дальние строения у реки.

— А деньги? — Его голос звучал твердо.

То была обычная игра, сколько раз он играл в нее — уже и не вспомнить. Опустил голову, изображая полное равнодушие, и с неудовольствием отметил, что прежде черные, отполированные до зеркального блеска туфли посерели от пыли.

— Сначала товар покажи, — сказал бородач.

Он замер. Было нечто странное в голосе этого человека. Он поднял голову и обернулся через плечо, проверяя путь к отступлению. Все чисто. И тогда, отмахнувшись от тревожного предчувствия, выдал стандартный ответ:

— Сначала покажи деньги, потом будет товар.

Ну вот, так и есть. На сей раз он успел заметить. Другой бы на его месте, конечно, никогда бы не заметил, но даром, что ли, он очень долго просуществовал в этом бизнесе. Плечи напряжены, глаза сузились, точно бородач и его напарник увидели вдалеке одинокую, отбившуюся от стада антилопу.

Они готовились к нападению.

Он снова оглянулся. Все вроде бы чисто… хотя как знать, что там, за деревьями, ведь темнело быстро. Внезапно он сообразил, почему они опоздали.

Хотели, чтобы стемнело.

Он резко развернулся на каблуках и бросился бежать по гравию, толстые кожаные подошвы туфель отбрасывали назад мелкие камушки, словно шины автомобиля, резко набирающего скорость на грязной дороге. Нет, он не может допустить, чтобы они это заполучили. Не может допустить, чтобы нашли. На бегу бросил взгляд через плечо: эти двое неспешно надвигались на него — различил металлический блеск ствола, в нем отражались оранжевые отсветы гирлянды, украшавшей нависший над головой мост.

Он откинул голову назад, наскочив на кончик ножа. Теперь он все понял. Перед ним возникла темная фигура, рука вытянута вперед, лицо затенено тьмой. Этот человек прятался в тени и дожидался своего часа. Дожидался, пока добыча не придет к нему сама. Его загнали прямо в объятия смерти, как животное.

Шестидюймовое зазубренное лезвие ножа вонзилось ему в грудь, практически он сам напоролся на него, и удар при столкновении был столь силен, что он тихо ахнул. Он чувствовал, как холодный металл с хрустом врезается в хрящевые ткани в нижней части грудины, подбирается к сердцу.

Это последнее, что он ощутил.

Темная кровь хлынула на накрахмаленную белую рубашку с высоким стоячим воротничком — в оранжевых отблесках света она почему-то отливала зеленцой, как побитая непогодой бронзовая кожа статуи Свободы. Он уже не понимал, не видел и не чувствовал ничего, но застывший взгляд был устремлен в сторону Америки.

Туда, где находился Нью-Йорк.

ЧАСТЬ I

Золото околдовывает человека, действие его подобно ядовитому туману, отравляющему разум, усыпляющему совесть и все прежние чувства, точно человек этот надышался угольного дыма.

Глава 1

Пятая авеню, Нью-Йорк

16 июля, 23.30

Он падал очень грациозно, изогнулся всем телом, огибая выступ здания, затем вытянулся в струнку и закачался, напоминая паука на нити, на миг застигнутого порывом ветра. И вот наконец, пропустив через ладонь в перчатке последний виток веревки, приземлился на балконе семнадцатого этажа. Пригнувшись, он высвободился из опутавшей его веревочной сбруи и вжался спиной в стену. Темная хрупкая фигура слилась с фоном из крапчатого камня. Он не двигался, даже почти не дышал, осторожно втягивая воздух сквозь тонкую ткань черной лыжной маски, липшей к губам.

Необходимо проверить, не видел ли его кто-нибудь во время спуска. Он выжидал, прислушиваясь к шумному дыханию города внизу, заметил, как знакомые очертания «Метрополитен-опера» ушли в тень, когда притушили освещавшие его прожектора.

И еще он видел Центральный парк, напоминавший по форме огромное темное легкое, которое огибали огоньки такси, снующие между Восточной и Западной Восемьдесят шестой улицами. Смотрел и вдыхал поднимающийся со стороны парка прохладный воздух, и внезапно, несмотря на жару, его пробрал озноб. Воздух был напоен типичными для Нью-Йорка запахами, разъедающей душу смесью страха, пота и алчности. Запахом этим тянуло из туннелей подземки и вентиляционных шахт.

Слышался рокот моторов одинокого вертолета нью-йоркской полиции, он приближался, и его прожектор отбрасывал круг света на крыши близлежащих домов, а с отдаленных улиц доносился вой сирен, но он знал: они не за ним. Они и ведать не ведают, что он здесь. Теперь им Тома Кирка голыми руками уже никогда не взять.

Пригибаясь, чтобы его не было видно из-за резной каменной балюстрады, он подкрался к большому полукруглому окну, которое открывалось на балкон, пуленепробиваемые стекла, рамы отливают стальным блеском. Комната за стеклом погружена во тьму, в ней ни души. Так и должно быть. Летом так было каждый уик-энд.

Он легонько постучал по петлям, проходившим по ребру правой створки окна, и несколько болтов оказались у него в ладони. Затем осторожно и медленно, стараясь не повредить проходивший по центру контактный проводок системы сигнализации, приподнял раму, пока под ней не образовалась щель, чтобы через нее можно было пролезть.

Оказавшись внутри, Том сбросил с плеча лямку рюкзака. Достал из главного отделения прибор, напоминающий металлодетектор, — тонкую черную пластину на длинном алюминиевом стержне. Щелкнул переключателем в верхней части пластины, и на гладкой поверхности загорелся зеленый огонек. Он крепко сжал стержень в руке и, стараясь сохранять полную тишину, начал водить пластиной над плитками пола. Почти сразу в нижней части пластины мигнул красный огонек и замер.

Перепады в давлении. Как и следовало ожидать.

Медленно двигая пластиной над местом, где загорался красный огонек, он быстро определил участок и обвел его мелом. Повторил процедуру, методично обошел комнату, каждое движение было четким и отточенным. Через пять минутой приблизился к дальней стене. Позади тянулась цепочка маленьких белых кружков, очерченных мелом.

Комната оказалась в точности такой, как на снимках. Здесь пахло новыми деньгами и старой мебелью. Над всеми предметами обстановки доминировал огромный письменный стол в псевдовикторианском стиле — эдакий гибрид английского полированного дуба и итальянской кожи, что напомнило ему салон «роллс-ройса» выпуска двадцатых годов. За столом виднелись полки, на них — останки некогда богатой частной библиотеки. Очевидно, самые ценные книги распродали на аукционах, и они разлетелись по всему миру.

Две боковых стены выкрашены в песочно-серый цвет и симметрично увешаны гравюрами и картинами — по четыре на каждой стене. Он не приглядывался, но успел заметить работы Пикассо, Кандинского, Мондриана, Климта. Нет, он, Том, пришел сюда не за живописью. И не за содержимым сейфа, который, как он знал, находился за третьей картиной слева. Он давно научился не жадничать.