Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио Страница 2

«Бывают же такие дни, – подумал Бекстрём. – Целая жизнь ничто без них. И даже если этот день единственный».

Он вышел из машины, кивнул своему прыщавому водителю и его столь же прыщавому напарнику, покачал головой стервятникам из средств массой информации и взял курс на входную дверь дома, который еще несколько часов назад принадлежал убитому. Это была не первая прогулка по такому делу в его жизни, и наверняка не последняя, но как раз сейчас она дорогого стоила, и, будь здесь один, Бекстрём не сдержался бы и пустился бы в пляс, поднимаясь по лестнице в жилище жертвы.

II. Неделя перед наилучшим днем – самая обычная. С какой стороны ни посмотри

Понедельник 27 мая, ровно за неделю до того дня, которому предстояло стать лучшим в его жизни, выдался самым обычным, даже чуть хуже любого заурядного понедельника, и начался он совершенно непостижимым образом даже для такого умного и искушенного человека, как Бекстрём.

В буквальном же смысле речь шла о двух делах, по непонятной причине попавших на его стол. И первое касалось бедолаги-кролика, изъятого у нерадивого владельца по решению правления Стокгольмского лена. А второе – вроде бы приличного и имевшего отношение ко двору господина, по показаниям анонимного свидетеля, избитого каталогом лондонского аукционного дома Сотбис, в довершение всего еще и на парковочной площадке перед дворцовым комплексом Дроттнингхольм, всего в сотне метров от апартаментов его величества короля Швеции Карла XIV Густава в такое время, когда тот обычно почивал.

Комиссар Эверт Бекстрём уже несколько лет возглавлял отдел насильственных преступлений не самого маленького по размерам Вестерортского полицейского округа. Триста пятьдесят квадратных километров суши и воды между озером Меларен на западе и заливами Эдсвикен и Сальтшён на востоке. Между заставами центра Стокгольма на юге и Якобсбергом и внешними шхерами озера Меларен на севере. И если бы дело происходило в США, где обычные люди имеют право голоса, Бекстрём, естественно, стал бы их всенародно выбранным шерифом.

Сам он привык думать об этом анклаве, как о своем собственном королевстве с тремястами пятьюдесятью тысячами жителей. Из коих самыми важными были его величество король, проживавший со своим семейством во дворцах Дроттнингхольм и Хага, и, кроме того, дюжина миллиардеров и несколько сотен миллионеров. Вместе с тем в нем также обитали несколько десятков тысяч тех, кому приходилось существовать на пособие или даже нищенствовать и совершать преступления, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Плюс все обычные люди, конечно, просто сами заботившиеся о себе, зарабатывавшие своим трудом на хлеб насущный и не причинявшие никому беспокойства той жизнью, которую вели. В любом случае редко придумывавшие что-то такое, из-за чего сведения о них могли попасть на письменный стол Бекстрёма в большом здании полиции в Сольне.

Хотя, к сожалению, не все проживавшие там столь же чтили закон, как они. В результате за год в его округе накапливалось почти шестьдесят тысяч заявлений о различных правонарушениях. И пусть большинство из них, конечно, составляли обычные кражи, акты вандализма и прегрешения, связанные с наркотиками, это все равно нисколько не радовало. Если же говорить о преступности Вестерорта в целом, она охватывала всю социальную шкалу. Начиная от горстки гангстеров, за один раз зарабатывавших сотни миллионов на финансовых аферах и по традиции ходивших в костюмах в вертикальную полоску, и заканчивая тысячами мелких воришек, тыривших в местных торговых центрах всякую ерунду вплоть до пива и таблеток от головной боли.

Так обстояли дела с темной стороной жизни в его вотчине, однако с большинством из ее проявлений все было столь хорошо, что они оставляли Бекстрёма равнодушным. Ведь всю свою жизнь в качестве полицейского он занимался тяжкими насильственными преступлениями. А поскольку убийств, изнасилований и ограблений всегда хватало, собирался делать это до самой пенсии. Плюс на нем еще висели всякие придурки вроде пироманов, педофилов и прочей шушеры, включая даже того или иного эксгибициониста или любителя заглядывать в чужие окна, которому, пожалуй, в каком-то случае могло взбрести в голову перейти к реальным действиям. Поэтому с работой порой зашкаливало. И чтобы справляться с ней в меру достойно, Бекстрёму требовалось в первую очередь уметь отличать большое от малого. И в понедельник, за неделю до лучшего дня своей жизни, он, к сожалению, не слишком в этом преуспел, пусть вроде ничто не предвещало беды и все началось как обычно.

А именно с традиционного для подразделения Бекстрёма первого за неделю утреннего совещания. На нем подводили итоги всего человеческого зла, случившегося на предыдущей неделе, настраивались выложиться с полной отдачей до новых выходных и обсуждали тот или иной старый случай, который в силу его значимости нельзя было просто отправить в архив и перестать думать о нем.

И там, как обычно, присутствовали все его помощники в количестве двух десятков человек. Крайне пестрая компания, где только один умел держать язык за зубами и вполне мог действовать самостоятельно. Еще полдюжины, правда, по крайней мере, делали то, что он им говорил. С остальными же все обстояло достаточно плохо, и не будь сильной руки Бекстрёма и его четкого руководства, умения отличить большое от малого, на торжество закона не стоило бы и рассчитывать.

Но сейчас наступила новая неделя, все опять собрались на традиционную встречу, и для комиссара Бекстрёма пришло время снова поднять меч правосудия, а всякую ерунду вроде Госпожи Фемиды с ее весами он предпочитал оставлять чистоплюям и бумажным душам из руководства.

– Добрый день и садитесь, – сказал Бекстрём, опустившись на свое обычное место с торца длинного стола для совещаний.

«Лентяи и пустоголовые дьяволы, – констатировал он, окинув взглядом своих подчиненных. – Еще только утро, а их уже клонит ко сну, и перед ними значительно больше кофейных чашек, чем приготовленных блокнотов и ручек. Что происходит с нашей полицией? И куда, собственно, подевались толковые старые констебли вроде меня?»

Потом он передал слово своей ближайшей помощнице, инспектору Аннике Карлссон тридцати семи лет. Внушающей многим ужас личности, выглядевшей так, словно она проводила большую часть своего времени в тренажерном зале, размещенном в подвале здания полиции Сольны. Наверняка в том или другом хитром подвальчике, где располагались ночные, злачные заведения тоже, но о подобном он предпочитал не думать.

Она, однако, имела одно явное преимущество. Никто из прочих не осмеливался открыть рот, стоило ей получить слово, и поэтому у нее не заняло много времени пройтись по списку всего случившего на предыдущей неделе и в выходные. Раскрытого и нераскрытого, успехов и неудач, плюс по новым данным, полученным из самых разных источников, а также заданиям и командировкам, ожидавшим их в ближайшее время. И естественно, она также ознакомила сотрудников отдела со всякой ерундой административного и прочего характера, которую остальным требовалось знать по долгу службы.

И все у нее прошло как по нотам менее чем за час. И в качестве последнего аккорда она даже смогла рассказать, что убийство, случившееся трое суток назад, уже раскрыто, подозреваемый признался и все материалы отправились к прокурору.

Их преступник оказался обычным, не слишком настроенным отпираться пьяницей. Вечером в пятницу он и его дорогая супруга поссорились из-за того, какую телевизионную программу им смотреть. Тогда он отправился на кухню, принес разделочный нож и положил конец дискуссии. А потом позвонил в дверь соседу, чтобы позаимствовать его мобильник и вызвать скорую.

Сосед, однако, уперся. Отказался открывать, памятуя опыт их прежнего общения, и взамен позвонил в полицию. Первый патруль прибыл на место уже через десять минут, но когда коллеги из службы правопорядка попали в квартиру, вопрос о медицинской помощи уже потерял актуальность. Взамен они надели наручники на новоиспеченного вдовца и вызвали экспертов и следователей, чтобы те взяли на себя более тонкую часть полицейской работы.

Уже утром следующего дня ближайший родственник жертвы признался. Конечно, он не помнил всех деталей, за вечер ведь всякого хватало, но в любом случае хотел объяснить им, что уже начал скучать по своей супруге. Конечно, она была строптивой и злопамятной, и жить с ней врагу не желаешь (прежде всего, поскольку она чертовски пила), но, несмотря на все ее пороки и недостатки, он, по его словам, уже затосковал по ней.

– Спасибо за доклад, – довольно сказал Бекстрём и, вероятно, как раз в это мгновение, когда его настроение находилось на пике, все и пошло наперекосяк. Ведь вместо того, чтобы просто закончить встречу, молча отправиться в свой служебный кабинет и вовремя приготовиться к ожидавшему его обеду, он кивнул дружелюбно своей помощнице и задал ошибочный вопрос: – Тогда мы, наверное, по большому счету, закончили? Или у тебя есть еще что-нибудь, прежде чем мы займемся рутинной полицейской работой?