Иван Бодунов - Черные вороны Страница 2

Этими мыслями Володя со стариком не делился, и тот продолжал думать, что заветная мечта его о преемнике превращается-таки постепенно в явь.

Очень скоро Володя Климов был с ног до головы одет по тогдашней моде и все реже и реже посещал по вечерам Федора Сергеевича, потому что увлекся танцами. А потанцевать было где. Если отменялись танцы в поселке, где жил Климов, всегда можно было поехать в Ленинград. Не в один рабочий клуб, так в другой, — их много появилось тогда в городе. В этих клубах проводили свой досуг рабочие, служащие, студенты. И чего греха таить, — многие из них мечтали о «красивой» жизни и во всем стремились походить на «золотую» нэпма-новскую молодежь, вселившуюся в ресторанах и игорных домах. Впрочем, стоило ли упрекать рабочего паренька в излишнем увлечении танцами? Мало ли чем люди в молодости не увлекаются! Проходит время, человек становится серьезней, начинает заниматься делом, и нередко из него получается хороший работник.

Чаще всего Климов ездил на Выборгскую сторону, в дом культуры, помещавшийся в особняке когда-то знаменитого нефтяника Нобеля.

Здесь, в клубе на Выборгской, Климов и познакомился со студентом-медиком Ладыгой и его приятельницами Михайловой и Мещаниновой, тоже студентками медицинского института.

Девушки курили, что было очень элегантно, сильно красились, что тоже нравилось Климову, и танцевали с ничего не выражающими, брезгливо равнодушными лицами. И это тоже, конечно, было очень шикарно.

Климову льстило, что новые его знакомые — студенты. Казалось ему, что если уж и они ходят сюда танцевать, то, наверное, здесь на самом деле место очень хорошее.

Так он думал до тех пор, пока однажды, когда девушки пошли в туалет напудриться и намазать губы, у него не произошел разговор с Ладыгой, очень Климова огорчивший.

III

икарное здесь все-таки место, — сказал Климов.

— Здесь? — переспросил Ладыга и пожал плечами, давая понять, что разные могут быть точки зрения на вещи, но у него, у Ладыги, точка зрения твердо установившаяся.

— Можно и сюда сходить, когда денег нет.

Климов понял, что свалял дурака. Это для него, рабочего загородной литографии, — шик. А настоящие люди ходят сюда только в периоды временного безденежья.

В это время вернулись припудренные, заново накрасившиеся девушки.

— Володя говорит, что здесь шикарное место, — сказал Ладыга.

— Здесь? — удивилась Мещанинова, и Климов покраснел.

— Сколько надо нам четверым, чтоб поплясать в настоящем месте? — спросил он.

— На вечер рублей тридцать хватит, — сказала Мещанинова.

— Завтра поедем. У меня получка.

На следующий день они вчетвером сидели за столиком в ресторане «Квисисана». Вот уж где был действительно шик! Такого Климов даже представить себе не мог. На каждом столике стояла лампа с абажуром, крахмальные скатерти, крахмальные салфетки пирамидками, и на них можно было даже разобрать царскую монограмму. Недавно прошла распродажа бельевых Зимнего дворца, и многие рестораны обновили свои запасы.

В ресторане было полутемно. На маленькой эстраде расположился настоящий джаз, отбивавший на немыслимых инструментах неслыханные ритмы. Горели только настольные лампы, а во время танца по стенам и потолку бегали лучики, быстрые тонкие лучики, создававшие настроение, как объяснила Мещанинова.

А какая публика здесь была! Это тебе не жалкие девчонки и пареньки из рабочего клуба. За столами сидели настоящие интеллигентные люди. Метрдотель, почтительно кланяясь, встречал их и провожал к столикам. Они равнодушно оглядывались вокруг, — видимо, все здесь было для них обычно и неинтересно. Вообще Климову стало ясно, что удивляться и восторгаться нельзя. Здесь это не принято. И если ему, Климову, не повезло — он родился в рабочей семье и сам стал рабочим, — то надо скрывать истинную свою сущность и делать вид, что роскошь для него вещь знакомая и даже чуть надоевшая.

Несложное это искусство Климов освоил быстро. Он взял от Мещаниновой равнодушное выражение лица, от Ладыги — манеру морщить нос, от Михайловой — привычку щурить глаза, и к концу вечера ничем не отличался от своих спутников.

Назавтра отправились в «Трокадеро», еще через день — в «Ша Нуар». Прокутили зарплату Климова, стипендию Ладыги, деньги, которые Мещанинова выпросила у отца. Когда, наконец, все деньги были истрачены, поехали опять в рабочий клуб на Выборгскую сторону. Каким же вульгарным, дешевым местом показался он Климову! Он покраснел, вспомнив, что только неделю назад ему казалось, что здесь «шикарно». Танца три станцевали, а потом и танцевать стало скучно.

— Нет, здесь невозможно, — сказала Мещанинова, оглядывая танцующую толпу.

— По одежке протягиваем ножки, — процедил Ладыга.

— Конечно, — пожала плечами Мещанинова, — мир делится на богатых и бедных. Богат тот, кто может придумать, как разбогатеть. А беден тот, у кого куриные мозги.

Постояли. Помолчали. Решили уходить. Молча шагали по проспекту Карла Маркса. Шел снег, идти было холодно и противно.

— Сколько стоит котиковое манто? — спросила вдруг Мещанинова.

— Тысячи полторы, — ответил Ладыга. — Собираешься купить?

— Нет, продать, — холодно отрезала Мещанинова. — Вы его добудете, а я продам. У папы есть знакомый скорняк. Не за полторы, так за тысячу двести. Хоть будет, на что сходить поужинать.

В следующее воскресенье Ладыга и Климов прогуливались по Невскому проспекту. Денек был морозный, солнечный, и по проспекту толпами валили гуляющие. Ладыга и Климов шли порознь, не обращая друг на друга никакого внимания. Каждый из них искал в толпе одинокую дорогую шубу. Но, к сожалению, хорошие меха, как правило, гуляли не одни. Котики, шиншиллы, каракули шли в окружении нарядных кавалеров и были попросту недоступны для знакомства. На углу Садовой Климов заметил, наконец, выходящий из парикмахерской ТЭЖЭ одинокий каракуль и взглянул на Ладыгу. Ладыга, делая вид, что даже не видит Климова, наклонил голову. Это означало: каракуль приличный, действуй. Через десять минут Климов уже болтал с владелицей каракуля. Одет он был хорошо, впечатление производил солидное, да и развязности у него для знакомства хватало Впрочем, и владелица каракуля была, видно, не прочь познакомиться с интеллигентным молодым человеком. Климов поведал ей, что кончает Политехнический институт и будет, наверное, работать на Путиловском заводе. Он мог говорить о себе все, что угодно: встречаться в будущем с владелицей каракуля, которую, как выяснилось, звали Ириной, он не собирался.

Ирина же рассказала, что учится в институте истории искусств и что ее отец — известный адвокат. Может быть, она тоже врала, но уж каракуль-то был настоящий: Ладыга в этом кое-что понимал.

Климов повел себя, как серьезный кавалер. Он пригласил ее не в ресторан, не на танцульки, а в Мариинский театр, на оперу Шрекера «Дальний звон».

В назначенное время Климов поджидал Ирину у театра. Они разделись в гардеробе, и Климов еще успел угостить свою даму в буфете пирожным и лимонадом. Первый антракт они очень весело проболтали. Несколько анекдотов из жизни артистов, которые рассказал Климов, создали у Ирины представление, что и сам он не чужд искусству.

Во втором антракте Климов извинился перед Ириной и пошел в уборную, попросив ее сидеть на месте, чтобы они не потеряли друг друга.

В это время Ладыга стоял внизу, в гардеробе. Дождавшись второго антракта, он, не торопясь, вышел на улицу. У входа прохаживалась Мещанинова в своей потертой беличьей шубе. Народу вокруг почти не было. Люди, хотевшие продать или купить билет, уже разошлись, извозчики еще не съехались. Мещанинова скинула шубу на руки Ладыге и проскользнула внутрь театра. Климов уже спускался в гардероб. Вдвоем они подошли к гардеробщику. Климов небрежно отдал номерок и двадцать копеек чаевых. Гардеробщик любезно подал Мещаниновой каракулевую шубу, а Климову его модное пальто, напоминавшее по форме этрусскую вазу. Дальше все было совсем просто. Они вышли, сели вместе с Ладыгой на извозчика, доехали до Невского, извозчика отпустили и дошли пешком до дома Мещаниновой. Скорняк, знакомый ее отца, дал за пальто хоть не тысячу двести, но тысячу сто. Это все равно было неплохо.

А Ирина тем временем волновалась, поджидая своего кавалера. Ничего не видя и не слыша просидела весь третий акт. Потом прошла в администрацию и вместе с администратором простояла у выхода, пока вся публика не разошлась, потом ей дали салоп из костюмерной, и они с администратором отправились в уголовный розыск.

Дежурившему в этот вечер Васильеву пришлось выслушать прерываемый всхлипываниями рассказ маникюрши из парикмахерской ТЭЖЭ о том, как она три года копила деньги на каракулевый сак. А когда, наконец, купила его за полторы тысячи рублей, пальто украл какой-то молодой человек, с которым она только сегодня познакомилась. Он назвался студентом Политехнического института и вероятно не чужд искусству, потому что рассказывал ей много случаев из жизни артистов.