Вячеслав Жуков - Щупальца спрута Страница 2

С минуту они молча сверлили друг друга взглядами. Потом предполагаемый особист моргнул. Его маленькие юркие глазки от напряжения сделались влажными.

– Вы – Кручинин?

– Капитан Кручинин, – поправил его Стас. Но особист это словно пропустил мимо ушей, сказал, кивнув на дверь: – Входите. Я думаю, вам будет интересно взглянуть. А потом мы с вами побеседуем. Я – майор Ваньков из главного управления, – наконец представился он и легонько подтолкнул Кручинина, открыв перед ним дверь.

Капитан вошел.

2

Стас и представить не мог, что такой небольшой кабинет способен вместить столько народу. Сразу сработала мысль об экспертах. Не мешало бы им позаботиться о следах. Это было его профессиональной привычкой оперативника. А расследование каждого преступления непременно начинается с изучения следов. Так было и так будет. Но похоже, главный эксперт, капитан Тутмин, упустил это.

Володька Голиков лежал на полу, на боку, поджав ноги, подвернув левую руку под туловище. Поза не слишком удобная для живого человека. Но это для живого. Капитан Голиков уже живым не был. Об этом лишний раз свидетельствовала выступившая на лице бледность и большое кровяное пятно растекшееся по линолеуму.

Скорее всего, в момент выстрела он сидел за столом на своем месте. Он всегда сидел на одном и том же стуле, не совсем новом, протертом от долгого, нудного, просиживания едва ли не до ватины. Но этот стул ему нравился. Он устраивал его. И смерть, ужасная и безжалостная, прикоснулась к нему тут же, на этом стуле.

Кручинину немного показалось странным, что после выстрела, Голиков упал, но не выронил пистолета. «ПМ» так и остался в его правой руке. И даже указательный палец застыл на спусковом крючке. Казалось бы, падая со стула, капитан Голиков должен был выронить пистолет из руки и уж тем более, палец. Он никак не должен был остаться на спусковом крючке. На взгляд Стаса, это выглядело не естественно. Потом на этот счет он обязательно посоветуется с главным экспертом Тутминым. Нелишне узнать его мнение.

Почти половина сотрудников отдела собралась тут. Стас бегло пробежал взглядом по хмурым лицам, поздоровавшись кивком головы. Почти никто не разговаривал. Оперативники стояли, молча, наблюдая за работой Тутмина. Суетливый эксперт капитан знал свое дело, выполняя обычную, в таких случаях, работу, какую должен выполнять. Единственное, что вызывало в нем трепетное волнение, это пострадавший. Его отличало от незнакомого человека, с какими эксперт привык иметь дело, то, что за долгую работу в аппарате розыска между ними сложились, если не приятельские, но вполне тесные отношения. Они вместе выезжали на вызова. Вместе распутывали сложные, с точки зрения криминалистики, дела. И вот теперь, Голиков мертв. Наверное, Тутмину, как и Стасу Кручинину, не хотелось в это верить. Поэтому и прикосновения его к мертвому телу оперативника казались всем осторожными. Хотя в других случаях Тутмин запросто мог допустить, пусть и маленькую, но небрежность.

Молодой лейтенант Лугин, оказался менее сдержан, чем другие опера, и когда Стас встал рядом с ним, шепнул:

– Представляешь, напарник твой, пальнул себе прямо в сердце. Наповал сразу, – добавил он. Казалось, у него единственного на лице проступало что-то наподобие восторга. Унылым его вид, уж точно не назовешь. В отдел он пришел совсем недавно и еще порядком не успел ни с кем сработаться. Наверное, поэтому Кручинин не заметил на его лице сожаления.

Тут же оказался и майор Ваньков. Он стоял позади, возле самой двери и поочередно водил своими маленькими глазками по лицам оперативников. На мертвого Голикова он уже нагляделся и тот его уже больше не интересовал. Есть эксперт и его слово будет значимым. А все остальное покажет вскрытие. Но пока Ваньков был недоволен. Его профессионализма вполне хватало, чтобы вот так сразу определить причину смерти капитана. Определить, по крайней мере, для себя и сделать соответствующие выводы. А они были таковы: дисциплина в аппарате розыска на самом низком уровне, раз оперативники начинают стреляться.

Когда майор Ваньков вышел, Алексеев подошел к Кручинину, и точно позабыв, что тут же стоит полковник Рокотов, сказал:

– Они сейчас все в моем кабинете, – он имел в виду прокурорских работников и майора Ванькова, который ему очень не нравился своей въедливостью. – Со всеми, кто здесь уже поговорили…

– Шустрые ребята, – съязвил на это Кручинин.

– Да уж, не пальцем деланы, – сказал Алексеев и тут же посчитал своим долгом напомнить: – Ты вот что, будешь с ними беседовать, не сболтни чего-нибудь такого… – Он не договорил, покосившись на начальника управления. Хотя сейчас его можно было не опасаться. Рокотов целиком и полностью был на стороне своих подчиненных.

– Такого, чего? – Стас не понял, что майор имел в виду. Сказал бы уж прямо, без намеков, а то инструктаж получается неполным.

– Стас, перестань. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Что ты, Николаич? Я вполне серьезно.

– Ну, если серьезно, то позволь я тебя спрошу? Вы водку с Голиковым пили?

– А как же. Не без этого, – Стасу не хотелось об этом вот так при всех говорить. И особенно при начальнике управления. Но раз уж Алексеев спросил об этом прямо, так же прямо Стас и ответил. Не зеленые пацаны они, чтобы юлить и обманывать.

– Стас, я имею в виду, вечером, перед тем, как ты ушел домой. Пили?

Врать было бессмысленно, тем более Алексееву, который и сам иногда принимал участие в подобных застольях с сослуживцами. И, конечно, он был в курсе, что оперативники после работы частенько снимали нервные стрессы стаканом сорокоградусной.

– Ну, Стас, колись, – прозвенел на ухо лейтенант Лугин.

Незаметно от начальства Стас показал ему кулак, чтоб не лез, когда старшие разговаривают. И в подсказчиках Стас не нуждался. Сказал, пускаясь в откровение:

– Пили.

Точно Стас ручаться не взялся бы, но показалось, будто Алексеев вздохнул, причем с облегчением. Хотя не упустил укоризненно покачать головой, сказав при этом: – Я так и знал, – он указал пальцем на капитана Голикова, как на нечто такое, о чем он сильно жалел и переживал. – Вот до чего пьянство доводит. А ведь могло все быть иначе. И Голиков сейчас был бы с нами живой.

Стас виновато поднял глаза на полковника Рокотова. Несомненно, полковник все слышал. Уж слишком разошелся майор, показывая начальству свою строгость. Но тут же Стас понял и другое. Самому Алексееву «хвост» накрутили, теперь достанется от него подчиненным. Ведь совсем было необязательно, чтобы полковник узнал про выпивку. « Понятно, на что давит майор, – подумал Кручинин. – Голиков перебрал лишнего и под этим делом, нажал на курок. Только дудки вам, майор Алексеев. Не так Володька был пьян, чтобы не соображать, что делает. Тут, что-то другое». Обо всем этом Кручинину хотелось бы сказать майору Алексееву, а заодно и полковнику Рокотову, чтобы не считали оперов последними лохами. Но с этим Стас решил повременить. А сказал вот что:

– Николаич, мы после работы. Чисто по сто грамм, не больше. Чем хочешь, могу поклясться.

На что Алексеев строго заметил:

– После работы можешь выпить дома или в ресторане. Как ты говоришь, по сто грамм, но не в рабочем кабинете. И нелишне напомнить всем, – обвел майор строгим взглядом лица оперативников и сказал особенно подчеркнуто: – Оперативник должен быть всегда трезв, как стеклышко. Потому что в любое время его могут вызвать на работу. Вот Кручинин пришел, а водочкой попахивает. А ему сейчас, между прочим, будут задавать вопросы. Очень серьезные, причем. И он будет дышать на них перегаром. Думаю, Ванькову, это не понравится. А достанется в первую очередь, заметьте, не Кручинину, а мне, майору Алексееву.

Слушая Алексеева, Стас нисколько не смутился. За свой поступок, если он будет признан, как приведший к гибели Голикова, он постарается ответить сам. И напрасно тут Алексеев плачется. Он постарался припомнить детали вечера, когда они сидели с Володькой Голиковым вот за этим самым столом. Стас распечатал бутылку «смирновки». Предложил Голикову уговорить ее, но тот выпил всего сто грамм, категорично заявив, что больше не будет. Стас набиваться не стал и забрал бутылку домой. Больше к ней, не прикоснувшись даже за ужином. И как, оказалось, поступил очень правильно.

– Я, конечно, извиняюсь, что встреваю, – заговорил вдруг эксперт Тутмин, считая своим долгом дать разъяснения, – но, полагаю, Голиков выпил не сто грамм, а намного больше. Вскрытие покажет, сколько он влил в себя. Но ручаюсь, сто граммами тут не обошлось.

– Слышал? – спросил Алексеев у Кручинина.

Но Стас Кручинин проявлял завидное упрямство, которое свойственно операм, и которое очень не нравилось Алексееву.

– Не мог Голиков выпить больше, – стоял Стас на своем, раздражая майора.