Артур Дойль - Б. 24 Страница 2

Удивительно, как люди беззаботны в деревне, вдалеке от больших городов, — мысль о ворах никогда не приходит им в голову. А если бедный человек без всякого злого умысла берется за ручку двери и дверь распахивается перед ним, — какое это для него искушение! Тут оказалось, не совсем так, но все же окно было просто закрыто на обыкновенный крючок, который я откинул лезвием ножа. Я рывком приподнял раму, просунул нож в щель между ставнями и раздвинул их. Это были двустворчатые ставни; я толкнул их и влез в комнату.

— Добрый вечер, сэр! Прошу пожаловать! — сказал чей-то голос.

В жизни мне приходилось пугаться, но никакой испуг не идет в сравнение с тем, что я пережил. Передо мной стояла женщина с огарком восковой свечи в руке. Она была высокая, стройная и тонкая, с красивым бледным лицом, словно высеченным из белого мрамора, а волосы и глаза у нее были черные, как ночь. На ней было что-то вроде длинного белого халата, и этой одеждой и лицом она походила на ангела, сошедшего с небес. Колени мои задрожали, и я схватился за ставень, чтобы не упасть. Я бы повернулся и убежал, да совсем обессилел и мог только стоять и смотреть на нее.

Она быстро привела меня в чувство.

— Не пугайтесь! — сказала она. (Странно было вору слышать такие слова от хозяйки дома, который он собирался ограбить.) — Я увидела вас из окна моей спальни, когда вы прятались под теми деревьями, спустилась вниз и услышала ваши шаги у окна. Я бы открыла его вам, если бы вы подождали, но вы сами с ним справились, как раз когда я вошла.

Я все еще держал в руке длинный складной нож, которым открывал ставни. За неделю, что я бродил по дорогам, я оброс и весь пропитался пылью. Короче говоря, не многие захотели бы встретиться со мной в час ночи; но эта женщина смотрела на меня так приветливо, словно я был ее любовником, пришедшим на свидание. Она взяла меня за рукав и потянула в комнату.

— В чем дело, мэм? Не пытайтесь меня одурачить! — сказал я самым грубым тоном, а я умею говорить грубо, когда захочу. — Если вы решили подшутить надо мной, так вам же будет хуже, — добавил я, показывая ей нож.

— Я и не думаю шутить с вами, — сказала она. — Наоборот, я ваш друг и хочу вам помочь.

— Простите, мэм, но трудно в это поверить, — сказал я. — Почему вы хотите мне помочь?

— У меня есть на это свои причины, — сказала она, и черные глаза ее сверкнули на белом лице. — Потому что я ненавижу его, ненавижу, ненавижу! Теперь понимаете?

Я вспомнил, что говорил хозяин трактира, и все понял. Я взглянул в лицо ее светлости, и мне стало ясно, что я могу ей довериться. Она хотела отомстить мужу. Хотела ударить его по самому больному месту — по карману. Она его так ненавидела, что согласилась даже унизиться и открыть свою тайну такому человеку, как я, лишь бы добиться своей цели. Было время, я тоже кое-кого ненавидел, но я и не знал, что такое ненависть, пока не увидел лица этой женщины при свете свечи.

— Теперь вы мне верите? — спросила она, снова прикасаясь к моему рукаву.

— Да, ваша светлость.

— Значит, вы знаете, кто я?

— Могу догадаться.

— Наверное, все графство говорит об обидах, которые я терплю. Но разве это его интересует? Во всем мире его интересует только одно, и вы сможете забрать это сегодня ночью. У вас есть мешок?

— Нет, ваша светлость.

— Закройте ставни. Тогда никто не увидит огня. Вы в полной безопасности. Слуги спят в другом крыле. Я покажу вам, где находятся наиболее ценные вещи. Вы не сможете унести их все, поэтому надо выбрать самые лучшие.

Комната, в которой я очутился, была длинная и низкая, со множеством ковров и звериных шкур, разбросанных по натертому паркетному полу. Повсюду стояли маленькие ящички, стены были украшены копьями, мечами, веслами и другими предметами, какие обычно встречаются в музеях. Тут были и какие-то странные одежды из диких стран, и леди вытащила из-под них большой кожаный мешок.

— Этот спальный мешок подойдет, — сказала она. — Теперь идите за мной, и я покажу вам, где лежат медали.

Подумать только, эта высокая бледная женщина — хозяйка дома, и она помогает мне грабить свое собственное жилище. Нет, это похоже было на сон. Я чуть не расхохотался, но в ее бледном лице было что-то такое, что мне сразу стало не до смеха, я даже похолодел. Она проскользнула мимо меня, как привидение, с зеленой свечой в руке, я шел за ней с мешком, и вот мы остановились у двери в конце музея. Дверь была заперта, но ключ торчал в замке, и леди впустила меня.

За дверью была маленькая комната, вся увешанная занавесями с рисунками. На них была изображена охота на оленя, и при дрожащем свете свечи, ей-богу, казалось, что собаки и лошади несутся по стенам. Еще в комнате стояли ящики из орехового дерева с бронзовыми украшениями. Ящики были застеклены, и под стеклом я увидел ряды золотых медалей, некоторые большие, как тарелки, и в полдюйма толщиной; все они лежали на красном бархате и поблескивали в темноте. У меня зачесались руки, и я подсунул нож под крышку одного ящика, чтобы взломать замок.

— Погодите, — сказала леди, беря меня за руку. — Можно найти кое-что и получше.

— Уж куда лучше, мэм! — сказал я. — Премного благодарен вашей светлости за помощь.

— Можно найти и получше, — повторила она. — Я думаю, золотые соверены устроят вас больше, чем эти вещи?

— Еще бы! — сказал я. — Это было бы самое лучшее.

— Ну так вот, — сказала она. — Он спит прямо над нашей головой. Всего несколько ступенек вверх. И у него под кроватью стоит оловянный сундук с деньгами, там их столько, что этот мешок будет полон.

— Да как же я возьму? Он проснется!

— Ну и что? — Она пристально посмотрела на меня. — Вы бы не допустили, чтобы он позвал на помощь.

— Нет, нет, мэм, я ничего такого не стану делать.

— Как хотите, — сказала она. — С виду вы показались мне смелым человеком, но, должно быть, я ошиблась. Если вы боитесь какого-то старика, тогда, конечно, вам нечего рассчитывать на золото, которое лежит у него под кроватью. Разумеется, это ваше дело, но, по-моему, лучше вам заняться чем-нибудь другим.

— Я не возьму на душу убийства.

— Вы могли бы справиться с ним, не причиняя ему вреда. Я ни слова не говорила об убийстве. Деньги лежат под его кроватью. Но если вы трус, тогда вам незачем и пытаться.

Она так меня раззадорила — и издевкой своей и этими деньгами, которые она словно держала у меня перед глазами, — что я, наверное, сдался бы и пошел наверх попытать счастья, если бы не ее глаза, — она так хитро и злобно поглядывала на меня, следила, какая борьба идет во мне. Тут я сообразил, что она хочет сделать меня орудием своей мести и мне останется только либо прикончить старика, либо попасть ему в руки. Она вдруг поняла, что выдала себя, и сразу же улыбнулась приветливой, дружелюбной улыбкой, но было поздно: я уже получил предупреждение

— Я не пойду наверх, — сказал я. — Все, что мне нужно, есть и здесь.

Она с презрением посмотрела на меня: никто не мог бы сделать это откровеннее.

— Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я бы только просила вас начать с этого конца. Я думаю, вам все равно, ведь, когда вы их расплавите, они будут цениться только по весу, но вот эти — самые редкие, и потому он больше дорожит ими. Нет надобности ломать замок. Нажмите эту медную шишечку, — там есть потайная пружина. Так! Возьмите сначала эту маленькую — он бережет ее, как зеницу ока.

Она открыла ящик, и все эти прекрасные вещи очутились прямо передо мной, я уже протянул было руку к той медали, на которую она мне показала, но вдруг ее лицо изменилось, и она предостерегающе подняла палец.

— Тс-с! — прошептала она. — Что это?

В тишине дома мы услышали слабый тягучий звук, затем чьи-то шаркающие шаги. Она мгновенно закрыла и заперла ящик.

— Это муж! — шепнула она. — Ничего. Не тревожьтесь. Я все устрою. Сюда! Быстро, встаньте за гобелен!

Она толкнула меня за разрисованный занавес на стене, и я спрятался там, все еще держа в руке пустой мешок. Сама же она взяла свечку и поспешила в комнату, из которой мы пришли. С того места, где я стоял, мне было видно ее через открытую дверь.

— Это вы, Роберт? — крикнула она.

Пламя свечи осветило дверь музея; шарканье слышалось все ближе и ближе. Потом я увидел в дверях огромное, тяжелое лицо, все в морщинах и складках, с большим крючковатым носом, на носу очки в золотой оправе. Старику приходилось откидывать голову назад, чтобы смотреть через очки, и тогда нос его задирался вверх и торчал, будто клюв диковинной совы. Человек он был крупный, очень высокий и плотный, так что его фигура в широком халате заслоняла собой весь дверной проем. На голове у него была копна седых вьющихся волос, но усы и бороду он брил. Под длинным, властным носом прятался тонкий, маленький аккуратный ротик. Он стоял, держа перед собой свечу, и смотрел на жену со странным, злобным блеском в глазах. Достаточно мне было увидеть их вместе, как я сразу понял, что он любит ее не больше, чем она его.