Татьяна Туринская - Мертвые наук не внемлют Страница 2

Полина подозрительно уставилась на подругу:

– Я не поняла, ты что, пойдешь?

– Пока не знаю, – равнодушно протянула та, безжалостно снимая салфеткой остатки грима. – Но скорее да.

– Совсем сдурела. Зачем тебе этот араб сдался? На экзотику потянуло?

– Много ты понимаешь, – лениво возразила Катя, и вдруг ее словно прорвало: – Полин, ну ты как маленькая, ей-богу! Неужели все нужно объяснять на пальцах? Ты же видишь, что у нас с Андрюшкой происходит!

Та недоуменно уставилась на подругу:

– А что происходит? По-моему, ничего…

– Ничего! – оборвала ее Катерина. – В том-то и дело, что ни-че-го! Ровным счетом ничего не происходит!

– А что должно происходить? Кать, все ведь давно в прошлом.

– Дура ты, Полина, – со злостью ответствовала собеседница. – Неужели так трудно понять?

– Да что понимать-то? – возмутилась та. – Вы ведь уже год, как просто друзья! Или я действительно чего-то не знаю?

– Все ты знаешь.

Катин голос внезапно стал тусклым, словно бы уставшим. И сама она как будто обессилела, сидела на жестком неудобном стуле, как старая кляча: жакет расстегнут и даже снят с плеч, но дальше дело не пошло, она как будто забыла о нем напрочь, погрузившись в тяжкие воспоминания.

– Все знаешь, только придуриваешься, вроде ничего не понимаешь. «Друзья». Скажешь тоже! Нашла друзей! Да я каждую ночь волком вою, представляя, как он в эту минуту с Мартой кувыркается, а ты говоришь – друзья! Ты что, и в самом деле решила, что все в прошлом?

Полина молчала, удивленно глядя на подругу. С Андреем Семыниным Катерина встречалась около года, может, даже больше. Собственно, «встречались» – явно неподходящее слово в данной ситуации. Трудно встречаться в том самом смысле, работая в одном коллективе и едва ли не постоянно гастролируя. Собственно, чуть ли не с первого дня стали жить вместе, благо Катя, как, впрочем, и Полина, в силу своего несколько особенного положения в коллективе заслужила себе право на отдельный номер, обычно полу-люкс, но случались и настоящие люксы. Правда, коллектив «Калинушки» никогда не останавливался в шикарных пятизвездочных отелях, чаще избирая для проживания скромные гостиницы не слишком далеко от центра, однако в любом варианте люкс или полу-люкс был куда предпочтительнее обычного двухместного номера.

Андрей, как и Полина с Катей, был танцором. Практически ровесник Катерины (год – не разница, пусть даже не в его пользу), тоже вроде как солист, однако до отдельного люкса пока еще не дослужился, и на гастролях делил номер с Женькой Киреевым, балалаечником и просто хорошим парнем. Высокий, статный – впрочем, других танцоров в «Калинушке» не держали, Андрей всегда, в любой компании, чувствовал себя в центре внимания. И заслужить благосклонность Катерины ему оказалось совсем-совсем несложно.

Не секрет, что на гастролях артисты живут, можно сказать, отдельными семьями. Не все, только те, кто нашел себе пару в своем же коллективе. В общем, Катерина с Андреем не были исключением или хотя бы какой-то редкостью. Изначально и сами не думали, что их связь продлится сколь-нибудь долго, однако, как уже было сказано, прикипели друг к другу всерьез и, казалось, на веки вечные. Ровно до тех пор, пока Катерина не вывихнула ногу, и в очередной гастрольный тур Семынин отправился без нее…

В общем, с тех пор бесконечно, казалось, влюбленные стали просто друзьями. Катя жила одна и в Москве, и на гастролях. Андрей же, как и раньше, стал делить один на двоих номер с Женькой Киреевым. Это длилось уже больше года, и все окружение давным-давно привыкло к мысли о том, что всяческие «асисяи» между ними остались в глубоком прошлом. Однако поди ж ты. Выходит, не все, ой не все…

– Так ты?… – Полина не посмела произнести вслух свою догадку, лишь поглядывала сочувственно-удивленно на подругу и молчала.

– Угу, – промычала Катерина и вдруг расплакалась. – А он, дурак, не понимает. Ну не могу же я подойти к нему и сказать: «Вернись, Андрюшечка, я все прощу!» Ты ж понимаешь?…

Полина закивала. Еще бы, конечно, чего уж тут не понять?

– И ты решила, – догадалась она, – что от ревности он сам сделает первый шаг?

Подружка кивнула и с надеждой взглянула на нее:

– А ты как думаешь?

Полина пожала плечом, словно бы размышляя:

– А что, почему бы и нет? Очень даже может быть. Ревность, она хорошо мужиков подстегивает. Можно попробовать. Только ж надо сделать так, чтобы он понял, куда ты идешь, и зачем.

Катерина кокетливо улыбнулась:

– Естественно! Обижаешь, подруга, сама знаю.

У выхода из Эспланады толпились люди. Чужих здесь практически не было – чего там, чай, не звезды эстрады, не мировые знаменитости, всего-навсего ансамбль песни и пляски, пусть даже и весьма именитый. Были здесь музыканты, танцоры, хористы, поджидали своих же, курили, о чем-то спорили. Лишь один человек не вписывался в общую картину. Невысокий, смуглый, с красивой проседью сквозь смоляные волнистые волосы. Гастролирующая публика его почти не замечала, вернее, попросту не обращала на чужака внимания. Только Андрей Семынин, недовольно поигрывая желваками, с подозрением буравил взглядом коренастую фигуру в шикарном льняном костюме не то от Армани, не то от Гуччи, не то еще от какого знаменитого дизайнера.

Полина с Катериной вышли вместе. Первая тут же направилась к друзьям: Максу Журавлеву, Андрею, Женьке Кирееву да Ирочке Бекетовой. Катя же царственной павой подплыла к чужаку, приветливо ему улыбнулась и, взяв поклонника под руку, повела в сторону сверкающей зазывными огнями шикарных бутиков и ресторанов Раффлз-авеню.

Семынин с плохо скрытой тревогой смотрел вслед удаляющейся парочке, а Женька простодушно поинтересовался:

– Куда это она?

– А сам не догадываешься? – вопросом ответила Полина. – Поклонник пригласил отужинать, чем Бог послал.

Ирочка хихикнула:

– Ой, это тот, который?…

Полина прервала:

– Он самый. Ну в самом деле, сколько можно мариновать мужика? Он за ней по свету мотается, подарками забрасывает. Можно хотя бы поужинать в виде благодарности? Что тут такого?

Ирочка снова хихикнула, на сей раз куда более красноречиво. Киреев понятливо хмыкнул, Журавлев презрительно скривил красивые, словно бы обведенные косметическим карандашом губы. Андрей же просто промолчал. Впрочем, ему и не нужно было говорить, на его лице и так все было написано.

Полина подхватила под руку Макса, на какое-то мгновение склонила голову к его плечу, словно бы демонстрируя тем, кто еще не в курсе, их с Журавлевым отношения, и предложила:

– Ну что, пойдем?

Ирочка аж задрожала от негодования:

– Нет, ты что? А как же Аркаша?!

Ах, да, опомнилась Полина. Аркаша, черт бы его побрал. Сам ведь до отеля не доберется, заблудится.

Вайса, того самого скрипача-виртуоза, Полина, мягко говоря, несколько недолюбливала. Да и вообще, правильнее всего было бы сказать, что «долюбливала» его только Ирочка Бекетова.

Уже одно то, что почти тридцатилетнюю женщину никто никогда не именовал иначе, чем Ирочка, говорило само за себя. Если бы не сто семьдесят пять сантиметров роста, ее вполне можно было бы назвать маленькой беспомощной девочкой. Вот такое странное сочетание: довольно высокая, как для женщины, но вместе с тем непременно «маленькая и беспомощная» – эти слова словно бы сами напрашивались на язык при взгляде на нее. Естественно, ладненькая – иных в «Калинушку» не принимали, Ирочка непременно вызывала к себе некоторое умиление и даже сочувствие. И трудно было сказать, за что именно ей сочувствовали. За ее ли инфантильность, или же за то, что никак не может оторваться от своего Аркаши.

Вайса не любили все. Кроме Ирочки, разумеется. Однако редко кто мог себе позволить не любить его, так сказать, открытым текстом, публично. Ибо мало найдется желающих заиметь себе столь беспринципного врага. Сам по себе Аркаша был вроде и веселый мужик, довольно остроумный, компанейский, и если бы не сволочизм высшей категории, его смело можно было бы назвать душой компании. Но в том-то и дело, что закрывать глаза на его повышенный сволочизм не было никакой возможности.

В «Калинушку» Вайс пришел чуть позже Полины с Катериной, года через полтора, через два – кто теперь упомнит точно? Практически одновременно с ним пришла и Ирочка Бекетова. Первое появление Аркаши в коллективе так не вязалось с его нынешним обличьем. Теперь он носил натуральную прическу: темно-рыжие короткие кудряшки. А вот до «Калинушки» работал в цыганском театре «Ромен», из-за чего ему приходилось красить шикарную шевелюру в радикально-черный цвет.

Было в ту пору Вайсу лет около тридцати, Ирочке же едва исполнилось девятнадцать. Никто кроме них самих не знал, каким образом Аркаше удалось привязать к себе глупую девчушку. Он ведь даже не пытался скрывать свое семейное положение, о котором красноречиво свидетельствовало широкое обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. И наличия двухлетней дочери тоже не скрывал, как и того, что никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит семью. Однако Ирочка почему-то не смогла отказать знойному черноволосому красавцу, впоследствии оказавшемуся ярко выраженным шатеном.