Татьяна Полякова - Сестрички не промах Страница 20

— Они душ принимали, жарко.

— Ничего-ничего, — пролепетал номер три и начал сползать с забора, при этом заработал доской себе по зубам, приземлился на обе конечности, ошалело мотнул головой и все-таки сказал:

— О Господи!

— Я ж говорил, — пожал плечами Николай с тихой грустью.

— А вас как зовут? — улыбнулась я.

— Меня? — Третий вроде бы даже забыл, как его зовут, и наконец брякнул:

— Клей. То есть Сашка.

— А меня Елизавета, — похвасталась я. — А это Машка, моя сестрица. Мы на пустыре клад ищем…

Мышильда хоть и худосочная, но тяжелая, и демонстрация собственной силы меня уже изрядно утомила, потому я решила закончить нашу беседу:

— Привет, ребята. Приходите чай пить.

Я поставила Мышь на землю, и мы вернулись к нашим ведрам. Из-за забора раздался дружный вопль: «Мамочка!» — и характерный стук. С таким стуком затылок ничем не заполненной головы соприкасается с твердой поверхностью.

— Они умерли? — испугалась Мышильда.

— Да брось ты. Полежат немного и очухаются.

— Все-таки это нелегко, — поглядывая на мой бюст с таким видом, точно прикидывая шансы парней выжить, заметила сестрица.

— Дикари несчастные, — посетовала я, и Мышильда умолкла.

Мы оделись и, на минуту заскочив к Иннокентию, который, как оказалось, все еще почивал, пошли к фундаменту. С собой прихватили Евгения сторожить возле шалаша и при малейшем подозрительном шуме сигнализировать нам свистом. Михаил был оставлен в доме для хозяйственных нужд и ухода за пострадавшим Иннокентием. Мы же с Мышильдой тщательно осмотрели следы вчерашнего вторжения. Троюродный рыл в месте, обозначенном у нас как «людская». Мышь недоумевала:

— Неужели он думает, что прадед вовсе спятил, чтоб в людской-то зарывать?

— Выходит. Подпол был под всем домом? — думая о своем, спросила я. — То есть из любой комнаты в подпол был лаз?

— Не знаю, — запечалилась Мышь. — Мне это кажется глупым. К примеру, зачем лаз в гостиной?

— Да уж, — кивнула я и стала рассматривать план, но о лазах из плана ничего узнать не удалось. Видя такое мое томление, сестрица, встав рядом, попробовала рассуждать здраво:

— Возможно, подпол был под всем домом: народ жил не бедный, добра имел много. Но портить полы в каждой комнате никто бы не стал. Следовательно, люк располагался там, где это было удобнее. Прежде всего кухня. Так?

— Так, — кивнула я, знать не зная, какого мнения об удобствах придерживались наши предки.

— Далее. Люк в подпол мог быть и в людской, — задумчиво сказала сестрица и почесала нос.

— И что? — насторожилась я. — Прадед все перепутал, и план у нас не правильный, а у Эдуарда верный?

— Не думаю, — ответила она, основательно углубившись в размышления. — Знаешь, Лизка, — сказала Мышильда через несколько минут со вздохом, — у меня такое чувство, точно я что-то должна понять. Что-то очень простое, лежащее на поверхности…

— Ты имеешь в виду наш клад? — уточнила я.

— Ага. — Сестрица огляделась, как будто что-то искала.

— Не знаю, — опечалилась я. — У меня вроде бы такого чувства нет. Ладно, давай здесь все как следует осмотрим: где-то ведь есть вход в подземелье.

Мы со всей тщательностью стали исследовать фундамент, а также железяки, которые нам удалось нащупать и заприметить. Но ничего похожего на замаскированную дверь обнаружить нам не удалось.

— Не могу понять, куда он делся? — разволновалась сестрица.

Где-то через пару часов дальнейшие поиски показались нам бессмысленными.

— Вернемся на нашу кухню и будем копать, — предложила я. Мышильда согласилась, и мы взялись за работу. Но в этот день все выходило совсем не так, как мне того хотелось.

Очень скоро появился Михаил Степанович, в крайнем волнении размахивая руками, и начал гневаться:

— Елизавета, это невыносимо. Что он себе позволяет, черт возьми?

— Кто? — ласково поинтересовалась я. Я знала, что мой ласковый голос настораживает предпоследнего. Михаил Степанович действительно насторожился и сказал тише, но с необыкновенным достоинством:

— Я ему что, сиделка?

— Конечно, — еще ласковее ответила я. — Сегодня вы сиделка, потому что ночью у вас был насморк и вы не могли работать сторожем. — Я вылезла из ямы, сунула в руки Михаила Степановича лопату и сказала:

— Трудитесь, процесс должен быть непрерывным. А я разберусь с больным. Марья Семеновна, — обратилась я к сестрице, — будьте добры проследить за Михаилом Степановичем, чтобы они не халтурили. Мне не хотелось бы вновь поднимать вопрос о его пропитании.

Я вошла в дом и сразу же услышала поскуливание, доносившееся со стороны мамашиной спальни. Иннокентий возлежал на кровати, всем своим видом демонстрируя страдание.

— Что? — не без суровости спросила я.

— Лиза, это невыносимо, — начал он, но я перебила:

— Очень болит? Давай вызовем «Скорую» и отправим тебя в больницу.

В больницу Иннокентий не захотел. Он хотел, чтобы я села рядом, взяла его за руку и поговорила с ним. Я села, взяла и поговорила не менее получаса. После чего недвусмысленно намекнула, что у меня полно других занятий, например, поиски семейных сокровищ.

— Мне надо идти, — с грустью сообщила я, поцеловала последнего в лоб и, решительно поднявшись, добавила:

— Думаю, через два-три дня ты встанешь на ноги.

— Мне кажется, я уже никогда не смогу ходить, — жалобно проскулил Иннокентий, но я его подбодрила:

— Будешь бегать как миленький.

Я заторопилась на пустырь. Евгений мирно похрапывал возле шалаша, начисто забыв о художественном свисте, а Михаил Степанович под чутким руководством Мышильды пыхтел, потел и маялся.

— Остаетесь чернорабочим или в сиделки пойдете? — деловито спросила я. Михаил Степанович, с трудом выбравшись из ямы, ходко потрусил к дому, выражением лица продемонстрировав крайнюю степень своего возмущения.

— Никакой пользы от мужиков, — горестно вздохнула сестрица, и мы с удвоенным рвением приступили к поискам.

Где-то через час над нами замаячила голова Евгения.

— Ну как? — сонно спросил он.

— Никак, — пожала я плечами.

— Я это… насчет обеда пойду.

— Там Михаил.

— Так ведь он при Иннокентии.

— В самом деле, пусть идет, — вмешалась Мышь. — Гений-то наш, кроме жареной картошки, ничего не сделает, а мне после такой работенки калории нужны.

Евгений был отпущен, и мы, таким образом, остались без впередсмотрящего. Оттого-то появление соседей заметили не сразу. Первым возник тот, кого звали Коля, присев на корточки рядом с фундаментом, он спросил:

— Копаете?

— А то не видно? — обиделась Мышильда.

— Видно, — согласился он, по некоторой заторможенности чувствовалось, что до конца в себя он еще не пришел.

— Перекур, — сказала я Мышильде, вылезла из ямы сама, выдернула ее и присела рядом с парнем, он взглянул на меня и отчетливо охнул. Тут и второго Бог принес, я имею в виду Сергея. Он хмурился и чем-то был недоволен. Заглянул в яму и поинтересовался:

— А чего это вы здесь роете?

— Клад, — удивилась я. — Я ведь вам рассказывала утром. Клад купца Калашникова. Он зарыл, а мы ищем. Он наш прадед, так что право имеем.

— Никаких вы прав не имеете, — вдруг разозлился Сергей. — И вообще, мотайте отсюда.

— Откуда? — не поняла я. Он стал наливаться краской, а я поднялась во весь рост и взглянула на его макушку. Следовало человека просветить. — Дом сгорел, — загибая пальцы, очень доходчиво начала объяснять я. — Этот пустырь ничейный. Хочу рою, хочу нет. Прадед мой, значит, и клад мой. А если ты считаешь по-другому, то сам и мотай.

День был жаркий, и парень, должно быть, с утра неважно себя чувствовал. Подняв подбородок, он сказал:

— Да я тебя…

— Что? — удивилась я, а отважная Мышильда перехватила в руках лопату на манер боевой секиры.

— Сказали — мотай, — не унимался парень.

— Не шали, — погрозила я ему пальцем, затем, ухватив его за ухо, дернула сначала вверх, потом вниз.

— Убью! — взвизгнул он, а я, отпустив его ухо, отскочила в сторону и дружески предложила:

— Догони.

Он честно пытался. Однако при росте метр семьдесят сантиметров он весил никак не меньше девяноста килограммов, к тому же пил, курил и вообще образ жизни вел очень далекий от здорового. Поэтому на десятой минуте уже задыхался, хрипел и вытирал пот, градом катившийся по широкой физиономии. Для меня десятиминутная пробежка дело пустяковое, я в отличие от своего преследователя не потела, дышала ровно и разминке радовалась. К этому моменту на пустыре возник номер третий, то есть Саша, или Клей. Несколько минут он с недоумением взирал на нашу игру в догоняшки, потом спросил у Коли:

— Чего это они?

Тот все еще пребывал в прострации и в ответ недоуменно пожал плечами. Пустырь мне уже надоел, душа требовала настоящего размаха и солидной дистанции. Я устремилась к кустам терновника, с целью выпорхнуть на улицу. Сергей к этому моменту цветом лица походил на вареного рака, и я притормозила, чтобы дать ему возможность немного отдышаться.