Владимир Колычев - Постой, паровоз! Страница 20

Психика, как известно, напрямую связана с совестью. А совесть у него неспокойна. Потому и мучают кошмары по ночам. Потому и пошел он пять лет назад на должностное преступление, чтобы хоть как-то снять грех со своей души…

Игорь вышел на веранду, перекурил, и на душе полегчало. Вернулся в комнату, лег спать.

Сегодня воскресенье, свободный от службы день. Казалось бы, спать можно сколько угодно долго. Но утром к нему пожаловал брат жены. Сергей Лебяжный также служил в органах, носил погоны подполковника милиции. В силу обоюдной симпатии их родственные отношения давно уже переросли в истинно дружеские.

Игорь жил в собственном доме, на берегу реки. Природа, свежий воздух, рыбалка. И погода нынче отменная. Можно сказать, классическая. Мороз и солнце – день чудесный. Есть речка, есть ледобур – в общем, все условия для подледного лова. Именно для этого и приехал Сергей. Игорю же в удовольствие составить ему компанию.

День действительно выдался на славу. Солнечно, ветра нет. Но вместе с тем и морозно. Тулупы – это, конечно, хорошо. Но не мешало бы согреться изнутри. Для того и существует традиционный русский напиток. Сергей прихватил с собой две поллитровки. Настоящая водка, из магазина, такую сейчас легко не купишь. Перестройка в самом разгаре, мать ее…

– Сон мне сегодня плохой снился, – сказал Игорь. – Опять Нетребов…

– А как там наш Нетребин? – внимательно посмотрел на него Сергей. – Жив еще?

– Ну если меня с должности пока не сняли, значит, жив. Ты обещал, что будут факты для пересмотра дела.

– Нет фактов, – покачал головой Лебяжный. – Только слухи…

– Слухами земля полнится, а уголовное дело – фактами. Нет фактов, не будет и пересмотра.

– Парень-то не виноват.

– Хотелось бы верить. Хотелось бы верить, что не зря мы с ним цацкаемся. Как бы голову за это с нас не сняли…

– Не снимут. Курс на гуманизацию когда еще объявлен?

– Курс объявлен, а на исполнение приговора отводится три дня. Трое суток, а не пять лет!

– Ну, если хочешь грех на душу взять, то тебе и карты в руки.

– В том-то и дело, что не хочу…

Игорь застрелил Михаила Нетребова. А через какое-то время на очередь встал парень с фамилией Нетребин! Уже одно это наводило на определенные мысли. А потом перцу подсыпал Сергей. Сказал, что парень, возможно, ни в чем не виновен, хотя улики и мотивы против него. А суд, как известно, на фактах основывается, а не на домыслах искушенного в криминальных раскладах опера. Суд был безжалостен к парню. А Игорь его пожалел. Потому что сам был грешен. Хотя, казалось бы, и нет за ним вины. Ведь не знал он, что Михаил Нетребов не был преступником…

– Давай попробуем пересмотреть дело по вновь открывшимся обстоятельствам, – предложил Сергей.

– Какие обстоятельства?

– Ну сошлемся на оперативные сведения. А есть у меня информация, что за смертью Шипилова стоял Черняк. Опять же, оперативная.

– Оперативные сведения к делу не пришьешь.

– Ну, мало ли. Я сам все организую.

– С меня потом точно голову снимут. За то, что приговор не исполнил.

– Выкрутишься. А потом еще и благодарность получишь. За человечное отношение к людям.

– Аферисты мы с тобой.

– Да, но в особых случаях.

– Случай действительно особый. И мы с тобой особенные.

«Особенные в смысле идиотизма», – отметил он про себя. Эх, если бы знать, что Зиновий Нетребин действительно ни в чем не виновен. Тогда он точно был бы уверен в том, что поступает правильно. И старый грех бы с души списал…

У Зиновия не было часов. Счет времени он вел по распорядку дня – подъем, завтрак, обед, прогулка, ужин. Он точно знал, когда подадут завтрак, когда обед. Сейчас он ждал обед. Рефлекторно ждал, на уровне животных инстинктов. Надо поесть, чтобы наполнить желудок, напитать кровь и организм жизненными силами. То, что нет смысла в его безликом существовании, – это уже дело десятое…

Сейчас должны принести обед. Неважно что, неважно, вкусно или нет. Должны. Значит, принесут. И он почувствует, когда баландер подкатит к двери тележку. Даже за несколько минут до его появления почувствует.

Так, к двери кто-то подходит. Но это не баландер. И даже не надзиратель. Темный силуэт, темное свечение. Этот человек убивал… Возможно, он готов был убивать дальше… Зачем он подошел к двери? Неужели это наконец-то случится?

Зиновий не стал вжимать голову в плечи. Напротив, расслабился. Закрыл глаза. «Господи, помилуй. Господи, помилуй…» Каждый раз с утра брился, каждый раз надевал постиранное с вечера и высушенное за ночь белье. Может быть, это и позволяло ему до сих пор оставаться каким-никаким человеком, а не заросшей грязной обезьяной. Но этому скоро конец. Сейчас откроется окошко, и все…

Окошко действительно открылось, а Зиновий закрыл глаза. Хватит с него, настрадался, пора умирать… Он чувствовал на себе напряженный взгляд, но выстрел так и не прозвучал. Окошко закрылось, а спустя минуту открылась дверь. В камеру вошел человек с темным свечением над темным силуэтом… Человек в военной форме с погонами полковника. Зиновий тряхнул головой, чтобы прогнать глупое видение. Нет никакого темного силуэта, нет никакого темного свечения. Мерещится ему… Но ведь он почувствовал этого человека. Полковник без шума подошел к двери, бесшумно открыл окошко, а он все равно его почувствовал…

– Здравствуйте, Зиновий Валентинович, – усаживаясь на заправленную кушетку, поздоровался он. И затем уже спросил: – Если позволите?

– Да, конечно. Вы начальник тюрьмы?

– Откуда вы знаете? – нахмурился полковник.

– Ниоткуда, – пожал плечами Зиновий. – Догадался.

Он должен был ненавидеть этого человека. Ведь именно он держит его в черном теле, не дает жизни. Но Зиновий не смог даже разозлиться. Напротив, был рад, что этот человек снизошел до разговора с ним. До разговора! Надзиратели каждый день входили в его камеру, осматривали ее, следили за тем, как он брился. Но не позволяли даже смотреть на себя. Хотя с ними иногда и можно было перекинуться парой слов. Иногда и очень редко. А этот сам хочет разговаривать с ним. И даже поздоровался. Доброй души человек. Даже более того…

– Скажи мне, как было дело. Убивал ты капитана Шипилова или нет?

Полковник добродушно улыбался, но взгляд был достаточно жестким. Плотный взгляд, пристальный. Но Зиновия ничуть не смущала та сила, которая от него исходила. Не размокала в нем воля под натиском чужой энергетики, не скисала как парное молоко от чьего-то плевка. Как будто непробиваемо-плотный энергетический экран окружал его со всех сторон. Мало того, он сам создавал этот экран…

– Нет!

Он уже точно знал, что не убивал оперативника.

– Тогда кто?

– Не знаю.

Вместе с тем он уже был на все сто процентов уверен, что Шипилова убила Наташа. Но неужели это кого-то может еще интересовать? Он осужден, он страдает – липовая справедливость восторжествовала, а потому списана в архив…

– Уверен, что не ты?

– Уверен.

– Мне тоже почему-то кажется, что не ты… Ну да ладно… Тут такое дело, – замялся полковник.

– Что? Хорошая новость и плохая? – догадался Зиновий.

– Ты меня удивляешь. Откуда ты все знаешь?

– Да так, мысль в голову пришла, – пожал он плечами. – Сама по себе… Они постоянно в голову лезут, эти мысли. Даже не знаю, когда свыше, а когда от лукавого… Свихнуться можно…

– Это верно. Но ты угадал. И плохая новость есть. И… ну, скажем так, относительно хорошая…

– Плохая – мама умерла? – с надеждой на собственную ошибку посмотрел на полковника Зиновий.

– Да, еще в прошлом году, острая сердечная недостаточность, – скороговоркой выпалил тот.

– Я так и знал, – обреченно вздохнул он.

Было у него видение. Да, в прошлом году. Больничная палата, мама на койке, врачи над ней. Капельница с полной емкостью. И тонкая прямая линия на мониторе кардиографа… Видение было настолько явным, что он понял – мамы больше нет… И все же надеялся на лучшее. Но надежды не оправдались. Начальник тюрьмы не стал бы врать.

– Есть еще и другая новость. Твое дело приняли к пересмотру. Возможно, приговор отменят. Смертную казнь заменят на тюремное заключение…

– Заменят, – как будто о чем-то решенном сказал Зиновий.

Он и сам не понимал, откуда у него появилась эта уверенность в благополучном исходе дела. Относительно благополучном. Ведь смертную казнь могут заменить двадцатилетним сроком. Тогда отправят его в тюрьму или колонию особого режима, что в общем-то одно и то же. Но там хоть люди с ним в камере сидеть будут, уже веселей. Хотя какое может быть веселье в столь безликой и бессмысленной жизни?

– Может, лучше приговор привести в исполнение? – спросил он.

И посмотрел на полковника так, как будто от него зависело, умереть ему сейчас или жить дальше… А ведь зависело. Глядя на него, Зиновий понял, кому обязан жизнью.

– Почему вы меня не убили?

– Были обстоятельства.