Ричард Паттерсон - Степень вины Страница 20

— Разумеется. — В голосе отчетливо слышалось раздражение. — Вы обещали рассказать мне, что произошло. Или, точнее, что говорила об этом Мария Карелли.

Терри почувствовала вдруг, что уверенность покинула ее.

— С чего начать?

— Пожалуй, — отвечала Мелисса Раппапорт, — для начала — как получилось, что мисс Карелли оказалась в номере Марка?

Терри помедлила, стараясь вспомнить все, что рассказывал Пэйджит.

— Он хотел поговорить с ней. Относительно интервью.

— Она, надо полагать, знала его.

— Нет.

— Тогда почему же Марк позвонил ей?

Мгновение длилась пауза. Терри замешкалась, боясь сбиться во время такого сурового допроса.

— Вначале он сказал Марии, — ответила она, — что любит смотреть ее по телевизору.

Молчание на том конце провода длилось гораздо дольше, голос стал немного глуше.

— Смотреть ее по телевизору…

— Да.

— Вот как. А мне думалось, что она не в его вкусе, несколько смугловата. Впрочем, я уже несколько лет не видела его.

— А какой у него был вкус? В то время, когда вы его знали.

Молчание на этот раз было совсем уж долгим; Терри замерла — кажется, она зашла слишком далеко.

— Извините, — пробормотала Мелисса Раппапорт. — Не обращайте внимания на мое последнее замечание. Еще и двух дней не прошло после смерти Ренсома. Мне надо сжиться с этим, обрести хоть какое-то душевное равновесие.

Терри почувствовала, что далекий женский голос проникает в ее душу. И она смогла убедиться: жесткий самоконтроль способен обуздать чувства.

— Это вы меня извините, — тихо произнесла Терри.

— Пустяки. Пока еще не установлен этикет для такого разговора. — Снова пауза. — Скажите мне, как Марк перешел, выражаясь деликатно, к сексуальной теме.

— Он предложил ей переспать с ним за интервью.

— За интервью? — Безрадостный смех Мелиссы Раппапорт, донесенный с огромного расстояния, прозвучал жутковато. — Он же не кинозвезда! Марк Ренсом вряд ли был так недоступен. И если разговор с Марком стоит ночи с ним, и при этом его еще приходится уговаривать, тогда это не он, а ведущий телепрограмм Реджис Филби.

Терри смутилась.

— Он сказал, выражаясь неделикатно, что любит трахать женщин, которых видел на экране.

Лишь после того, как слова были произнесены, она уловила язвительность собственного тона. И последовавшее за этим молчание собеседницы представилось ей немедленной расплатой за язвительность. Господи, подумала Терри, она собирается повесить трубку.

Ровным голосом Мелисса Раппапорт сказала:

— Какая прелесть!

— Нашей клиентке так не показалось.

— Ну, конечно. Наверное, ей так не показалось. Но история выглядит неправдоподобной из-за того, что Марк якобы сам выражал готовность показаться по телевидению, даже ради удовлетворения своих сексуальных домогательств.

Терри помолчала в нерешительности.

— Не показаться. Он собирался рассказать о своей новой книге.

— А это еще менее правдоподобно. Мы, те, кто составляет так называемые «литературные круги», и то посчитали бы это скучным, а делать новый роман темой популярнейшей телепередачи?.. Даже если это роман Марка.

Терри снова уловила подавляемое душевное волнение и едва заметную горечь потери.

— Думаю, — ответила она с деланным спокойствием, — что это была бы книга совершенно особого рода.

— Особого? Должна признаться, не имею ни малейшего представления о том, что бы это могло быть. — Раппапорт помедлила и продолжала уже спокойнее: — Видите ли, кроме всего прочего, я редактировала его романы.

Терри послышался в ее голосе отзвук былой интимности.

— Речь шла не о романе, — пояснила она, — речь шла о биографии.

— О биографии? — Раппапорт была явно удивлена. — Не автобиографии? Это нечто из ряда вон выходящее. Кто же это, кого Марк удостоил такого отличия?

— Лаура Чейз.

Ответом было молчание. Подождав немного, Терри решила заговорить первой:

— У него была кассета. Лаура Чейз исповедуется своему психотерапевту. Он хотел, чтобы Мария прослушала запись.

— Понимаю. — Тон собеседницы был странно спокоен. — Что рассказывала Лаура Чейз?

Терри молчала в нерешительности. От Пэйджита она получила строжайшее указание не обсуждать без крайней необходимости с кем бы то ни было содержание кассеты: оно способно вызвать скандал, оскорбительный для семьи Джеймса Кольта и всех тех, кто продолжает любить его.

— Дело не подлежит разглашению, — замялась она. — И я не думаю, что кто-то захочет этого.

И сама почувствовала в собственных словах неуверенность и возможность уступки.

— Вы не думаете, — сухо заявила Раппапорт, — но именно я хочу этого.

Терри ощутила, что нить, связующая их, была готова вот-вот оборваться.

— Это о Лауре Чейз и сенаторе Кольте, — наконец произнесла она. — Уик-энд в Палм-Спрингс как раз накануне ее гибели, тогда она слишком много выпила и приняла много наркотиков.

Терри сделала паузу.

— Кольт привел двух друзей. На кассете Лаура Чейз рассказывает, что они проделывали с ней.

Опять последовало долгое молчание. Потом Раппапорт спокойно спросила:

— Марк действительно слушал ее?

— Да. — Уловив напряжение в своем голосе, Терри тоже сделала паузу. — Мария говорит, что это возбуждало его. Он и насиловать ее пытался, когда звучала запись.

Молчание в трубке длилось и длилось. Уже не секундами исчислялось оно, счет подошел к минуте, и лишь тогда снова раздался голос Мелиссы Раппапорт:

— Думаю, нам надо поговорить. С глазу на глаз.

Пэйджит взял телефонную трубку. Она спросила без предисловий:

— Как Карло?

Мгновение Пэйджит молчал. Пала тьма, ярко горели огни города, совсем как тогда, — а было это лишь прошлым вечером, перед тем ее телефонным звонком, изменившим все и вся.

— Потрясающе, — холодно ответил он. — Не только его родители снова знамениты. Когда сегодня утром он пошел в школу, на улице его поджидали репортеры. Так что одиночество ему не грозит.

Мария игнорировала его тон.

— Друзья Карло знают обо мне?

— Пока нет. Но представь себе, какая карьера ждет нашего сына. Мне, пожалуй, даже понравилось бы лицо Карло на обложке «Пипл» на фоне его свидетельства о рождении.

— Зачем ты паясничаешь?

— О, я действительно мечтаю об этом. — Взгляд Пэйджита был устремлен в окно. — Кто-то как-то сказал мне, что сарказм — спасительная замена гневу. Воспитание не позволяет мне давать волю гневу в столь трудный для тебя момент. Перефразируя то, что я говорил вчера вечером нашим друзьям-телевизионщикам, можно сказать: те, кто близко знаком с тобой, попытаются проявить к тебе такое же сострадание, как и те, кто знает тебя лишь по телепередачам.

Пэйджит скорее почувствовал, чем услышал раздраженное дыхание.

— Знаешь, Крис, ты в самом деле ублюдок.

Странно, подумал он, в ее словах до сих пор прежняя обида.

— Ты мне это уже говорила. В тот вечер, когда окончательно развеялись иллюзии, это было пятнадцать лет назад.

Мария помолчала.

— Ну, хорошо, — подвела она итог. — Извини мою назойливость и позволь мне вернуться к теме, которая меня волнует больше всего. Как Карло?

Пэйджит поймал себя на том, что смотрит на фотографию сына.

— Карло? — повторил он. — Карло в замешательстве, терзается. У него душа болит не только о тебе — о нас, о нашем прошлом, о нашем настоящем. Ему открылось многое из того, что — и ты, и я это знаем — лучше бы предать забвению.

И снова молчание. Он понял: за этим молчанием нечто, о чем Мария решила не говорить.

— Ты не поверишь мне, — наконец вымолвила она, — но, если бы я могла сделать что-то, что не позволило бы Марку Ренсому причинить нам всем такое зло — даже если бы пришлось прыгнуть с двадцать третьего этажа отеля, — я бы сделала это.

Пэйджит откинулся на спинку стула:

— Ну, потеря была бы невелика. Конечно, Карло относится к тебе с симпатией, хотя, наверное, ты считаешь, что одной симпатии мало. Да, по-видимому, и сам Карло так считает.

— Что он говорит?

— Очень мало. Но, имея дело с Карло, надо читать между строк. Вероятно, он предпочел бы, чтобы я проявлял к тебе больше сочувствия, чтобы мы вели себя как его родители, а не как два совершенно посторонних человека. — Пэйджит не отрываясь смотрел на портрет: Карло, на год моложе, улыбался из времени, которое притворялось невинным. — Думаю, хотим мы того или нет, но где-то в глубине души каждого из нас есть определенные стереотипные образы. Например, образы матери и отца.

— Да. — Голос Марии был совершенно бесстрастен. — Матери и отца. И мы снова пришли к тому же: что я или мы можем сделать сейчас для Карло.

— Это просто. Расскажи мне, что произошло.