Татьяна Степанова - Готическая коллекция Страница 21

— Ну, вы тут и даете, — процедил Мещерский, косясь на Кравченко, который уж что-то слишком внимательно слушал про злоключения участкового. — Неудивительно, что у вас тут людей среди бела дня на пляже режут. Каков поп, таков и приход.

— Это вы про убийство? — нахмурился Дергачев.

— Да. А еще я краем уха слышал, что вроде кто-то тут у вас пропал. И не один, а, кажется, двое.

— Трое, — ответил Дергачев. — Ладно, я пошел, плывите. — Он круто развернулся и зашагал враскачку по причалу.

Кравченко прыгнул в лодку и сел к мотору.

— Слушай, а что он приходил-то, я не понял? — спросил Мещерский. — Янтарь, что ли, подарить?

Кравченко спрятал подарок для Кати поглубже в карман и плотнее запахнул дождевик.

— Мы едем рыбачить или нет? — в свою очередь спросил он Мещерского.

Глава 12

КРИВОЙ, МЫШКА И РОГАТЫЙ МУЖ

Проводив Кравченко на рыбалку, Катя так больше и не сумела заснуть. Собственно, когда Драгоценный В.А. еще затемно заворочался в кровати, как бегемот в болоте, засуетился в поисках то того, то другого, заметался из душа к шкафу и от шкафа к не разобранному еще чемодану, Катя, сразу же стряхнув с себя сон, выскочила из-под одеяла и, как верная жена, тут же активно включилась в поиски, сборы и яростные споры приглушенным шепотом о том, что брать. В какой-то миг ей даже захотелось ехать с ними. Все равно она поднялась чуть свет. Не пугала даже кромешная темень за окном и холодный ветер, дувший в открытую форточку. Это было почти приключением — море, шлюпка, рыба, пляшущая на крючке, едва лишь закинешь удочку, спортивный азарт лова. Все лучше, чем снова сидеть как сова одной в номере или слоняться по пляжу.

Однако, взглянув на Драгоценного, Катя тут же раздумала рыбачить. Утром Кравченко даже не заикался о вчерашнем своем предложении. На лице его застыло благоговейное, сосредоточенное выражение: глава семьи, кормилец собирается на промысел. Ни-ни отвлекать его от этого священного ритуала.

В результате, проводив его, Катя вернулась в теплую кроватку. Закрыла глаза, полежала, потом открыла глаза, заворочалась, включила ночник, поискала, что бы почитать, конечно, ничего не нашла, потому что не взяла ни одной книжки (шляпа несчастная), решила в тишине поразмыслить о тайне убийства на пляже, но тут же расхотела — а ну его в баню. Не хватало еще с самого утра портить себе настроение и расстраиваться. И встала. Уже окончательно и бесповоротно.

Часики показывали совершенно нереальное время — без четверти пять. И тут Катю вдруг осенило: да это же самый подходящий момент, чтобы встретить рассвет на берегу моря. Хоть будет потом что вспомнить, чем похвастаться — мол, видела своими собственными глазами, как огненный шар солнца поднялся над морской пучиной, блистающая колесница Гелиоса начала свой дневной путь по небесному своду.

Катя порылась в чемодане. Кравченко в отличие от нее знал, куда они едут, и набрал немало теплых вещей. И как только она не обратила внимания, что он берет с собой «на юг» сразу две куртки и три шерстяных свитера, и не насторожилась еще в Москве? Ведь одежду-то она сама паковала, собственноручно. Эх, рассеянность наша…

Катя облачилась в свитер Кравченко. Он был толстый, кусачий, из грубой шерсти, просторный и длинный, как платье. Взяла и его джинсовую куртку. Видок у нее во всем этом был, конечно, аховый, но кто бы стал ее разглядывать в такую-то рань?

Сразу же после завтрака, как и планировалось вчера, Катя рассчитывала навестить опорный пункт, чтобы если и не поучаствовать непосредственно в допросе мужа Преториус, то хотя бы посмотреть на него со стороны, составить впечатление об этом человеке, которого уже коснулась тень подозрения. Но до одиннадцати времени было много. И надо было еще придумать, как бы его поинтереснее убить.

Катя на цыпочках спустилась вниз, повесила ключ от номера на доску, отперла дверь и вышла в предрассветные сумерки. Она решила взобраться на Высокую Дюну, чтобы встретить рассвет на ее вершине. (Вот Вадька и Серега лопнут от зависти, когда вернутся со своей рыбалки, поймав три жалких головастика, и услышат о ее собственном великом приключении!) К Дюне она шла по пустынному берегу. Храбро шла, быстро, бодро, категорически запретив себе замирать на месте и пугливо озираться по сторонам. Еще чего!

Кого это она тут боится?

Небо на востоке сначала было зеленым, потом стало розоветь. Из-под низко нависших туч сочился красный свет. С моря дул резкий, пронизывающий ветер.

На пляже гудел прибой. Катя замедлила шаг, созерцая море, а потом снова бодро двинулась к Высокой Дюне.

Катюшин на своем дурацком мотоцикле, помнится, штурмовал этот холм в самом неприступном обрывистом месте. Но на вершину должен быть путь и полегче, и она его сейчас отыщет. Она наугад свернула направо и углубилась в дюны, обходя холм с тыла. Окрестный пейзаж был девствен и величав: море, желтая гряда холмов, рассеченных прямым, как стрела, шоссе, за ним церковь, изумрудная лужайка кладбища и темная, шумящая кронами на ветру роща.

Тут под ноги словно сама собой подвернулась тропа. Она становилась все круче, постепенно описывая петлю и поворачивая снова в сторону берега. Примерно через четверть часа после весьма трудной борьбы с осыпающимся под ногами песком задыхающаяся, но торжествующая Катя уже стояла на самой вершине Высокой Дюны. И видела собственными глазами, как рассеивается ночной колдовской мрак и восходит солнце. От высоты захватывало дух. От ветра, дувшего здесь с удвоенной силой, леденели спина и руки. Но уходить с этой удивительной высоты не хотелось. Хотелось петь, плясать, кричать во все горло, слушая собственный голос, пугая чаек, уже стряхнувших с себя ночное оцепенение и взмывших к облакам.

Катя сплясала залихватский танец, как дикарь вокруг жертвенного костра, и сразу же согрелась, одновременно радуясь, что ее тут никто не видит и не слышит.

Что она тут одна-одинешенька. И поэтому, конечно, первый человек на свете и Царь Горы. С Высокой Дюны она разглядывала крыши Морского: причал, лодки и еще какие-то далекие, то ярко вспыхивающие, то гаснувшие в сумерках огни почти на самой границе суши и неба. Позже она поняла, что видела Ниду — литовский прибрежный поселок по ту сторону границы. Видела она и корабль на горизонте: нечто вблизи, наверное, очень большое, грузовое и могучее, а в такой дали представлявшееся малюсеньким, почти игрушечным корабликом.

Видела и яхту под белыми парусами. Узкая спортивная красавица-яхта, несмотря на шторм, держала курс от маяка в открытое море. Катя снова запрыгала, заплясала на своей вершине, крича и размахивая руками, как Робинзон. Да, это была жизнь! Это было приключение. И грех теперь было скулить и жаловаться, что Драгоценный В.А. хоть и обманом, но показал ей всю эту красоту.

Ветер постепенно начал стихать. Катя тут же решила, что завтра непременно выйдет в море. С Кравченко и Мещерским, если они еще будут живы после сегодняшней прогулки. Или одна — а что, слабо? Подумаешь, дело какое, садись в лодку, нажми на кнопку, включи мотор и плыви себе как барыня вдоль берега.

Прибрежных скал тут нет, рифов тоже, и Балтийское море, по воспоминаниям детства, вообще мелкое по колено!

В таком вот лихом настроении Катя провела в роли Царя Горы около часа, наслаждаясь пейзажем, а потом начала осторожный спуск, с явной неохотой расставаясь с тем, что увидела с высоты, и давая себе клятву, что поднимется сюда еще раз, еще и еще. В гостиницу она не торопилась. Внизу, в лощине за Дюной, было гораздо теплее. Сюда почти вплотную подступали сосны. А дальше начиналась церковная роща. Через несколько минут Катя вступила под густой зеленый свод. Узкая прямая аллея вела к немецкому кладбищу. Рядом с ним располагались еще два кладбища — новое русское и старое литовское, католическое.

Блуждать как неприкаянный призрак среди могил в это утро Катю не тянуло. Однако она вдруг вспомнила, что про эту рощу вечером сразу же после их приезда рассказывал Мещерский. По его словам, это место было главной достопримечательностью бывшего Пилькоппена, как о том оповещал новейший туристический путеводитель. Роща и кладбище располагались якобы на месте древнего прусского капища, где крестил язычников еще святой Адальберт. В роще якобы имелась волшебная береза, в которой, по легенде, обитали совершенно удивительные жильцы — мышка, подательница зубов, и Кривой.

Рассказывал все это Мещерский вечером сразу же после убийства с явной целью немного подбодрить, повеселить павшую духом Катю: мол, не так уж дико и ужасно это место, есть и в нем своеобразная прелесть.

И сейчас, медленно идя по аллее из столетних вязов, Катя полностью была с этим согласна. Здешняя мышка, по словам Мещерского, была просто чудом. "Знаешь ведь присказку: «Мышка-мышка, на тебе зуб костяной, дай мне золотой?» — спросил Мещерский. — Так это про здешнюю обитательницу рощи сложено.