Андрей Троицкий - Крестная дочь Страница 21

– Да, но это мой самолет, мое оружие, – сказал Олейник и похлопал ладонью по плоскости крыла. – Наконец, это моя идея. Когда все готово и остается малость, уточнить дату вылета, ты начинаешь этот базар. Беспредметный, никому не нужный.

– Это ваш самолет, но поведу его я, – негромко, но твердо ответил Зубов. – И экскурсия нам предстоит не самая приятная. Наверняка опасная. Я не хочу брать с собой людей, которых не знаю. В которых сомневаюсь.

– Сомневаться не в чем, – Олейник раздраженно поморщился, он уже все решил для себя, разработал четкий план, и менять его на ходу не желал. – С тобой полетит начальник моей службы безопасности Озеров и его заместитель Панченко. Один – бывший офицер ФСБ, другой из милиции. Но не в этом дело. Главное – это проверенные люди. Они неплохо обращаются с оружием и знакомы с взрывным делом. Я им доверяю.

– Пусть ваши люди занимаются своим делом, – ответил Зубов. – ИЗ всех кандидатов я выбираю Витю Суханова.

– Но почему?

Упертость собеседника, его упрямство, граничащее с дремучей тупостью, доводили Олейника до бешенства. Он подготовил к делу двух профессионалов, и теперь, только потому, что Зубову шлея попала не под ту ягодицу, должен все поменять, довериться любителю, человеку, которого в глаза его не видел. Хотелось размахнуться и кулаком въехать ему по морде летчика, но пришлось сдержаться, не тот случай, когда можно дать волю рукам. С Зубовым или по-хорошему. Или никак.

– Я летал с ним.

– И что с того? Ты много с кем летал.

– Я знаю, на что он способен в трудной непредсказуемой ситуации. Он стреляет не хуже ваших людей. И взорвать сможет все, что вам понравится. Кроме того, он крестный отец моей дочери.

– Что? – переспросил Олейник, потому что не расслышал последних слов.

Дурацкая манера Зубова разговаривать тихо, чуть ли не шепотом, так, что собеседнику приходиться напрягать слух, чтобы разобрать, что он там бормочет себе под нос. Строит из себя такого спокойного крутого мужика, которому все нипочем, а на самом деле… Олейник не довел мысль до конца. С мнением летчика придется считаться, потому что план вдруг повис на волоске. Подобрать нового пилота, поставить задачу, объяснить ему что к чему… Нет, это слишком долго, трудно и опасно. Кандидата лучше Зубова не найти, это факт. Черт бы его побрал.

– Я говорю: Суханов – крестный отец моей дочери.

– Это пустая лирика. Крестный он или не крестный. Это ничего не меняет. И почему ты раньше не сказал об этом Суханове? У нас было время все обсудить, обдумать. Взвесить наши шансы. А теперь…

Олейник выругался и сплюнул. Послышался гул мотора, машина остановилась, хлопнула дверца. На асфальт легла тень, человек вошел в ангар и встал у ворот. Потертая кожанка расстегнута, на голове кепочка. Мужчина помахал собеседникам ладонью и опустил руки в карманы куртки.

– Это и есть ваш Суханов?

– Я хочу, чтобы ты взглянул, как он стреляет, – сказал Зубов. – Если парни из вашей службы безопасности сумеют лучше, я полечу с ними.

– Вообще-то у меня туго со временем. Ну, что ж… Раз вы так серьезно подготовились к моему визиту, давайте взглянем.

На «форде» Суханова добрались до песчаного карьера. Позади молодой сосновый лес, впереди кучи песка, ржавый экскаватор, брошенный тут в незапамятные времена, когда карьер выработали. И вокруг ни души, только дождь шелестит в траве, и ветер гонит по небу низкие тучи.

Зубов и Олейник, встав под деревом, курили, наблюдая, как Суханов вытащил из багажника пластиковый ящик с пустыми бутылками. Отмерив пятьдесят шагов, поставил одну бутылку на гусеницу экскаватор, вторую на ступеньку, ведущую в открытую кабину. Отмерил еще десять шагов и бессистемно расставил остальные бутылки: на куче песка, на валуне, поросшем мхом, на полусгнившем стволе дерева, лежавшем поперек дороги.

Десять мишеней, все на разном расстоянии и на разной высоте одна от другой. До ближайшей метров двадцать пять. Суханов вытащил из багажника и расчехлил карабин. Загнал в направляющие обойму. Принял стойку, выстрелил, повел стволом и снова нажал на спусковой крючок. Со стороны казалось, что Суханов не целится, действует интуитивно. Взгляд фокусировался не на мушке карабина, а на мишени. Разлетелась четвертая бутылка, но пятая и шестая остались невредимыми.

Суханов не стрелял дважды по одной цели, он медленно поводил стволом, не останавливая движение карабина. Выстрелы щелкали один за другим. Последняя гильза упала в мокрую траву. Пятнадцать секунд – десять выстрелов.

– В движущиеся цели я попадаю лучше, – сказал Суханов.

– И так недурственно, – Олейник шагнул вперед, вытер ладонью мокрые от дождя щеки и подбородок. – Восемь попаданий из десяти. С этим номером вам можно выступать в цирке.

– И это в дождливую погоду, – добавил Зубов. – При боковом ветре.

– Долго репетировали?

– Без репетиций, – покачал головой Суханов. – Но если бы сомневаетесь… Вон в ящике еще десять бутылок. Можете расставить их, где хотите. На расстояние до пятидесяти метров. Я и на сотню не промахнусь, но из-за дождя и тумана цель не видна.

– Не стоит, я уже все видел, – покачал головой Олейник. – Откуда у вас этот карабин?

– Купил по охотничьему билету, – ответил Суханов. – В свое время, когда распродавали имущество армии, карабину Симонова стояли в охотничьих магазинах. Можно было приобрести в военных частях по разрешению МВД. Немного старомодная вещь, но мне нравится. Хороший бой.

– А где вы научились так стрелять?

– Это еще с юности, плюс постоянная практика. В армии я десять месяцев учился в ШМАС, ну, школе младших авиационных специалистов. Получил специальность стрелка-радиста. Дальше так и пошло по жизни.

– Есть разница: стрелять по бутылкам и стрелять по людям. Понимаете, о чем я? Руга дрогнет, собьется прицел… И все это в самый неподходящий момент. Когда надо нажать на спусковой крючок и не промазать.

– Мое пребывание в армии растянулось на четыре с половиной года, – Суханов зачехлил карабин. – И не от хорошей жизни. Так сложились обстоятельства: пришлось остаться на сверхсрочную. Не так много стрелков-радистов с опытом боевых действий. И стрелял я не по бутылкам. Наш самолет дважды сбивали. Я катапультировался из горящих машин, в которых пулевые пробоины надо считать сотнями. И летел вниз на дырявом парашюте. У орден, медаль «За отвагу». А всяким там благодарностям и грамотам давно счет потерял. Хоть с сортире стены ими оклеивай. Вместо обоев. Я на всякий случай захватил наградные книжки и военный билет. Показать?

– Верю на слово. А взрывное дело?

– Ну, я несколько лет летал на Севере. Возил экспедиции геологов и геодезистов. Там чему только не научишься.

– Хорошо, пусть так, – тон Олейника сделался мягче. – Почему вы тогда не летаете, а учите в школе детишек? И инструктируете пилотов любителей в частной школе? Человек с вашим опытом и заслугами обязан летать.

Суханов открыл багажник, положил карабин, туда же забросил пластиковый ящик.

– Астма, – ответил он. – От полетов меня отстранила медицинская комиссия. Из-за этой чертовой болезни. Хотя приступы кашля случаются не так часто. Как правило, весной. Но летать с этим нельзя. Хотя я абсолютно здоровый человек, чувствую себя таким.

– Хорошо, я подумаю, – кивнул Олейник. – А теперь отвезите меня обратно.

На автомобильной стоянке возле аэродрома Олейник пересел в свою машину представительского класса и газанул с места. Зубов минуту наблюдал, как тачка выезжает через ворота и поворачивает в сторону шоссе. Потом покачал головой и исподлобья глянул на Суханова.

На следующий день Олейник позвонил Зубову.

– Ты все еще хочешь взять с собой Суханова? Если так, я не возражаю. Но остается время передумать.

Дом в тихом московском переулке встретил Девяткина неприветливо. Старуха консьержка, торчавшая в подъезде за стойкой, так долго разглядывала милицейское удостоверение, будто только вчера научилась читать, лифт не работал, а дверь в квартиру не долго открывали, хотя из-за двери слышались звуки пианино или рояля. По этому адресу последние полтора года прописана жена Леонида Зубова Надежда, но, сейчас женщины в городе нет, она в специализированном санатории где-то под Алуштой. По телефону ответила ее старшая сестра Татьяна Петровна. Она согласилась уделить майору милиции десять минут своего драгоценного времени, не больше. Дескать, сегодня она аккомпанирует известному оперному певцу на репетиции его концерта.

Когда терпение Девяткина иссякло, и он постучал ногой, звуки музыки оборвались, дверь распахнулась, и он оказался в полутемной прихожей. Миниатюрная женщина с молодым лицом и старушечьей прической: гладкие волосы собраны на затылке в пучок, говорила так тихо, что пришлось напрягать слух. Одета дамочка в темное платье с белым кружевным воротничком, и вообще похожая на учительницу младших классов, а не на продвинутого работника культуры. Она проводила гостя в кухню и, предложив из вежливости чашку чая, выразительно посмотрела на часы. Мол, время пошло, счетчик щелкает.