Игорь Тихорский - Ангел Бездны Страница 21

Но почему никто не видел Таню? В чем была загвоздка? Я бегло просмотрел папку, разыскал протоколы допросов свидетелей и действительно не встретил ни единого упоминания о девушке в красной куртке на велосипеде.

Я поблагодарил Александрова за помощь и в полном недоумении вышел на улицу, записав адреса семи пассажиров, которые ехали до Межинска и были после аварии доставлены на машинах прямо к своим домам. Правда, предварительно их осмотрели врачи и подтвердили, что они никаких повреждений не получили и могут отвечать на вопросы следователей и оперативников.

Я постоял около своего джипа, размышляя, куда теперь податься. В этот момент из здания Управления выскочил оперативник из бригады Александрова, которого я мельком видел в соседней комнате. Проходя мимо меня, он буркнул: «За углом, в кафе!» — и пошел дальше, не оглядываясь.

Я сел в джип, проехал до первой улицы, свернул на нее и метрах в ста от угла, на противоположной стороне увидел скромную вывеску: «Кафе». Я проехал мимо, решив, что если оперативник соблюдает конспирацию, то дело серьезное. Остановившись метрах в пятидесяти от заведения, я оглядел улицу. Прохожих было немного, среди них я увидел спешащего по противоположной стороне сыщика. Больше знакомых лиц не было. Я вышел, пересек улицу и вошел в кафе.

Столики здесь были высокие, не предназначенные для долгого пребывания. Взяв у стойки кофе и два пирожка, я прошел к дальнему столу у окна, из которого была хорошо видна перспектива улицы. Через пару минут ко мне подошел опер.

— Я из бригады Александрова. Виталий Акентьев, — представился он.

Я в свою очередь назвал себя, сказал, что занимаюсь частным сыском.

— Я знаю, — кивнул Виталий. — Потому и решил тебе рассказать. Официальным сыскарям говорить не имеет смысла. Все равно или не поверят, или замнут для ясности.

— А ты пробовал? — спросил я.

— Пробовал, — ответил опер. — Те, которые из сазоновской бригады, сказали, что знают все, и не надо, мол, себя утруждать!

— Любопытно, — заметил я. — И о чем же они не хотят слышать?

— О девушке, — сказал Виталий. — Ее действительно видели из окна двое из опрошенных пассажиров. — Только протоколы эти из дела изъяты и написаны новые, где якобы никто ничего не видел!

Пораженный словами сыщика, я чуть было не подавился пирожком, запил его кофе и пробормотал:

— Ну вы даете! Это как же получилось? Кто изъял? Зачем?

— Пассажиры были на совести у меня и у старшего опера Козлова. Только ему не повезло. Никто из его пассажиров, очевидно, девушку не видел. Или не вспомнил. Зато из тех, кого я опрашивал, Таню запомнили двое. Третий, помощник машиниста тепловоза Коняев, видел не только ее, но и человека в темной одежде и спортивной кепке, лежавшего неподалеку, у кустов. Человек этот лежал совершенно неподвижно на животе, уткнувшись мордой в землю. Коняев подумал, что пьяный. По его описанию предположили, что это кто-то из местных жителей. Лица лежавшего Коняев не разглядел, но одежда была уж больно серая. Туристы так не одеваются. Коняеву запомнились серая куртка и черные брюки, заправленные в резиновые сапоги.

— Так, так. И что же дальше? — спросил я, когда мой новый знакомый вдруг замолчал.

Виталий пробормотал:

— Показалось, что девица знакомая вошла. Лучше, чтобы нас вместе не видели. Головой рискую. Тайну следствия частнику раскрываю, несмотря на строгий запрет начальства.

— Да что же это за тайна такая! — возмутился я. — Меня же Сазонов для того и послал к вашему шефу, чтобы узнать, видел кто-нибудь Таню незадолго до катастрофы или нет.

— Я знаю… Короче, все о чем я рассказал, было в деле, и мы начали по описанию «пьяного» работать. Выяснили, что у Тани был парень. Живет в деревне, по другую сторону железной дороги. Мы, конечно, к нему наведались. Он к нам вышел, одетый в серую куртку. В дом долго не пускал. «Нечего, говорит, вам в доме делать». Потом мы все-таки вошли, пригрозили, что сразу же и арестуем его. В доме были мать и дружок нашего клиента из того же села, что и Таня. — Опер снова замолчал, дождался, когда мужик у соседнего стола допьет свой кофе и уйдет. Потом пояснил: — У нас здесь все друг друга знают. Этот мужик часто бывает в налоговой службе. Инспектором работает в Полянском районе.

— И что же вам парень сказал? Кстати, его как зовут-то?

— Зовут его Павел. Фамилия Косухин. Только я бы не советовал тебе к нему ехать. Сам ничего не узнаешь и меня подведешь. Я расскажу все, что он мог нам сказать. Я к нему потом один ездил, он мне ничего больше не сказал, а я нагоняй получил. От шефа. Да еще пригрозили премии лишить квартальной.

— Да что же это за персона такая, что лишний раз допросить нельзя? Ведь он же у вас был подозревамый номер один!

— Был, да сплыл. По нему дело закрыто, — хмуро ответил Виталий. — Да и то сказать, я сам не верю, что Павел Косухин в убийстве Тани замешан, хотя видеть его из тепловоза вполне могли.

— Совсем меня заинтриговал! Давай по порядку: приехали, спросили. Что Косухин ответил?

— Спросили, что, он делал в то время, когда Таню убили. Он в ловушку не попался. Спросил: «А когда ее убили?» Мы говорим: «Ты дурочку не валяй. С утра радио бубнит, и по телеку сообщали, что на железной дороге был взрыв, и примерно в это же время Таню убил кто-то». А он отвечает: «Я местное радио не слушаю. По телеку про взрыв сообщали, а про то, что Танюшку убил кто-то, не говорили. Мне только сейчас Толян сказал. Вчера я пьяный был в хлам, ничего не помню».

— Где же он пил, не у дороги ли?

— В том-то и дело, что пил в селе в буфете на той стороне, потом, как сам говорит, вышел и пошел Татьяну встречать к железной дороге. Ей отец запрещал с Павлом видеться, потому что — парень известный лоботряс и пьянь. Но Таня, наверное, любила его. Тайком на встречи бегала. Именно там у колеи чаще всего они виделись. Павел говорит, что в тот день не дождался ее. Утверждает, что сидел на пенечке, как обычно, попивал из горлышка водочку. Не заметил, как задремал. Очнулся, когда где-то гром загрохотал. А какой гром в апреле? Это и был взрыв! Говорит, посмотрел на часы, было 16 часов, решил, что Таня не придет, пошел домой, допил бутылку и лег спать. Дальше ничего не знает, на следующий день пришел друг из Таниной деревни, сказал, что убили Татьяну. «Вот и все о нем» — как говорят французы.

— Почему в дом не пускал? И почему всякое упоминание о Косухине из дела убрали?

— В дом, говорит, не пускал, потому что испугался. Хотел сначала нам свое алиби подсунуть. Будто бы спал весь вечер, с трех часов дома. А там мать и дружок были, боялся, что правду расскажут. Так оно, собственно, и вышло. Мать расплакалась, говорит, что не было Павлуши, пошел на встречу с Таней, а ее убил кто-то. Потом и сам Павел рассказал, как дело было. А упоминание о девушке и лежащем парне убрано из дела по настоятельной просьбе заместителя градоначальника нашего Каширина Сергея Ивановича. Павел Косухин — его племянник. Поначалу Каширин сказал — раскручивайте дело. Если Пашка убил, пусть отвечает! А потом, когда поговорил с ним самим, с матерью, пришел сам лично к Александрову, объяснил, что хочет Павла в Питер отправить от пьянства лечить, и убедил нашего следака и Сазонова, что Павел совсем безобидный алкаш.

— Почему же убрали показания пассажиров, которые видели Таню? Они-то Павлу не вредили!

— Как же не вредили? В трех деревнях враз заговорили о том, что Пашка ее убил из пьяной ревности. А если показания пассажиров убрать, то получится, что девушку убили раньше, чем Павел пришел к месту встречи. Тем более, буфетчица показала, что Косухин ушел из кафе совсем незадолго до взрыва, и, следовательно, не мог успеть ее встретить, поссориться, убить и изувечить.

— Плохо концы с концами сходятся, — задумался я. Потом решил уточнить: — А ты сам не думаешь на Павла?

— Нет, не думаю, — подтвердил опер. — Пашка не убивал.

— Почему так уверен? Эмоции? Хорошее впечатление на тебя парень произвел?

— Не в этом дело, — сказал опер и в задумчивости поскреб подбородок, заросший трехдневной щетиной. Потом он виновато взглянул на меня и сказал: — Побриться даже не могу. Дома почти не бываю, а бритву взять с собой забыл.

— Неважно, — улыбнулся я и в качестве поощрения к дальнейшим откровениям сказал: — Так даже лучше. Мужественнее. Так почему ты на Пашку не думаешь?

— Потому что тащили ее в кусты двое, — выпалил сыщик и добавил: — Ты фото убитой в деле видел?

— Видел.

— Видел, а внимания не обратил на положение рук. Я смотрел, смотрел: в чем, думаю, дело? Почему мне эти фотки не нравятся? Потом понял: говорим об одном, ищем одного человека, а тащили ее, скорее всего, двое. Схватили под мышки и тащили. Плечи у нее почти что вывернуты, и руки раскинуты. Если один тащит, руки почти вдоль тела ложатся, когда преступник жертву на землю бросает… Вот я на Пашку и не думаю…