Владимир Константинов - Жестокие игры Страница 21

Но мне вся эта демонстрация силы, все эти устрашающие приемы были до лампочки, если не сказать больше. Козел! Еще он будет своими сраными губами марать такие светлые имена!

Я ответил ему ни менее выразительным взглядом.

— Я ни на что не намекаю, просвещенный вы наш. Это они вас научили торговать героином и оружием? Надо обязательно будет перечитать. Может быть и я что полезное для себя извлеку.

Татиев даже заскрежетал зубами. И если бы я дважды не спас ему жизнь, то он бы меня сейчас прирезал. Определенно. Вот те раз! А где же его хваленая выдержка?! Хохоже, последние события и на него подействовали, основательно потрепали нервы. Наконец, он взял себя в руки. Криво усмехнулся.

— Если бы не я, то был бы кто-то другой. Спрос рождает предложение. Вместо того, чтобы устранить причины, вы хотите устранить следствие. А так не бывает.

— Да вы ещё и философ, батенька! — делано удивился я. — У меня был один «мокрушник» — вот такой же вот философ! Он любил говорить: «Какой же я убийца. Я лишь убыстрил бег истории. Результат все равно был тот же». Как вам нравится — «убыстрил ход истории»? По-моему, замечательно! Одни убыстряют ход истории, другие, такие, как вы, — его замедляют. И все при деле. Хорошо устроились. Вам не кажется?

Лицо Татиева покрылось красными пятнами, левая половина лица стала заметно подергиваться.

— Похоже, вы, Павел Иванович, сегодня в дурном настроении. Потому и цепляетесь ко мне.

— Будем считать, Руслан Мансурович, что сегодня у меня «день открытых дверей». Вы ведь никогда не знали и не интересовались, что у меня здесь, — я постучал по груди. — Вот я и приоткрыл вам дверь, чтобы вы взглянули. А если вам не понравилось то, что увидели — не взыщите. Что имею, то имею и постоянно ношу с собой.

— Значит, вы отказываете мне в дружбе?

— Самым решительным образом, догадливый вы наш! В сложившейся ситуации мы можем быть деловыми партнерами. И только. Но наступит такое время, когда вопрос будет поставлен ребром — либо вы меня, либо я вас. Другого не дано.

— Не знаю, не знаю... — раздумчиво проговорил Татиев. — Возможно вы и правы. Но только, вы мне очень симпатичны, Павел Иванович.

— Вы мне, отчасти — тоже. Однако, перейдем к делу. Вы обещали предоставить мне информацию по остальным, интересующих нас, политикам и бизнесменам?

— Я не забываю своих обещаний, Павел Иванович. Завтра еду в Москву. Надеюсь, что материалы уже подготовлены.

— Надолго? — спросил как можно равнодушнее, а сам едва не задохнулся от радости. Это значит, что скоро я увижу мою возлюбленную!

— На пару дней.

— Информацию вам организует Сосновский?

Татиев бросил на меня внимательный изучающий взгляд. Помедлил с ответом.

— Вы это знаете? — спросил.

— Нет, всего лишь догадываюсь, — ответил чистосердечно.

— Да. Он, — кивнул Татиев.

— Но трудно предположить, что делает это он бескорыстно. Не такой человек Виктор Ильич. Верно?

— Верно. — улыбнулся Татиев.

— Он хочет использовать наши органы, чтобы в нужный момент, наряду с достоверной информацией на людей, которые по тем или иным причинам стали ему не нужны, снабдить нас дезинформацией на своих конкурентов. Так?

— Интересный вы человек, Павел Иванович! — рассмеялся Татиев. — С вами приятно работать.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Да. Это так. Но как вы до этого додумались?!

— К сожалению, это сделали за меня на «большой земле». А на самого Сосновского у вас есть что-нибудь?

— Я постараюсь это для вас добыть. Теперь я в большом «долгу» перед ним. — Неожиданно он громко рассменялся. — Надо ему обязательно позвонить, «порадовать», так сказать.

— И что же вы ему скажите?

— Скажу, что Бахметов поднял мятеж, пытался меня убить, но сам убит в перестрелке.

— Но будьте осторожны. Если вы Сосновского не устраиваете, то он вряд ли смириться и откажется от своей идеи, найдет другой способ убрать вас со своего пути.

— Не волнуйтесь, Павел Иванович. Я это предвидел и принял кое-какие меры.

Разговор был исчерпан и мы стали прощаться.

А на улице была путевая погода. Дул теплый ласковый ветерок. Воздух наполнен щебетанием птиц, звоном цикад, шумом листвы. А ещё — любовью. То есть, всем тем, что и составляет радость земного бытия. И это, извините-подвинтесь, ни за какие «бабки» не купишь. Нет. Оно или есть в твоей душе. Или его нет. Молодое и нахально-счастливое солнце упорно карабкалось в самый зенит неба и было настолько безрассудным и щедрым, так было наивно распахнуто всему миру, пытаясь донести кусочек своего тепла до каждого, живущего под этим благостным небом, что мое сердце невольно наполнилось гордостью за него. Во всей вселенной, а возможно и в космосе, оно одно такое. Определенно. Вот так бы и людям. А то все чего-то мудрим, скаредничаем, все что-то выгадываем. Придурки!

Часть вторая. Противостояние.

Глава первая: Говоров. Захват.

Очнулся я в машине, весь упакованный, как очень ценный экспонат зоологического музея. Рот заклеен скотчем. И это было самым отвратительным. Терпеть не могу, когда мне затыкают рот и лишают слова помимо моей воли. Я замычал, пропуская звук через нос. Получилось нечто ужасное, напоминающее блеяние тура в брачный период. Сидящие впереди бандиты обменялись по этому поводу впечатлениями.

— Клиент кажется оклемался, — сказал один.

— Лучше бы он этого не делал, — с сожалением ответил другой и оба рассмеялись. Им было весело. Им было хорошо жить на свете. Они были уверены в себе, ибо знали, что их ждет впереди. Я невольно им позавидовал. Для меня будущее было весьма и весьма проблематичным. А постэриори (по опыту) знал, что надеяться мне на оптимистический конец не приходится, а потому стал готовить себя к самому худшему. Прежде всего следует определиться, так сказать, на местности. Кто они такие и кому служат? От этого многое зависит в моей дальнейшей судьбе. То, что не принадлежат к силовым структурам, — это очевидно. Те обычно действуют открыто и официально. Тогда — кто? Танин? Нет, глупости. Ему легче было меня взять в офисе без шума и пыли. Я перебрал множество вариантов, пока в голову не пришла простая, как палочка Коха, и ясная, как взгляд идиота, мысль — кто-то разгадал хитрость Потаева с публикацией компромата в американских газетах. Точно! И этот кто-то был не Таниным. Но кто, кроме моего шефа, мог быть настолько недоволен расторжением выгодной сделки? Фирма Танина входит составляющей в финансовую империю Виктора Сосновского. Неужели же он сам стоит за всем этим? Не исключено. Да, но тогда об этом должен был знать Танин? Не обязательно. Возможно, что это господин маленького роста, но с высокими возможностями, решил сам сыграть партию, не посвящая в это своих соратников по совместной борьбе за очередной передел собственности. Очень даже может быть.

Вы думаете, что мне стало легче от подобного открытия? Ничуть не бывало. Я, как жалкое крохотное зерно, попавшее между двух мощных жерновов под названием олигархи. Что я мог им противопоставить? Ничего. Они сотрут меня в порошок и даже не заметят этого. По всему, фата виам инвэниэнт (от судьбы не уйдешь). Если мне суждено погибнуть от рук мафии — значт, так тому и быть. Можно один раз обмануть судьбу. Даважды обмануть её невозможно. Факт. Что ж, фэци квод потуи, фациант мэлиора потэнтэс (я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше). Разведчик, как и сапер, ошибается только один раз. Моя ошибка состояла в том, что я вмешался в схватку титанов, слишком переоценил свои возможности. Конечно, эррарэ хуманум эст (человеку свойственно ошибаться). Конечно. Но, как говорил ещё Гораций — "эст модус ин рэбус, сунт церти дэниквэ финэс (есть мера вещей и существуют известные границы). Но я напрочь забыл эти простые истины. Мудрецы мне были не указ. Кого там! Я сам с усам! Был наивен и беспечен, как самовлюбленный Нарцис. Вместо того, чтобы подвергнуть свое безответственное поведение серьезному самоанализу, буквально захлебнулся от эйфории: «Ах, какой я крутой парнишка! Как мне замечательно удается всех дурачить!» В итоге, дураком оказался сам. Придут большие дяди и надерут мне попу, как отпетому оболтусу и заядлому второгоднику. И поделом. Не думай, что ты всех умней. Не пренебрегай опытом прошлого. Известный иранский историк Казвини говорил: «Счастлив тот, кто берет пример с других, а не тот, кого ставят в пример». Очень верно сказано.

Да, но куда же меня везут? Раньше я видел в окно многоэтажные коробки новых новостроек. Сейчас же ничего не было видно. И воздух стал заметно чище. Похоже, что мы уже за городом.

«Там они меня и кончат», — равнодушно подумал. Ни трепета, ни страха я не испытывал. Нет. Почему? Возможно потому, что уже однажды пережил собственную «смерть», и теперь к этому действу относился весьма и весьма философски. К тому же, я был страшно обижен на себя, считал, что большего я и не заслуживаю. Более того, я очень сомневался, что люди смогут отнять у меня то, что даровано мне Небесами. Факт. Однажды в лагере, мучась вынужденным бездельем, я подверг ревизии один из основополагающих тезисов марксизма, что «жизнь — есть способ существования материи». После длительных и весьма трудных умственных пассов, я пришел к потрясающим выводам, что классики марксизма глубоко заблуждались. Жизнь — есть не способ существования материи, а способ существования мыслящей энергии. А дать её, как и отнять, может только Создатель. Не знаю, додумался ли кто ещё до такого, но тогда я был положительно горд за себя. Вот почему, мысль о близкой кончине, я воспринял довольно хладнокровно. Не скрою, мне было несколько жаль преждевременно покидать этот мир. Во-первых, я не знал, что меня ждет впереди. Во-вторых, как кому, а мне, лично, этот мир нравился. В третьих, я был глубоко убежден, что человек должен оставить на Земле продолжение своего Я, в виде сопливого киндера (а лучше — двух) — ибо это и есть его главное предназначение. Все остальное — словесная мишура и наивные заблуждения. Факт.