Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах Страница 22

Один офицер отделился от группы и что-то прошептал на ухо обер-лейтенанту. Тот внимательно посмотрел на Берже и улыбнулся. Он поднялся и сел рядом с ним. Обращаясь к другому офицеру (Жак узнал позднее, что тот был врачом), он сказал: «Вы правда находите, что мы похожи?». Врач закивал головой. Действительно, они были похожи: одинаковый рост, волосы, глаза, даже овал лица. Нельзя сказать, что они были двойниками, но они были похожи как два брата.

Группа направилась к двери. Прежде чем выйти, обер-лейтенант обернулся и бросил дружеский взгляд на Жака Берже, и тот почувствовал, как в нем шевельнулась надежда.

Обер-лейтенант зашел к нему в камеру в тот же день через несколько часов. Его сопровождал лишь врач. В этот раз он расспрашивал, есть ли у него родители, братья, сестры. — Нет, он единственный сын. Родители погибли во время воздушного налета, и практически он остался один, как перст. Ни близких, ни дальних родственников у него не было. В мирное время он преподавал иностранцам из Африки и Южной Америки французский язык в университете. Четверо его близких друзей погибли во время войны. Обер-лейтенант слушал рассказ Берже очень внимательно и, когда медик на минуту отвернулся, сунул в руку узника записку. Когда за офицерами захлопнулась дверь, Жак Берже прочел ее: «Держитесь! Не теряйте уверенности». Записка его необычайно взволновала, вселила надежду, он почувствовал прилив радости. Но в то же время было удивительно, почему обер-лейтенант захотел ему помочь. Он ничего не понимал, но подумал, какое все-таки счастье заиметь друга в заключении.

Дни, которые последовали потом, он вспоминал как страшный сон. Допросы следовали один за другим. Жак Берже рассказал парню с пивной рекламы все, что знал. Ему нечего было бояться и в чем-то себя упрекать: все люди, с которыми он был связан, уже мертвы. Но немец вбил себе в голову, что француз — важная птица. На него сыпались вопросы о Лондоне и БСРА. Допросы сопровождались страшными избиениями, и Берже неоднократно терял сознание. Его приводили в чувство, и снова пытки продолжались. Еле ворочая разбитыми губами, он хрипел, что никогда не был в Англии и является просто рядовым повстанцем. Но после одного из допросов он осознал, что если гитлеровцы поймут, что он не хитрит, его тотчас расстреляют, как это сделали с Бернардом. Тогда он изменил тактику. Он пытался уходить от ответа на некоторые вопросы; вполне можно было подумать, что он скрывает что-то важное. Пытки стали более изощренными, но это продлевало ему жизнь. Немцы по-прежнему были уверены, что у них в руках важная персона.

Между тем, сегодня после полудня он решил, что наступил его смертный час. Двое солдат ворвались в камеру и выволокли его во двор, где проходили расстрелы. Выстроили взвод, связали ему руки и завязали глаза. Парень из пивной задал ему последние вопросы, и Жак Берже ответил на них в полной тишине. Он ожидал уже команды и ружейных выстрелов, но внезапно его развязали, сорвали повязку с глаз и снова бросили в камеру. Целый час после этого он дрожал на своем топчане и пытался обрести спокойствие.

Снова последовали допросы. Жак Берже безмолвствовал, ему нечего было больше сказать. Он потерял счет времени и путал день с ночью. Были допросы, глубокие обмороки и снова допросы. Он сам удивлялся своей выносливости, удивлялся, что до сих пор жив, хотя теперь уже твердо знал, что силы его на исходе, и что не сегодня-завтра он должен заплатить за то, что предпочел родину оккупации. Обер-лейтенант исчез, а если еще теплилась у Жака Берже надежда на освобождение, то она связывалась только с ним.

Итак, в этот день, растянувшись на матрасе, он разглядывал паука над головой и перебирал в уме кучу темных и безрадостных мыслей. Берже услышал отдаленный гул, похожий на канонаду. Союзники приближались, но это не вселяло в него радость. Если линия фронта слишком приблизится к тюрьме, его обязательно расстреляют или же отправят в Германию. Он услыхал, как в замке заскрежетал ключ, и закрыл глаза. Замок, наконец, открылся, и кто-то вошел в камеру. Он разлепил веки. Перед ним стоял обер-лейтенант, а возле двери задержался медик.

— Слушайте внимательно, Берже, — сказал его странный друг. — Я хочу помочь вам бежать. Завтра с самого утра вы проглотите эту таблетку. У вас начнутся страшные рези в желудке; подумают, что вы отравились, и переведут вас в лазарет. Оттуда уже будет легко вас освободить.

Жак Берже взял таблетку из рук обер-лейтенанта и зажал в кулаке. Это был какой-то бред. Как в тумане он видел, что офицеры вышли из камеры. Он тупо рассматривал белую облатку на своей ладони. Конечно, это отрава, он проглотит ее и тотчас умрет, они подсунули ему яд. Хотя зачем, если б они захотели его ликвидировать, просто бы расстреляли. Тогда? Тогда таблетка его последний и единственный шанс… Нет, надо безоговорочно довериться этому человеку, слепо повиноваться и следовать его указаниям, хотя непонятной остается причина, которая толкает обер-лейтенанта помочь ему.

В глубине души рождалась надежда на освобождение. Свобода! Он обязательно будет свободен! Он снова увидит солнце и цветущие луга, услышит шум моря! В Париже живет одна маленькая потаскушка, он бы хотел снова ее увидеть… Жак Берже опять принялся разглядывать таблетку. Внезапно он испугался, что могут придти с обыском и отнять его драгоценность. Он стал метаться по камере и, наконец, засунул облатку в трещину цемента ватерклозета, Потом вернулся и лег на топчан.

Этой ночью он спал только час или два — боялся проспать рассвет. Едва забрезжило и первые слабые лучи прибились сквозь слуховое окно в камеру, он вытащил таблетку из тайника и проглотил ее. От волнения горло его так перехватило, что пилюля не глоталась. Прошел час, и Жак Берже почувствовал первое действие лекарства. Боль возникла и поселилась в глубине его живота, раздув его. Было впечатление, что кто-то забрался внутрь и ножом кромсает его кишки. Он терпел, сколько мог. Одна и та же мысль сверлила мозг: его действительно отравили. Ему стало страшно, он начал колотить в дверь, потом его вырвало. Услышав его крики, явились охранники. С проклятьями они грубо выволокли его из камеры и дотащили до одиночного барака, в котором помещался лазарет. Охранники остались у дверей. Жак Берже корчился в муках на холодном оцинкованном столе, а вокруг него хлопотал врач. Он приподнял голову больного и буквально насильно влил в него противный и удивительно горький напиток. Ледяная жидкость постепенно заполнила все складки его больных кишок, успокоила боль. И постепенно все прошло. Над столом снова склонился человек, но это был уже не медик, а обер-лейтенант. Он быстро сказал Жаку Берже: «Поскорее одевайтесь, возьмите форму», — и протянул ему сверток с одеждой.

Жак Берже, все еще не веря в удачу, механически оделся. В углу комнаты к стулу веревками был прикручен медик с кляпом во рту, но в глазах его искрился смех… Берже был готов. Рукава его формы отмечали лычки фельдфебеля.

Обер-лейтенант открыл боковую дверь из матового стекла, и они попали в узкий коридор. На пути была другая дверь, потом еще одна, а за ней двор, залитый солнцем. Жак на минуту ослеп, так долго он пробыл в темноте. Обер-лейтенант подвел его к мотоциклу с коляской и помог сесть. Мотоцикл завелся с первого раза. Минуту спустя они уже выезжали через железные ворота. Два солдата на посту отдали им честь. Мотоцикл ехал теперь по спокойной тихой улице, и дома по сторонам ее походили на усталые лица.

Позади осталась мрачная тюрьма, а впереди перед Жаком Берже расстилалась зеленая равнина и желанная свобода.

Это была хижина дровосека или браконьера, сооруженная из плохо оструганных досок и старых ящиков, на стенках которых еще виднелись названия фирм-изготовителей. Хижина была спрятана в невысоком и густом подлеске. Жак Берже и обер-лейтенант прожили там два сказочных дня, полных разговоров, мечтаний и ожидания союзников. Между ними зародилась странная дружба. Жака Берже переполняла радость, но в своем друге Клаусе фон Геррентале он чувствовал некоторое напряжение и усиливающийся страх. С точки зрения Жака это было нормально, ведь Клаус дезертировал и заключил союз с противником, как-никак это был решительный поступок, и человек, его совершивший, имел право на нервозность.

Однако эта нервозность не мешала ему внимательно выслушивать рассказы Жака Берже о его прошлом и задавать вопросы. Казалось, Герренталя интересовали мельчайшие подробности жизни его нового друга. Например, он расспрашивал даже, во что Жак любил одеваться, как имя его первой возлюбленной. Особенно его интересовало участие Берже в Сопротивлении.

У Жака Берже не было никаких причин скрывать от Герренталя то, что он уже говорил на допросах. И он рассказал Клаусу все о подполье. Он подробно описал ему своих соратников: Жозе и Бернарда, Кермандеса и Мингама. Ему самому было приятно вспоминать об успешных операциях, которые провела его группа. Они просуществовали два года, и об этих двух годах он рассказал самым подробным образом, ведь они были теперь союзниками.