Николай Свечин - Касьянов год Страница 23

Но думать над этим было некогда. Ошарашенного парубка скрутили. Спиридон Федорович никому не собирался отдавать пальму первенства. Он смело шел вперед. Ворвался в горницу и рявкнул, не разбирая:

— Руки, чтоб я видел!

С лежанки поднялся заспанный человек:

— А? Чё?

Хрясь — и мужчина полетел к печке. Там на него набросились и ловко надели малые ручные цепочки[22].

Полицейские набились в комнату и тяжело дышали. Кого еще вязать? Разгоряченные, готовые к свалке, городовые были на нервах. Но, кроме перепуганной бабы, в доме больше никого не оказалось.

Скованного мужика подняли и поставили перед надзирателем. Из носа у него шла кровь, глаза мутные — видимо, он еще не до конца проснулся.

— Безшкурный — это ты?

— Ну…

— Не ну, дурак, а так точно!

После крепкой оплеухи «иван» выпрямился. Теперь он уже пришел в себя и смотрел с ненавистью. Крепкий мужик лет тридцати восьми, с выступающей грудной клеткой, руки в татуировках, одно ухо наполовину отрезано. Приметный типаж.

— Да пошел ты…

Асланов опять замахнулся, но не ударил. Поглядел внимательно на пленника и отвернулся.

— Потом поговорим.

К околоточному подошел один из городовых:

— Спиридон Федорыч, уходить надо. Не ровен час, ребята его прибегут.

— Прибегут, обязательно, — с угрозой сказал из-за спины Асланова Безшкурный.

Но надзиратель только рассмеялся:

— Да ты что? Неужто правда?

— А вот поглядим, как они вас на ремешки резать станут…

Татарин положил руку на плечо подчиненному:

— Ты чего, Горчинский? Этого лупоноса боишься? Пускай приходят. Уже светло. Вот только не придет никто. Какой дурак средь дня полезет на десять револьверов?

Оглянулся на Лыкова и поправился:

— На одиннадцать.

Потом приказал:

— Начинаем обыск. Гацанюк, стань на караул к воротам. Зелло, бегом на причал, арендуй там три пролетки и гони их сюда. Дическуло, тащи понятых.

— Есть, ваше благородие! — бодро ответили повеселевшие городовые. Сыскная работа закипела.

Лыков стоял и смотрел, ни во что не вмешиваясь. Тут всё знали и умели без него.

Когда появились понятые, посреди комнаты уже лежала гора вещей. Муфту из бобра сыщики опознали как похищенную у статской советницы Дынник. А переходный мужской костюм из полубархата люди Созонта сняли с приезжего харьковчанина в конце апреля. Сам турист получил по голове и лежал теперь в Александровской больнице. У окна разбирали часы, их нашлось аж девятнадцать штук. Все были новые, известных фабрик: Перста, Вальтгама, Гризели, Фанера, Жакоти и Мозера. Похоже, бандиты ограбили часовщика, но заявления в полицию об этом не поступало. Загадка.

Вдруг Асланов довольно вскрикнул:

— Есть!

И протянул питерцу книжку в коленкоровой обложке. Это оказался бессрочный паспорт на имя Папа-Афонасопуло.

— Ну вот он и попался, сволочь.

Околоточный сунул документ под нос арестованному. Тот глянул мельком и пожал плечами:

— Не знаю такого.

— Посидишь в кутузке, может, и вспомнишь. Зелло, выводи его во двор. Пора домой возвращаться.

Асланов все успевал. И люди под его командой глядели молодцами. Они уже успокоились: дело сделано, атаман бандитов схвачен. Ясно, что теперь бояться нечего, никто за него не вступится. Из становой квартиры подъехал здешний пристав, посмотреть, как киевляне хозяйничают в его угодьях. Асланов подтрунивал над ним: столько часов упустил, мог бы сам поживиться. Парень оправдывался, что в Дарнице двадцать тыщ народу, а он один. Затем явился какой-то мужик с корзиной, однако увидел полицейских и бросился наутек. За ним погнались, но не поймали. Корзину незнакомцу пришлось бросить, и в ней обнаружили процентные бумаги на предъявителя.

— Какая сумма? — спросил околоточный.

Зелло пересчитал и доложил:

— Две тысячи семьсот рублей.

— Ага, это то, что пропало вчера из квартиры Марцинчика. Веселей, ребята! Потерпевший обещал десять процентов отдать, ежели сыщем. Поделите между собой.

«Ребята» еще больше воодушевились. Безшкурного с конвоем поместили в одну пролетку, отобранные вещи и ценности сложили во вторую, а начальники сели в третью. Колонна медленно двинулась к пристани, оставшиеся сыщики шлепали пешком. В присутствии оказались уже ближе к полудню. Руководство было довольно. Явился сам полицмейстер и благодарил личный состав, участвовавший в аресте. Успех полный, улики налицо, главарь самой опасной банды схвачен. Околоточный отпросился «гульнуть до завтра». Пояснил, что перенервничал и хочет снять напряжение. Звал с собой и надворного советника, но тот не захотел.

Перед тем как уйти, Лыков спросил татарина:

— Спиридон Федорович, откуда вы знаете приемы французского бокса? Ему учат в Киеве?

Асланов в очередной раз удивил надворного советника:

— Я жил два года в Петербурге, там научился.

— Неужели у Лустало? На углу Офицерской и Вознесенского?

Там находилось атлетическое общество Рибопьера, в котором парижанин Лустало преподавал всем желающим французский бокс, он же сават.

— У него, лягушатника.

— И что, достаете ногой до головы противника? У меня никогда не получалось.

— Лустало семь потов согнал, но научил. Шапку сбиваю!

Везучий надзиратель ушел в загул. Созонта Безшкурного поместили покамест в том же Старокиевском участке, на втором этаже. А Лыков задумался. Чем себя занять? Скучно в чужом городе. К жене хочется, к детям. Тут все ясно, можно бы и уезжать, но надо дождаться передачи дела следователю. Получить копию акта дознания и уже с ней возвращаться. Акт за полчаса не появится: нужно опросить потерпевших, предъявить им для опознания вещи, попробовать разговорить арестованных. Парнишка в вышиванке, которому досталось в лоб, не похож на умника. Если «иван» — крепкий орех и сразу не расколется, мальчишку можно запугать. Вот и свидетель. Неделя уйдет в лучшем случае. А он, Лыков, пока соберет материал на домостроительное общество. Слов одного Прозумента недостаточно, нужны еще доказательства опасной игры зятя.

Подтверждение своим мыслям сыщик вскоре получил на подъезде присутственных мест. Он встретился там нос к носу с Подгайным. Михаил Онуфриевич взял питерца под локоть и заговорщицки спросил:

— Слышали уже?

— Что именно?

— Меринг-то тю-тю. В столицу укатил. И Софью с собой взял.

— Поехал с тестем объясняться? — предположил надворный советник.

— Как дважды два. Ваш приезд его подтолкнул. Глядите, Алексей Николаевич. Не вышло бы боком.

— Кому, мне?

— Не мне же.

— Плевал я на вашего астронома.

— Ну-ну…

Весть была неприятная. Зять намерен жаловаться, это ясно. Вот, приехал ревизор, задает вопросы, репутация страдает… Ночная кукушка дневную перекукует. На всякий случай надо запастись свидетельскими показаниями почтенных людей, лучше под роспись. Придется побеспокоить Прозумента.

Сыщик отправился на Подол. Старик подрядчик жил в двухэтажном особняке на Спасской улице, недалеко от Александровской площади. Место шумное: в двух шагах Толкучий рынок, Контрактовый дом, биржа извозчиков, фонтан с грязной водой, которая в народе почему-то считается целебной… Разительное отличие от казовой части Киева. Близость Днепра добавляет шума и суеты.

Лыков нажал кнопку воздушного звонка. Дверь быстро распахнулась, и высунулся юноша в студенческой тужурке, курчавый, с умненьким лицом. Изя!

— Вы к кому?

— Здравствуйте, Израиль Львович. А Лев Моисеевич у себя?

— Он на месте. Как вас представить?

— Лыков.

— Следуйте за мной, пожалуйста.

Они поднялись на второй этаж и оказались в маленьком кабинете. Прозумент сидел со счетами в руках и гонял костяшки, занося полученные цифры в ведомость. Очки на носу делали его похожим на ученого раввина.

— Папа, к тебе.

— А, господин чиновник особенных поручений. Вам таки опять понадобился старый жид?

— Папа!

— Изя! Иди лучше приготовь нам русского чая. Господин Лыков из Петербурга, он не станет пить что попало.

Когда студент вышел, хозяин спросил, пытливо глядя на гостя:

— Скажите мне сначала вот что, Алексей Николаевич. Имение Нефедьевка в Костромской губернии принадлежит Лыковым-Нефедьевым. Это случайно не ваше?

— Нет, но моих сыновей. Я просто Лыков и числюсь там опекуном. А у них двойная фамилия и права на имение. Когда станут совершеннолетними. А что?

— Вы продаете сюда свой лес?

Сыщик терпеливо пояснил:

— Я жуликов ловлю. А лесом торгует мой управляющий Титус.

— Таки сведите меня с ним. Я буду ваш комиссионер на всем юге.

Увидев сомнение на лице Лыкова, старик хлопнул себя ладонями по коленям:

— Соглашайтесь. Можете спросить кого угодно: старый Прозумент не обманет. Да, я хочу свой процент. Но заработаю его, а не украду у вас. Надо жить с оборота!