Владимир Колычев - Стальной мотылек Страница 23

— Я же говорю, мне в торговый центр нужно.

— Я думал, в Стахове торговый центр.

Вокруг только и слышно, что страна деградирует, народ нищает. А торговые центры и супермаркеты, как грибы, растут, и «нищеты» на дорогах столько, что спасу от пробок нет. В Европе столько крутых машин нет, сколько в том же Стахове. Про Москву и говорить нечего…

— Ну, можно и в Стахове… А можно и поближе к Москве…

— Хозяин-барин, — усмехнувшись, пожал плечами Семен.

— А ты сам откуда? — спросила Валя.

— Из Стахова… По соседству живу… Я ведь тебя давно приметил… Как такую душу не заметить?

— Женат?

— Нет. И любовницы нет. Вольный, как ветер… А муж у тебя, правда, мастер спорта?

— Боишься?

— Ну, не то чтобы… Я раньше любил рисковать. Специально таких искал, чтобы муж крутой… Любил, пока не нарвался… Я же говорил тебе про третий размер. Муж у нее крутой, с охраной… Представляешь, мы с ней кувыркаемся, а тут муж заходит, телохранители с ним. Мастера спорта по боксу…

— Кто такая?

— Ну, Лида ее зовут… Это случайно не тот размер, который твой муж охраняет? — вроде как в шутку спросил он.

— А вдруг? Ее тоже Лида зовут…

— Ну, мою Лиду еще и муж охраняет. А у вашей Лиды мужа нет. Ну, если твой мужик ее напрямую охраняет.

— Был у нее муж. Убили его.

— Нет, моя Лида не вдова…

— Но муж ее с любовниками застукивал. С последним застукал и тю-тю, на тот свет… Любовника в убийстве подозревают…

— Ну, я ее мужа не убивал. А как фамилия?

— Панарин.

— Панарин? — Семен оторопело посмотрел на блондинку. — А когда его убили?

— Ну, где-то в начале мая.

— В мае? Я с его женой в мае был… В мае прошлого года, да?

— Нет, этого…

— Этого? А после меня у Лиды кто-нибудь был? Ну, если я не один такой…

— Я не знаю, сколько у нее таких, как ты, за год было… — усмехнулась Валя.

— Слушай, это я не с твоим мужем дело имел?

— Ну, Сава с Панариным давно уж вместе… Панарин как из тюрьмы вышел, так сразу Саву и позвал. Сава с ним еще с тюрьмы…

— Твой Сава еще и сидел? — Семен изобразил паническое настроение.

— Ударил кого-то чересчур сильно…

— Да уж знаю, как он может ударить… Мощный у тебя мужик, а я тут с тобой…

— Ты со мной, а он с этой… — Валя нервно постучала пальцами по рулевому колесу. — Или с ней, или с ее подругой…

— С какой подругой?

— Ну, подруга у нее есть…

— Не знаю ничего про подругу.

— Панарин Лидку из грязи поднял. И ее поднял, и подругу… Подругу даже замуж выдали, нет бы успокоиться, так она дальше продолжала гулять. Так же, как и Лидка. Два сапога пара… Панарина уже нет, сдерживать их некому. Может, вертеп у них в доме…

— Панарин этих девочек из дерьма вытащил?

— Ну, сначала Лидку, потом Женьку…

— Женьку?!

— Ну да, подругу так зовут…

— А замуж эту Женю за кого выдали?

— Панарин ее за своего друга выдал. Баба она красивая, а друг в тюрьме сидел. Сначала они переписывались, потом она к нему в тюрьму приехала… Он из тюрьмы выходит, а она уже с ребеночком…

— От кого ребеночек?

— Ну, не знаю. Но муж ее бросил…

— Из-за этого бросил?

— Чего не знаю, того не знаю…

— Значит, проституткой эта Женя была? И мужиков клофелином травила?

— Ну, Сава так говорил…

— Он у тебя вроде бы не разговорчивый, — заметил Семен.

— Ну, мне-то он все рассказывает… Он мне, а я тебе… — Валя задумчиво посмотрела на него. — Я тебе на уши лью, а ты и рад… Кто ты такой?.. И как ты машину завел?

До нее вдруг стало доходить, что Семен появился не случайно. А он кивал, подтверждая ее догадки. А затем признался, что он и есть тот самый герой-любовник, которого подозревают в убийстве Панарина. И еще сказал, что скоро в убийстве могут заподозрить и самого Саву. Дескать, Лида с Женей — опасные штучки, и шутки с ними очень опасны…

Глава 18

Дождь на кладбище — это слезы по покойнику. Если человек был хорошим, то сама погода по нему плачет. А дождь идет. Небо уже почти чистое, а сверху все капает. Но это последние слезы. Радик уже упокоился в своем последнем доме, двухметровый слой сырой земли над ним. И провожающие разошлись. Автобус отвезет людей к столовой, там уже все готово. Там все и без Антонины организуют, а она пока у могилки постоит…

Радик предчувствовал смерть. И сны ему кошмарные в последнее время снились, и завещание он составил. Но в родном селе он хоронить его не просил. Так бы и предали бы его земле где-нибудь в Москве, если бы не сестра. Ольга Матвеевна настояла на том, чтобы Радика похоронили на родной земле, на окраине рязанского села, откуда он был родом. И мать его здесь лежала, и отец…

Отца уже лет десять как не было, мать умерла два года назад. Памятники на их могилах серьезные, из черного мрамора. Не забывал Скачков родные места, а вчера вот вернулся домой. Вчера вернулся, а сегодня упокоился… И у Антонины вдруг на душе стало спокойнее. Она скоро уедет отсюда, а Радик останется под присмотром своих родителей.

Ольга Матвеевна уехала с провожающими, у могилы остались только жены покойного. Антонина с одной стороны холма, Женя — по другую. И та в черном, и другая…

Женя приехала к началу церемонии, проводила бывшего мужа, поцеловала его в лоб на прощание, пустила скупую слезу, бросив горсть земли на гроб. Но эта единственная слеза даже не скатилась по щеке.

Вид у нее скорбный, трагичный, но какое-то тихое злорадство во взгляде. Как когда-то предупреждала, что своей смертью он не умрет, так оно и случилось. «Говорила же!» — читалось в ее неподвижном, затуманенном взгляде.

И еще, погруженная в свои мысли, она все время молчала. Может, потому Антонина и вздрогнула, услышав ее голос.

— Позвонишь мне, скажешь, как там.

— Что? — Она удивленно посмотрела на Женю.

Та ей не ответила. Скользнув по ней замутненным взглядом, повернулась спиной к могиле и пошла на выход.

Антонина последовала за ней.

Она не знала, сколько Жене лет, но думала, что уже порядком за тридцать. Но выглядела Женя хорошо — холеная, ухоженная, утонченная. И черный цвет ей к лицу…

И красивая она. Четкие черты лица, высокие, резко очерченные скулы. В карих глазах что-то тяжелое, потустороннее…

Антонина уже виделась с ней. Женя приезжала в нотариальную контору заслушивать завещание. И тогда она ни слова не сказала. Молча выслушала, молча одобрила и ушла. Ее устраивало завещание, но выразила она это только взглядом. Радости в глазах не было, но и злость тоже отсутствовала. А Женя могла злиться и даже впадать в бешенство. И по ней это видно, да и Радик пытался рассказать, какие сцены она перед ним закатывала.

— Кто кому позвонить должен? — спросила Антонина.

Но Женя и ухом не повела. То ли не услышала, то ли не хотела отвечать. Скорее, последнее. Она вышла за ограду кладбища, остановилась, повернулась к Антонине и скупо ей улыбнулась:

— Вы что-то спросили?

— Кто кому позвонить должен?

— Радик — мне. Что здесь непонятного?

— Как он может вам позвонить?

— А разве я не положила мобильник в гроб? — Женя с ироничным удивлением повела бровью.

— Нет.

— Ну, тогда он мне мысленно позвонит. И я буду ждать его звонка. А ты?

— Что я? — вздрогнула Антонина.

— Ты будешь ждать его звонка?

— Возможно.

Только сейчас до Антонины дошло, что женщина не в себе. И на душе вдруг стало легче. Не то чтобы Женя вселяла в нее мистический ужас, но что-то потустороннее в ней было. А тут еще кладбище, гробовая тишина вокруг. Но нет в Жене ничего мистического, просто с головой у нее не все в порядке. Значит, и бояться нечего.

— А если позовет?

— Куда?

— К себе. — Женя пристально смотрела на нее.

Но Антонину это не пугало. Она же знала, с кем имеет дело… И все равно ей было не по себе.

— Не позовет.

— Не позовет, — кивнула Женя. — Да и ты еще молодая, чтобы умирать, да?

— Это угроза?

— Где же здесь угроза? — удивилась Женя. — Я не следователь, и то понимаю, что здесь нет никакой угрозы…

— А вот я — следователь.

— Не знаю, — усмехнулась Женя. — Как найдешь убийцу Радика, так и поговорим.

— Вроде бы уже нашли убийцу.

— И где он?

— Сбежал.

— А где прячется?

— Не знаю.

— Может, у тебя? Да ты расслабься, Тоня, — вдруг мило улыбнулась Женя. И даже коснулась пальцами ее плеча. — Мне все равно, что там у тебя и с кем. Сама не без греха… Но ты Радику не верь. Я совсем не такая, как он говорил…

— Он ничего про тебя не говорил.

— Быть такого не может. Он же трепло… Извини, сегодня нельзя так о нем… Земля ему пухом!

Взгляд у Жени заледенел, затуманился. Она повернулась к Антонине спиной и направилась к своей машине.

— Ты совсем уезжаешь или как?