Анатолий Баюканский - Тайна перстня Василаке Страница 23

Моим соседом по номеру оказался парень богатырского роста и телосложения. Ему здесь было крайне трудно жить — на такой рост японцы не рассчитывали, парню-бедолаге постоянно приходилось набивать шишки на голове. Соседа звали Василь, он приехал на заработки с Украины, завербовался на три года на китокомбинат, где трудился раздельщиком китов. Я знавал, что это за профессия: раздельщики паровой пилой обрабатывали кожу китов, затем с помощью паровой лебедки стягивали кожу с мертвого животного, распиливали тушу на куски, пригодные для варки жира и мяса. Варварская, скажу вам, профессия.

Итак, Василь, ради знакомства выставил на стол бутыль со спиртом (водку на Шикотане не пили ввиду того, что спирт завозить было экономичней).

— Дружка жду! — пояснил Василь. — Погоди малость. — Ждать пришлось недолго. Заявился и дружок Василя, худощавый, тоже мосластый подросток с глазами старика. Паренек до глаз зарос смолистым волосьем.

— Разрешите пришвартоваться? — весело сказал парнишка, доставая из сумки копченную красную рыбину, помахал ею в воздухе… Протянул Василю.

— Знакомься, — пробасил Василь, — я на ужин котлет наделаю, китовых. Зовут меня, Василь, а он, — кивнул на паренька, — просто Вася. Погоняла Вася-грек.

— Ты что, взаправду грек? — поинтересовался я.

— Так получилось, извини, родился греком! — Паренек был с чувством юмора.

— Грек так грек, — Василь приподнял бутыль над стаканами. — Да, а этот, — кивнул на меня, — из газеты, корреспондент. Ладно, «вздрогнем» по первой, за знакомство.

— Я, ребята, чистый не пью! Блокадник, мне нельзя жечь желудок.

— Нам больше останется, — хихикнул Вася-грек, — налей-ка ему жирку! — предложил Василю.

Василь, не спрашивая моего согласия, наполнил железную кружку до краев густоватой жидкостью, придвинул кружку:

— Подкрепляйся!

Я поднес кружку к носу, и меня обдало странным запахом, от которого малость замутило.

— Вонючая бурда! — сморщил нос.

— Сам ты бурда! — возмутился Василь, даже закусывать перестал. — Это китовый жир. Стаканчик дернешь, сразу станешь сыт, пьян и нос будет в табаке.

— Налей лучше пару глотков спирта…

После выпивки и закуски, состоящей из холодных китовых котлет, принесенных Василем из столовки, мы быстро разговорились.

— Братцы, а что это за игрушечные кораблики на рейде? Сам я — бывший краснофлотец, но таких уродин на воде в жизни не видел. — Однако мои собеседники остались равнодушны к моему вопросу.

— Кораблики как кораблики, — меланхолично ответил Василь, запихивая в рот китовую котлету размером с мою ладонь. — Торчат на рейде, никому не мешают.

— Тебе они до лампочки, а я интересуюсь.

— Валяй! А мы с дружком потолкуем, он, как и я, сирота. А кораблики, — Василь глотнул горячительной влаги из стакана, — в экспедицию Вася-грек скоро уйдет, на север, я один останусь, словом будет не с кем переброситься.

— А почему они и в штиль качаются, будто в шторм? — Я не стал сыпать соль на рану Василя, только подивился в душе странной дружбе «Пата» и «Паташона».

— Это наши кораблики, зверобойные, — пояснил Вася-грек, будь здоров, стойкие посудины.

Василь по-отцовски подтолкнул паренька, дескать, хватит лясы точить, ешь свежатину, в море солониной давиться будешь.

Мы продолжали пиршество, всего было как при коммунизме, которого никому из нас не дождаться, на столе — кушанья, одно другого экзотичней: красная икра, китовые котлеты, акульи плавники, запеченные в тесте. И много водки, точнее, разведенного спирта. Водку в основном потреблял Василь. Вася-грек мимоходом упомянул про зверобойные суда, разом выбив меня из колеи, — это была настоящая журналистская удача, крупный фарт — встретить на краю советской земли зверобойную флотилию, которая готовилась к промыслу. Вот бы написать о зверобоях в нашу газету!

— Я первый раз пойду в Арктику, — Вася-грек ослепительно заулыбался, — там, говорят, ледяные горы плавают, а вокруг них греются на солнышке зверюшки: морской заяц, тюлень, лахтак, даже морские слоны в Арктике водятся. И белые медведи.

— Погоди, Вася, — меня осенила запоздалая догадка, — выходит ты тоже зверобой?

— Угу! — важно ответил Вася-грек с туго набитым ртом. — Помощник моториста я.

— Ну, вы, друзья, даете стране угля, — разочарованно проговорил я, — зверобои должны быть вроде Василя, а ты… любой морж тебя одним махом проглотит. Не боишься на моржа нарваться? — Я в душе завидовал этому чернявому постреленку. Ишь ты, такой пацан — зверобой, а я, бывший моряк, — сухопутная крыса.

— Моржей я не боюсь! И белых медведей! — заулыбался Вася-грек. — Знаешь почему?

— Нет.

— Я же — моторист, а не охотник. А охотники нам позарез нужны, капитан Зайков ищет их на Шикотане. Он сказал: «Охотников мало, однако, сами зверя бить будем».

Какая возможность испытать себя, посмотреть арктические просторы, а в итоге написать серию очерков для своей газеты! Я мысленно попытался представить маршрут зверобойных судов. До Арктики от Шикотана, казалось, рукой подать. И вообще, тут, на Дальнем Востоке, все географические понятия как бы смещаются и смазываются для москвича или питерца остров Сахалин наверняка кажется краем света, краем, куда Макар телят не гонял. Сахалинцу такой дальней далью видится Курильская гряда, курильчанам же кажется, что край света — Арктика.

— Слушай, Васек, если это не секрет, кто у вас капитан? — осторожно начал я подступать к расспросу, чувствуя, как нарастает любопытство, ширится желание написать для своей «Молодой гвардии» о столь редкой профессии, как капитан зверобойного судна, страстно захотелось побывать на флотилии, готов был сорваться в ночь и плыть к их рейду хоть на арбузной корке.

— Пароходик наш называется красиво — «Алеут Зайков», — важно ответил Вася-грек.

— Откуда оно взялось?

— Сам капитан и придумал. Он — алеут. Он — капитан. Вот и получился «Алеут Зайков».

— Гениально! — воскликнул я. — Как это начальство ему разрешило такое учудить? — искренне удивился я. Вася-грек последней фразой подлил масла в огонь, и костер внутри меня забушевал таежным пожаром. Алеуты — народ редкий, они живут на крайнем севере, слывут отличными охотниками, в одиночку ходят даже на моржа, не боятся и белого медведя, но чтобы кто-то из них был капитаном судна, такого не слыхал.

— Ну и скучища у вас, братцы, — подал басовитый голос Василь, — может, лучше еще малость выпить?

— Дернем попозже! — отрезал я, продолжая усиленный допрос словоохотливого паренька. — Будь другом, расскажи еще что-нибудь про капитана.

— Коль просишь, почему не рассказать, — охотно согласился помощник моториста, на что здоровенный Василь сонно изрек: «Болтуны сошлись на ярмарке, пойду дрыхнуть, а вы языки почешите».

Кажется, наши желания рассказывать и слушать совпали удивительным образом. Вася-грек начал горячо, темпераментно живописать своего капитана, не жалея восклицаний и сочных красок. Я едва успевал записывать. По словам паренька с очень зорким глазом, капитан Зайков был самой удивительной личностью, с которой в последние годы сводила меня судьба. Удивительное дело: моряк, не умеющий плавать, но никогда не тонущий даже в полярных морях, сын шамана и отлично разбирается в навигационных приборах, из всех деликатесов моря предпочитает есть сырую рыбу, мороженое мясо морского зверя — строганину, нарезая мороженые стружки острейшим ножом, с командой разговаривает то тылгурашками — северными байками, то на вполне современном языке. А как он стреляет, чудо: попадает в пятикопеечную монету в воздухе.

Капитаны издавна в моем сознании были особенными людьми, не только у меня, но и у всех мальчишек вызывали острое любопытство и невольное восхищение и, конечно, зависть. Любой капитан был на голову выше сухопутного человека во всех отношениях. Капитаны — образованные, шикарные, отважные, всегда в тщательно отглаженной форме, с биноклями, с трубками, с золотистыми кортиками, а этот… комик, фраер заезжий, а не капитан арктического судна. Но, чем больше Вася-грек живописал о Зайкове, тем сильней разгоралось мое любопытство.

На следующее утро я вместе с Васей-греком отправился на судно. К счастью, Васю на пирсе уже поджидали два знакомых полупьяных «бича», промышлявших на старой шлюпке, они за бутылку «подбрасывали» моряков с берега на их суда, стоящие в шикотанской гавани.

Под методичное поскрипывание уключин, кажется, я задремал. «Бичи» на меня вообще не обращали внимания, лениво переругивались между собой, натужно гребли в четыре руки. Все было тихо и мирно. И вдруг наша шлюпка ударилась носом о подводный камень-голыш. Но я ошибся. Открыв глаза, ужаснулся: с правого борта прямо мне в лицо глядело морское чудище, поблескивая ослепительно белыми клыками-бивнями. Незнакомый мне зверь ловко зацепился этими бивнями за планшир шлюпки. В округлых глазах зверя не было злобы, скорее, просматривалось любопытство.