Кристианна Брэнд - Зеленый – цвет опасности Страница 24

– Встал сегодня не с той ноги, – доверительно сказала она Дню, столь же озадаченной.

Кокрилл знал отца Уильяма, поскольку был знаком почти со всеми сколько-нибудь важными людьми в Северном Кенте.

– Здорово, Коки, – ответил Уильям, принимая почти сидячее положение. – Рад вас видеть.

– Только, ради бога, не проси у меня автограф. – Инспектор бросил шляпу на пол рядом со стулом и вытащил жестяную коробку с табаком. – Надеюсь, в царстве антисептики разрешено курить?

– Конечно. Угощайтесь, – предложил Уильям и протянул ему три сигареты, оставшиеся из полагавшихся ему на день пяти.

– Спасибо, у меня свои… Как нога, мой мальчик?

– Нормально, – беспечно ответил Уильям. – Срастается потихоньку.

– Как тебе в больнице? За тобой хорошо ухаживают?

– Очень хорошо, – проникновенным тоном произнес Уильям. – Тут просто чудесно.

Кокрилл удивленно поднял бровь. Ничего особо чудесного он не видел. Столы в центре палаты были украшены несколькими букетами цветов в довольно уродливых вазах, вокруг слонялись или сидели ходячие пациенты в синих хлопчатобумажных пижамах. Они разгадывали головоломки, или писали письма, или собирались вокруг постелей тех, кто пока не мог подняться, играли в вист или лото. Объявления на стене запрещали азартные игры под страхом смертной казни, поэтому монетки держали под подушками. Вот мужчину, которому только недавно разрешили вставать, опекают сразу несколько доброхотов. Они медленно, с бесконечным терпением, водят его взад и вперед по палате. «Хорошо, приятель! Аккуратненько! Молодец…» Библиотекарь Красного Креста вкатывает тележку, заваленную книгами; любители почитать принимаются рыться в шкафчиках, чтобы отдать те, что брали на прошлой неделе. «Пожалуйста, какой-нибудь крутой детектив, мисс». – «Дайте ему что-нибудь про любовь, мисс…» Друзья ободряют мужчину, лежавшего в полудреме от укола снотворного, который ему сделали перед операцией: «Все уже, осталось недолго, старина. Удачи, передай привет сестричкам в операционной». Пара санитаров в длинных зеленых халатах вкатывают в палату белую тележку, грузят на нее пациента и везут в операционную. «Счастливого пути!» – кричат вслед провожающие, а потом спокойно возвращаются к игре в лото. Пациент, лежавший на кровати, покрытой клеенкой, приходит в себя после анестезии. Пунцовое лицо отрывается на секунду от матраса, два ярких глаза окидывают помещение пустым взглядом, и голова с глухим стуком вновь опускается на кровать. «Лежи, лежи», – тут же раздается с полдюжины голосов, кто-то встает, подходит к больному и берет его за руку. «Не дергайся, милок, лежи спокойно, – говорит он, а потом кричит на всю палату: – Сестра, он начинает приходить в себя!» – и снова возвращается к игре. Пациент с переломом позвоночника лежит на ортопедической кровати, уставившись в потолок. Он провел в таком положении уже шесть недель, и ему предстоит пролежать еще почти столько же. Астматик, накрывшись шерстяным платком, со свистом дышит над миской горячей воды с капелькой ладана, время от времени сердито оглядываясь по сторонам.

Кокрилл докурил первую сигарету, затушил окурок каблуком, затем почтительно поднял его и положил в пепельницу, стоявшую на шкафчике. И сразу же, без лишних предисловий приступил к делу:

– Ну, Уильям, полагаю, ты уже слышал про эти… смерти? Хиггинса и сестры Бейтс?

– Да. Новости у нас распространяются со скоростью лесного пожара. Бедняга Хиггинс был моим приятелем.

– А где ты с ним познакомился? В пивоварне?

– Нет, он был старшим в нашем добровольном отряде спасателей. Меня не призывали примерно год после того, как началась война, и я подумал, что могу пока поработать спасателем, чтобы девушки не цепляли мне на пиджак белое перо – знак трусости. Отличный был старикан наш Джо. Мы с ним не пропустили ни одного сигнала тревоги, ни одного налета. Вернувшись из отпуска, я зашел в центр гражданской обороны, чтобы повидаться с ним. Сидели, болтали и слушали радио, и он уже собирался идти на работу, и вдруг – бах! Громадная бомба угодила в самую середину крыши, полностью ее обвалив. Трое погибли, а мы с Джо уцелели, потому что нас прикрыла балка, но нам завалило ноги. Когда я пришел в себя, он был без сознания. Наконец подоспели спасатели и его забрали первым, потому что со мной все было более или менее нормально.

Усмехнувшись, Уильям добавил:

– К сожалению, я не могу с гордостью рассказать, как умолял их бросить меня и спасать старика, а я, мол, продержусь. Спасатели именно так и поступили, без всяких просьб с моей стороны. Самое удивительное, что все это время работало радио и мы слушали какую-то немецкую передачу. Я лежал в темноте, вокруг меня сочилась вода, где-то недалеко вытекал газ, моя нога адски болела, придавленная балкой, а в это время какая-то сволочь долдонила, что нам всем надо скорее подружиться с Германией, пока еще не поздно… С улицы доносился ужасный грохот, и бомбы падали, как спелые яблоки.

Однажды, когда Кокрилл ехал по Геронсфорду, зажигательная бомба пробила крышу и, попав на заднее сиденье, подожгла автомобиль. Ему хотелось рассказать об этом случае, и еще об одном, когда он угодил в воронку, которой полчаса назад не было. Если бы он ехал там двадцатью минутами раньше, если бы он не зашел в «Черную собаку» и не выпил стаканчик пива с хозяином, если бы не остановился, чтобы предложить подвезти до станции трех девушек из Женского вспомогательного корпуса, сейчас, наверное, его не было бы в живых. Однако Уильям, рассказав свою собственную историю и облегчив таким образом душу, уже вернулся к Хиггинсу.

– Не представляю, кому понадобилось убивать старика. Хороший был человек. Поверьте, когда работаешь под бомбами, быстро становится понятно, кто чего стоит.

Собственное участие в этой работе не казалось Уильяму чем-то особенно героическим.

Кокрилл раздул небольшой пожар на дымящемся конце новой сигареты.

– А еще кого-нибудь из тех, кто замешан в этом деле, ты знаешь?

Уильям глубоко затянулся и ответил, что он знает Эстер Сэнсон.

– И немного знаю Линли, она работала тут по ночам, пока кто-то не засунул ее голову в газовую духовку, а еще я видел Идена, когда он заходил проведать своих больных, и Барнса, конечно. Майор Мун осматривал сегодня мою ногу, поскольку хирург, который делала мне операцию, в отпуске. Мне он понравился. Мой отец был знаком с ним по работе в разных местных комитетах, и с доктором Барнсом, отцом здешнего анестезиолога.

– А мисс Вудс ты не знаешь?

– Нет. Она обещала Эстер, что придет со мной познакомиться, но пока не появлялась. В детстве я дружил с девочкой, которую так звали. Интересно, помнит ли она меня?

– Сомневаюсь, – сухо ответил Кокрилл. Заметив на лице Уильяма удивление, он быстро добавил: – Расскажи мне про юную мисс Линли, ты ведь видел ее в ту ночь, когда тебя сюда привезли?

– Да, она была ко мне очень внимательна, – ответил Уильям. – Я на нее свалился посреди ночи, и ей пришлось меня устраивать; она держалась совершенно спокойно и невозмутимо, словно ей больше нечем было заняться, хотя работы у бедняжки было невпроворот. Даже Хиггинсу пришлось признать, что она отлично справилась, хотя он и взъелся на нее за то, что она целовалась в закутке со своими хахалями. Нога у Хиггинса болела так, что он не мог уснуть, но старик сказал, что мисс Линли ни на минуту не выходила из палаты и откликалась по первому зову, хотя я даже не представляю, как такая маленькая хрупкая девушка может все это выдержать. Она смешная, конечно. Я слышал, как она позавчера в своем закутке разговаривала с Муном: тот рассказывал ей, как его сына сбил насмерть какой-то человек на велосипеде, и все, что она смогла сказать ему в утешение – это спросить о том, какого цвета был велосипед. Эстер говорит, это все потому, что, несмотря на все свое внешнее самообладание, она очень стеснительная.

– Она хорошая медсестра?

– Прекрасная, – тут же отозвался Уильям. – Разговаривает с больными, будто они капризные дети, и легко может уговорить тебя, что нога совсем не болит и что ты просто не догадываешься, как тебе хочется съесть свой рисовый пудинг. Она не терпит слабости или жалости к себе, но если тебе действительно плохо… Бог мой, она само сострадание. Пациенты ее обожают. В общем, мне Фредерика нравится.

Мужчина, лежавший на соседней койке, застонал, и Кокрилл, вздрогнув, потянулся под стул за своей шляпой.

– Бедняга… Что с ним такое?

– Приступы боли, – бодро ответил Уильям с безразличием, которое вырабатывается у пациентов больниц, вынужденных каждый день смотреть на страдания окружающих. – Вы скоро привыкнете. Я в первое время тоже стонал, и никто не пролил надо мной ни слезинки. По ночам, конечно, нелегко. У нас в палате вчера было две срочные операции, и мы не сомкнули глаз до самого утра. Впрочем, у нас есть возможность отоспаться днем. Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь.