Игорь Шушарин - Наружное наблюдение: Ловушка. Форс-мажор (сборник) Страница 24

Как и большинство российских провинциалов, в смутные времена сколотивших себе бешеное состояние и вознесшихся на вершину бандитского олимпа, Сурин испытывал патологическое влечение к коллекционированию предметов старины и шедевров искусства. В первую очередь – искусства ювелирного. Должным образованием, равно как соответствующим художественным вкусом, он не обладал, а потому собирал свою коллекцию, руководствуясь в первую очередь стоимостью предмета: чем дороже – тем лучше. Как говорится, «нам, татарам, все едино – что водка, что пулемет. Лишь бы с ног валило».

Семен Аронович познакомился с Ребусом при весьма пикантных обстоятельствах. В 1997-м Плуцкер поехал по своим коммерческим делам в славный город Иркутск, где в первый же день стал жертвой заурядного уличного гоп-стопа. Оно понятно: все под Богом ходим, и от случайных встреч с уличными беспредельщиками никто не застрахован. Вот только сумма, которой в одночасье лишился Семен Аронович, оказалась столь велика, что списывать ее на форс-мажорные обстоятельства было бы неуместным гусарством.

Перед отъездом на берега Ангары сведущие люди, позиционирующие себя как «малышевская» братва, прочитали Плуцкеру небольшую политинформацию о нравах и умонастроениях, царящих среди коренного населения. А также в общих чертах посвятили его в непростую систему сдержек и противовесов, на коей в ту пору держался местный криминальный мир. Из этой лекции, изобилующей ненормативной лексикой и малопонятными бизнес-интеллигентному Плуцкеру аргоизмами, он почерпнул одно: на данный момент самый главный по тарелочкам у них Ребус. Вот к нему, попав в столь затруднительную ситуацию, Семен Аронович и направил свои стопы. Благо координатами законника его предусмотрительно снабдили.

Попасть на прием к хозяину земли сибирской оказалось гораздо проще, нежели можно было предположить. Ребус принял Плуцкера в казино «Ветра Байкала»: внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, после чего, извинившись, вышел, оставив питерца на попечение угрюмой охраны. Сидеть в окружении двух молчаливых гориллобразных шкафчиков было не шибко приятно. Тем более что происходили они явно не из бывших спортсменов, как это принято по питерской моде, а из типичных профессиональных уголовников. К «синим» же Семен Аронович испытывал недоверие и брезгливость еще со времен своей первой отсидки.

Ребус вернулся минут через двадцать. За это время он умудрился собрать сведения о свалившемся как снег на голову госте, сделав пару контрольных звонков питерским эрудитам, а также выяснил, что в отношении Плуцкера борщила бригада Двинятова по кличке Дупло. Еще через полчаса, не без удовольствия проведенных за шашлычком из байкальского омуля, Семену Ароновичу были принесены официальные извинения и возвращена похищенная наличность за вычетом некоторой суммы, отнесенной к разряду «оперативных расходов». После этого растроганный Плуцкер понял, что с таким человеком вполне можно иметь дело. Не прошло и года, как они встретились снова – теперь уже на невской земле. И теперь уже Семен Аронович, расстаравшись для нового сибирского приятеля, оказал тому посильную профессиональную помощь, распознав подделку в некоем маринистском пейзаже. Незадачливого продавца, который, скорее, по незнанию, нежели по злому умыслу попытался толкнуть фальшивку Ребусу, вскоре выловили из Обводного канала. А Плуцкер положил в карман весомое вспоможение за «научную консультацию». Так, на почве взаимной любви к деньгам и искусству, они и сошлись.

– …И как там Бильбао? Для меня что-нибудь интересное было?

– Скорее нет, чем да. Как любит говорить мой старинный приятель Моня Поташинский, «все уже украдено до нас». К тому же в Европе снова в моде авангард, до которого, если память вслед за моей супругой мне не изменяет, вы не большой охотник.

В данный момент они сидели в удобных соломенных креслах на увитой плющом террасе. Лениво попивая прохладный мартини, Семен Аронович близоруко щурил глаза, наблюдая за скользящими вдали яхтами. Ребус же, в лучших традициях киногероев Аль Пачино и провинциальной иркутской братвы, традиционно общался с собеседником не снимая своих изящных темных очков в позолоченной оправе.

На разделявшем их небольшом мраморном столике стояла вычурная коринфская ваза с благоухающими орхидеями. Ребус равнодушно относился к цветам, так что в данный момент эта старинная ваза в большей степени несла сугубо функциональную нагрузку: к ее днищу был прикреплен миниатюрный диктофон. Хозяин дома имел привычку по возможности записывать все свои деловые разговоры. Даже невзирая на то, что не столь давно эта его слабость обернулась для Ребуса очень серьезными проблемами.

– На хрен мне эти квадратные головы и треугольные ноги? А что-нибудь более приличное? Наше, типа Айвазовского?..

– Кое-что было. Но цены совершенно нереальные. Сейчас все более-менее известные дореволюционные художники стоят безумно дорого. И Айвазовский в первую очередь. А ведь я помню благословенные времена, когда на аукционах его картины стоили двенадцать – максимум пятнадцать тысяч долларов.

– А сейчас?

– Что теперь говорить «за сейчас»? В наши дни Айвазовский уходит под два миллиона. Причем не долларов, а евро. И уходит со свистом. А что делать? В России стало неприлично много неприлично богатых людей. Наши делают всю погоду на ихнем хуторе, поэтому скоро я вообще перестану себя нервировать посещением подобных мероприятий. Русские скупают русских художников. На аукционах поднимают цену, потому что знают: всё равно приедут из России и купят. Вот раньше безумных денег стоили голландцы. А теперь они никому не нужны. Все гоняются за русскими художниками, при этом никто не дает стопроцентной гарантии подлинности. Вот в этот раз Виктор Феликсович приобрел два небольших театральных эскиза Коровина. Отдал за них что-то около семи тысяч евро. Допустим, для него это так, семечки. Но кто может поручиться, что это наброски именно Константина великого Алексеевича? А не, к примеру, его однофамильца Эдика Коровина, которого я прекрасно знаю еще по Русскому музею и который мог бы делать хорошие деньги на копиях, если б не пылкая дружба с Бахусом.

– Виктор Феликсович?..

– Да-да, тот самый уважаемый человек, который купил в гипермаркете «Форбс» два десятка яиц Фаберже. Безумный, на мой взгляд, поступок. Берусь объяснить его лишь тем обстоятельством, что патриотизм – вообще очень дорогая штука. А патриотизм взаимовыгодный – уже две дорогих штуки.

– В нашей неспокойной жизни спокойный сон вполне стоит таких денег, – заметил Ребус и поморщился, ибо произнесенной фразой сам себе невольно наступил на больную мозоль. – Да и чего бы не выбросить бабки на воздух, если заранее знаешь, что в этот момент ветер все равно будет дуть в твою сторону?

– Вполне справедливо. Впрочем, неблагодарное это занятие – считать деньги в чужих карманах. Почему-то чужие всякий раз округляешь в большую сторону, а свои – в меньшую. Парадокс. Помнится, когда меня арестовали по делу о рисунках Филонова, один штопанный погонами гондон в чине майора как-то заявил мне на утреннем допросе: «Семен Аронович, мы вчера на обыске у вас столько ценностей изъяли. Я потом всю ночь не спал, думал, сколько же у вас еще осталось?»

– И что ты ему ответил?

– Я ему сказал: «Гражданин начальник, вы лежите в постели с молодой, красивой женой и при этом всю ночь думаете о моих деньгах. Как вам не стыдно?»

– Смешно.

– Это сейчас смешно, а тогда сей невинный вопрос стоил мне переднего зуба. Впрочем, я все равно с ностальгией вспоминаю те времена, когда наша доблестная милиция была укомплектована в основном представителями рабоче-крестьянской прослойки. Нет, конечно, и среди них встречались люди с непомерными амбициями и такими же запросами, но в целом… В целом тогда каждый все-таки занимался своим делом и, как говорил наш, не к ночи будет помянутый, генеральный прокурор Устинов, задача у всех была, в общем-то, одна – «сделать людей счастливыми». Естественно, в меру своих способностей и своих возможностей. А сейчас? Наша опять-таки доблестная милиция такова, что я ежедневно рискую самим фактом своего существования.

– Что, сильно прессуют?

– Здесь просится немного другой глагол, но, к сожалению, у меня со школьных лет всегда была проблема с подобрать синонимы. Во всяком случае, каждый раз, когда в Петербурге кто-то имеет неосторожность своими грязными лапами прикоснуться к прекрасному, меня тут же волокут в приснопамятный антикварный отдел и начинают вести душеспасительные беседы. Словно бы я состою у них в штате в качестве консультанта на общественных началах.

– Погоди-ка… В связи с «антикварщиками» фамилия Некрасов тебе ни о чем не говорит?