Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь Страница 24

Наконец ко мне подошел первый клиент. Вынув из бокового кармана модного пиджака сложенную вчетверо стодолларовую купюру, молча сунул ее в руки. Я зорко огляделся вокруг. Клиент подозрений не вызывал, но рядом могли оказаться переодетые менты из уголовки. Мы почти всех знали в лицо. Они здоровались с нами, выпивали, естественно, за наш счет, посылали за дорогими сигаретами или за баночным пивом. Делали мы им и другие услуги, мелкие, типа покупки серебренного перстня, крестика, цепочки. Все действия происходили на уровне дружеских отношений. Никакого давления, тем более, насилия. Это нельзя было назвать поборами. Презенты мы вручали вроде бы как добровольно, прекрасно осведомленные об их маленьких окладах. Они редко тревожили нас, отыгрываясь в основном на клиентах. Особенно если те предлагали баксы или золото. Но все равно с уголовкой надо было быть всегда начеку. Мало ли что…

В текущей мимо толпе и на обычных постах за трамвайными путями знакомых лиц не промелькнуло. Развернув купюру, я внимательно осмотрел ее со всех сторон, прощупал пальцами выбитую поверху надпись. Затем вскинул вверх, за доли секунды просветил на солнце и моментально зажал в кулаке. Все было о, кей. Стодолларовик оказался свеженьким, девяносто первого года выпуска.

— Сто пять штук, — назвал я цену.

— Сто десять, — отпарировал мужчина.

Я не стал спорить. Клиент, видимо, знал, что сдаем мы баксы по тысячу двести рублей за один. Отслюнявив бабки, протянул их ему. Он, не пересчитывая, сунул в карман и раскованной походкой направился к стоящей в стороне красивой женщине с припухшими, скорее всего, от бессонницы, веками. У мужчины вид был немного помятый. Все указывало на то, что они проигрались в казино или потратились в интуристовском ресторане с варьете.

— За сколько ты взял? — подошел ко мне Аркаша.

— За сто десять тысяч.

— Нормально. Я вчера вечером брал по сто пятнадцать.

— Много у тебя?

— Триста баксов и мелочевка. Сейчас должен подвалить мой постоянный клиент. Если ему понадобится большая сумма, дам маяк.

— Благодарю. Я, если что, тоже.

Из-за трамвая показался Скрипка. Шустро пролавировав в людском потоке, он подскочил к нам, на ходу накидывая на шею длинный шнур, на конце которого болтался большой из плексигласа прямоугольник, — его фирменная табличка. С другой стороны прозрачного органического стекла, он наклеил узкие полоски бумаги, на которых было написано то, что он желает купить у народа.

— Скрипку не приносили? — скороговоркой спросил он.

— Пока нет.

— А карманные часы? Я вчера договорился с одним на Павла Буре. И на скрипку. Сказал, что Гварнери.

— Тоже нет, — усмехнулись мы.

— Значит, не опоздал. Может, еще поднесет, если не кинул. А я думал, что проспал. Вчера с женой допоздна смотрели фильм. Детектив про полицейских. Интересный, падла, а наши, как заведут тягомотину, — скулы сводит.

— У нас все тягомотина. Что приватизация, что выплата дивидендов, что эти самые фильмы, — раздраженно махнул рукой Аркаша. — Как болото. Конца — края не видно.

— Нет, почему, дивиденды по Гермесу я уже получил, — поправляя свою афишу, поднял глаза Скрипка. — Еще на них акций купил.

— По какому «Гермесу»? Их же много, — не понял я.

— По «Гермес-Планете». А Папен вложил в «Донинвест». Говорит, вышло тоже неплохо.

— Не знаю. Я сдал ваучеры и в «РОСИФ», и в «Ростсельмаш», и в «МММ». Толку пока никакого.

— Надо брать пример с Папена. Он еще хапнул акции фондов «Ковры» и «Донской табак» и теперь в ус не дует, — Скрипка, как наседка, уместился между нами. — А вы берете, что не нужно. Думать надо. Думать.

— Какой, на хрен, думать. Это все равно, что с завязанными глазами играть в прятки, — надолго вспылил Аркаша. — Видел по телевизору толпы народа возле дверей разрекламированных на всю страну фондов? Завлекательные рекламы через каждые полчаса, солидные стартовые капиталы, в президиумах люди с громкими именами, типа Панфиловой из правительственного окружения. А в итоге невыполненные обещания, пустые помещения, в которых от фондов этих даже запах испарился. Вместе с ваучерами и денежками новоявленных простофиль — акционеров. Попомните мое слово, девяносто процентов новоявленных инвестиционных фондов лопнет мыльными пузырями. Или председатели их вместе с коллективом окажутся сборищем жуликов, или более слабых подомнут под себя более сильные, что равнозначно объявлению себя банкротами.

— Но гермесовский председатель… — запротестовал, было Скрипка.

— «Гермес», «Русский дом селенга», «Первый ваучерный», наш банк «Восток» на Большой Садовой — все это туфта, не стоящая выеденного яйца, — заводясь еще сильнее, перебил его Аркаша. — Точно такая же, как акционерное общество «Ростсельмаш», акциедержателем которой является наш уважаемый писатель, — он ткнул пальцем в мою сторону. — Скажите, кому интересно вкладывать деньги в предприятие, выпускающее абсолютно ненадежные комбайны и потому и задарма ненужные западному фермеру, нераскупаемые даже нашими бывшими, ко всему привыкшими, колхозами из-за баснословной цены? Никому. Если уж вы решили вкладывать капитал, то вложите хотя бы в предприятия, продукция которых будет пользоваться постоянным спросом, при том, никогда не смогущих иметь конкурентов, — в хлебозаводы, в газовую промышленность, в нефтедобывающую, в золотодобывающие сферы. Но и на эти престижные фонды, уверяю вас, нет никакой надежды. То есть, полновесных дивидендов вы не будете получать до тех пор, пока они не заменят старое развалившееся оборудование на новое, пока не пригласят для осуществления глобальных реконструкций западных богатых инвесторов. А самое главное, пока не установится у нас в стране истинно демократический строй, при котором мы сможем продавать истинную ценность — землю, на которой все это стоит. Пока же национальное богатство находится в подвешенном состоянии. Из чего брать дивиденды? Из воздуха? Да еще, не дай Бог, очередной путч или переворот — тогда мы вообще можем полететь в тартарары из-за гражданской войны. Вот вам и политика, и прогнозы. Они зависят друг от друга, как времена года от удаления и приближения Земли к Солнцу. Придет ли на смену зиме лето или нет.

Аркаша перевел дух, нервно подергал плечами. Затем вытащил из кармана носовой платок, громко высморкался и, больше не взглянув в нашу сторону, отошел ближе ко входу в рынок.

— Всю Библию прочитал. Никакой надежды на спасение не оставил, за грехи наши земные, — негромко заговорил Скрипка. — С такими мыслями недолго переклиниться. А потом трясись в ожидании прихода конца света.

— Не все так страшно, — пробурчал я в ответ. — Русский народ превозмогал не такие катаклизмы. Переживем и очередную напасть. Главное, не падать духом.

— Ну да, ты же у нас чистокровный русич, — покосился на меня армянин. — Тебе, конечно, не привыкать.

Я ничего не ответил. Отдалившись от Скрипки на некоторое расстояние, попытался прогнать мрачные мысли, навеянные рассуждением Аркаши. Но как ни старался, перегнуть приведенные им доводы оказалось нелегко. В конце концов, я просто встряхнулся и перевел внимание на торгующих посудой двух молоденьких девчат в коротеньких юбочках. То одна, то другая наклонялись над товаром, чтобы продемонстрировать его покупателям. Юбченки мигом оголяли полные ляжки чуть не до ягодиц. Да-а, было бы свободное время, обязательно заговорил с этими украинками. Но курят одну за другой. Значит, и пьют. А пьянка мне осточертела. Беспредел какой-то. Хлещу уже по поводу и без повода. Чтобы не возбуждать себя понапрасну, я отвернулся. Как раз в это время Аркаша дал мне маяк. Слив сотню баксов его постоянному клиенту за сто двадцать штук, я вновь занял свое место. Армян беспокойно метался из стороны в сторону. Обещанные скрипку Гварнери и карманные часы Павла Буре ему все не несли.

— Слушай, дед, ты иконы берешь? — раздался голос сбоку от меня. Я повернулся к говорящему, невысокому парню лет двадцати трех.

— Беру. Показывай.

— Она в «уазике». Большая. Не донес бы.

— Ты предлагаешь пойти к машине?

— Ну. Мы вон там остановились, — парень махнул рукой в сторону автобусной остановки. — Икона обалденная. Еще до войны церкви начали ломать, мои дед с бабкой приволокли ее домой. Там еще были, поменьше, но те я уже продал в Ейске. Мы оттуда приехали.

— А что же вы не махнули в Краснодар? Туда ближе.

— Да, понимаешь, я учусь в Ростове. С попуткой заодно и прихватил. И Краснодар победнее Ростова.

— Ясно, подработать решил, — понимающе кивнул я головой. — Во сколько ты ее оцениваешь?

— Ну… штук триста. Говорю тебе, икона стоящая. Массивная, больше метра высотой, широкая. Один оклад чего стоит, золотом переливается. Иисус Христос почти во весь рост, пальцы вот так вот держит.