Сергей Зверев - Дикий опер Страница 26

До встречи оставалось совсем мало времени. Отдавая последние распоряжения, Копаев заодно слушал и доклад Дергачева о проведенной беседе с Жорниковым в камере.

– Мне, право, неудобно, что все так случилось… – сказал Жорников.

– Неудобно прикуривать от горящего офиса. А от слова «право» меня прямо-таки выворачивает, – говорил опер, и говорил так, что у Антона ни тени сомнения не оставалось в том, что его сейчас действительно вывернет. – Но больший дискомфорт мне доставляет не это. Двадцать третьего числа покойный Константин Игоревич приезжает в Москву и говорит мне: «Здравствуй, Виталька, рад тебя видеть. Когда твои люди приедут ко мне, чтобы отогнать черных помойных мух? Они засидели мне все крыльцо областной администрации, весь кабинет и даже стол. Они прессуют моего компаньона Жорникова и уже контролируют все побережье. Даже крабы, которых отродясь не бывало в Карском море, таскают им в клешнях монеты». Я отвечаю ему: «Нормально, Константин. Все под контролем. Уже завтра к тебе приедут мои люди и наведут порядок»…

– Можно называть вас Виталием? – робко перебивает директор.

– Можно, – разрешает Дергачев. – Но завтра, если мы поймем друг друга. А сейчас зови меня Куджо…

– …И я приехал! И что я вижу? Резун помер. И губернатора не успели даже отпеть, как его «компаньон» Жорников уже пригрел у себя в конторе «пиковых» и носит им ясак. Что за дела, директор? Тебе звонил Резун? Он должен был позвонить тебе ночью, двадцать четвертого, а? Звонил?

В стане «Северного промысла» слышится замешательство, выражающееся в сиплом дыхании через нос.

– Что ты смотришь на меня, как корова на сосну?

Сип не прекращается, но и новых звуков не следует.

– У тебя ребенок сейчас где? – неожиданно спрашивает Дергачев.

– Сабрина?.. – шепчет директор. – В школе, наверное…

– Неплохо, – улыбнулся Копаев. – Это самый верный способ сбить возрастного человека с продуктивного мышления.

– Ты посмотри! Слышит! А может, и не в школе, верно? Ты уже и сам сомневаешься. И правильно делаешь. Потому что сегодня до дома ее провожать будут москвичи. Так я о звонке.

– Он звонил, но я не думал, что речь ведется о смене крыши! Константин Игоревич сказал: «Я добьюсь для тебя новых квот, но ты должен отказаться от услуг чеченцев и сделать заявление копам».

– Что ты замолчал? Это не все, что он тебе сказал.

– Губернатор должен был с утра поехать в Генеральную прокуратуру. – Жорников чертыхнулся, и стало слышно, как он елозит по импровизированным райотделовским нарам. А потом вдруг осмелел, и Антон почувствовал в его голосе иронию. – «Когда твои люди приедут ко мне, чтобы разогнать черных мух?»! «Приедь, разберись»!.. Он заявление поехал в Генпрокуратуру делать! Приехал бы ты!.. Разобрался… Он по вашу душу в Москву полетел! Черные, белые!.. Мне, в конце концов, если уж в этой стране так заведено, все равно, кому платить! И чьи распоряжения свыше выполнять – тоже фиолетово! Мне главное – доход постоянный иметь и дочери воспитание дать за рубежом!

– Потише говори…

– Ты пойми, здесь рыбу добывать, все равно что уголь в Донбассе!.. – понизив голос на две октавы, послушно-беззвучно орал Жорников. – В любую минуту метан рванет и завалит к чертовой матери!.. Он знал, что я в офисе буду, и позвонил в четыре утра. Если, говорит, не пойдешь утром в ГУВД, то я утром пойду в Генпрокуратуру с дописанным к тексту абзацем. И прочитал: «Также прошу привлечь к уголовной ответственности следующих руководителей компаний, поощряющих организованную преступность, ввод денежных средств в теневой преступный бизнес и добровольное привлечение в штат предприятий должностных лиц по этническому признаку»…

– Что такое последнее? – уточняет Куджо. – Я об этническом признаке.

Жорников шуршит одеждой. Кажется, забыл, впечатленный собственными откровениями, что сигареты там же, где ремень со шнурками.

– Три последних года, пока я руковожу компанией, в области стали происходить удивительные вещи. Северный город, где раньше гвоздика 8 марта стоила, как хорошая рубашка, вдруг стали прибывать с юга люди. И могло сложиться впечатление, что там им вдруг стало жарко. Причем всем одновременно! Асфальт положить, цветы продать, персики предложить… А потом эти продавцы персиков вдруг переоделись в пиджаки больших размеров, пересели из киосков в «Мерседесы» и стали не предлагать, а настаивать. Где у кого покупать, какие сделки заключать, а от каких отказываться. Авторынок перешел к ним, расцвела проституция – дай бог ей здоровья! – а штаты государственных и коммерческих структур, особо продавленных бывшими «цветоводами», стали ими же и заполняться. Если руководитель русский, то зам обязательно не русский. Из «цветоводов». Ты, Виталий, Шахворостова видел? Это будущий губернатор, поверь мне на слово! В столицу уже проплачено! Реклама, телевидение, избирательная кампания – все это не даст сбоев ни при каких обстоятельствах. А Шахворостов меня к себе уже вызывал – да, да! – вызывал! И знакомил с будущим заместителем, который будет отвечать за рыбный промысел и перераспределение местных квот. Знаете, Виталий, как его имя?

– Куджо, – поправил Дергачев. – Меня зовут Куджо.

– И его почти так же! – взревел Жорников. – Магомед-Хаджи его имя!..

Паузы капитан директору не дал.

– Так, значит, человек, радеющий за образование своей дочери, ты Резуна и приговорил в «Потсдаме»?

– Я так и знал! – отчаянно взвыл Жорников, заставив Копаева и Тоцкого отшатнуться от устройства. – Я так и думал, что вы это скажете. Но если пошевелить мозгами – скажите, зачем мне это нужно?! Чтобы завтра ко мне в замы, как к Шахворостову, подали «чеха», а послезавтра тот пересел в мое кресло?

– И кто же тогда, по-твоему, Костю порезал?

– А кому, по-вашему… после всего того, что я рассказал… это больше всех было нужно? – спросил Жорников.

И капитан сделал это:

– Тебе привет от Магомеда-Хаджи.

– Вы… от…

– Магомед-Хаджи был прав, – сказал Дергачев. – Оставлять тебя ментам никак нельзя. Ты так и не спросил у себя, как здесь московский браток вдруг оказался? Здесь Москва-то не котируется, а? Здесь-то другие в цене, барс!

– Поверьте… – залепетал Жорников. – В моем положении… Я никогда не был в камере… Я разговаривал с вами, боясь за жизнь. Но я никогда бы… Вы слышите – никогда! – не сказал бы никому на допросе!

– А я не прокурором тебе представился, кажется. Так как насчет Резуна?

– Что вы имеете в виду? Никому не говорить? Я клянусь, Виталий! Если вы Виталий, конечно…

– А что ты не должен говорить?

– Ну, – сказал Жорников. – Это… Ну.

– Ты бы так со мной полчаса назад разговаривал, – съерничал Куджо. – О чем ты теперь будешь молчать, даже если тебе заточенные спички под ногти вгонять будут? Поклянись, шакал, иначе я сделаю то, что должен сделать. Пока на крик менты сбегутся, удавлю, как жабу!..

– Я не помню, как меня просили перечислять деньги на счет предвыборной кампании Шахворостова, – заторопился директор. – Совершенно забыл, как передавал суммы «Северного промысла» Магомеду-Хаджи для решения каких-то вопросов в Москве. И абсолютно потерял из памяти тот день, когда выделил председателю Мирнского областного суда два миллиона долларов для снятия в будущей предвыборной кампании двоих кандидатов… Всё, кажется. Можете удавливать, Виталий, и просить при этом повторить. Не вспомню.

– Нет, не всё, – угрожающе просипел ненасытный Дергачев. У него память, по-видимому, была крепче директорской.

– Да! – вскинулся Жорников. – Чуть не забыл! В смысле – только что забыл. Я не помню, как Магомед-Хаджи звонил с моего офисного телефона какому-то Занкиеву – всё, что я понял из чеченской речи… Это ведь неважно? Но я все равно забыл.

– Это всё?

– Я даже не помню, как здесь оказался. Если это имеет значение, конечно.

«Готовый клиент для официального допроса под роспись», – понял Копаев.

Часы на стене над головой дежурного по райотделу показывали начало шестого утра.

Когда прозвенел звонок, Магомед-Хаджи находился в своей квартире на Цветном бульваре. Звонил Бараев. Руслан рассказал хозяину о происшествии в Мирнске, о приезде в город московских копов и поделился тревогой на этот счет. Вместе с этим неизвестный москвич назначает встречу, и, судя по всему, он не из тех, кто забывает о времени ее назначения. Москвич являет собой, со слов его братка, с которым тот сидел в камере, серьезного человека, решающего большие проблемы сразу и без раздумий. Вполне возможно, что за ним стоит какая-то часть деловой Москвы и совершенно точно – какая-то часть старого криминального мира.

Но Магомед-Хаджи сказал, что ничего удивительного в этом нет. Убийство в «Потсдаме» слишком сложно для понимания Следственного комитета. Понять, что стоит за перерезанным горлом, они не смогут, а спрос нынче с этих структур велик, как никогда. За смерть государственного деятеля обязательно должен кто-то ответить. И проще всего найти того, кто возьмет на себя эту ношу. По всей видимости, такого кандидата уже нашли.