Кирилл Казанцев - Твоя очередь умереть Страница 26

— Влюбился, пацаны. — Угрюмый стащил с физиономии маску и соорудил такую улыбку, словно гамбургер в рот засовывал. — Не, в натуре, пацаны, центровая телка, упал я на нее… Телефончиками обменялись — чую, будет жаркое продолжение…

— Угрюмый, ты сдурел? — схватился за голову Максим. — Какой телефончик? Ты ей свой номер оставил?!

— Не трусь, командир, я же не псих… — хихикал Угрюмый. — Она мне свой продиктовала… И никакая она не секретутка…

— И не утка, — хихикнул Коляша, за что и получил справедливый подзатыльник.

— Максим, позволь немного критики, — сказала Бобышка. — Что ты несешь — ты! — да продлятся годы твоей жизни! Какой Жора Лихтенштейн? Почему? Где ты набрался этой пошлости? Приличные люди от хохота помрут! Ты бы еще Бубой Касторским представился! Или капитаном Генри Морганом!

— Ну, не знаю, — смутился Максим. — Что в голову пришло…

— Нет такой фамилии! — упорствовала Бобышка.

— Почему же нет? — пришел на помощь всезнающий Фаткин. — Была же Роза Люксембург? Тоже нормальная еврейская фамилия…

— Логично, — смеялся Макар, налегая на весла.

На «Пенелопе» их ждал сюрприз — пьяная в дым сестрица! Максим обомлел — сломало одиночество… Светка шаталась из каюты в каюту, таскала за горлышко практически приговоренную бутылку, гаденько хихикала. Он схватил ее за плечи, встряхнул, едва не отвесив пощечину. Глаза ее были мутны, как взбаламученная тина.

— Что, родной, запотело зеркало моей души? — бормотала Светка. — Ну, давай, бухти, грузи — ты же у нас такой безгрешный, праведный, живешь по совести, просто икона в церкви… Что смотришь? — Ей не нравился его тоскливый взгляд. — Не хочешь грузить? Ну, конечно, в алкоголе отсутствует смысл жизни… А в газировке, которой я уже объелась, он, по-твоему, есть? Что ты понимаешь в моей жизни?! Не смотри на меня! Терпеть вас всех не могу… — Она вырвалась, куда-то заковыляла, теряя тапочки…

Максим покинул свою компанию. Бродил, оглушенный, в мрачных думах, чувствовал, как забирается в душу всеядная тоска. Уже гудели двигатели, «Пенелопа» двинулась на запад — в глубины Черного моря. Горючего под завязку, а также воды, еды, оружия. Сейф на квартердеке распух от денег и прочих ценностей. Тучи обволакивали небо, делалось темно и неуютно. Сиротливо покачивался на воде «Меконий». От «Андромеды» уцелела мачта — и та уходила под воду… «Хватит грабить», — вдруг ужалило под темечко. Удача не вечная. Точку невозврата пока не прошли, еще не поздно вернуться на исходную! Бросить «Пенелопу», а лучше утопить, распустить команду по домам — как-нибудь отмажутся. И плевать, что они об этом думают! Он не будет ими рисковать! Денег хватит всем, «рыжье» столкнут за полцены барыгам в Фиоленсии, а с последним фигурантом он еще пересечется…

Он решительно шагнул в надстройку, чтобы отдать приказ о развороте. Надвигается шторм, можно прикинуться невидимкой… Проходя мимо санузла, он невольно встал — представшая картина того стоила. Его сестрица обнималась с белоснежным унитазом, истекала рвотой и слезами, а рядом сидел Фаткин, поглаживал по спине и придерживал волосы, не давая им свалиться в унитаз. Он что-то бормотал, успокаивал. Глаза его странно поблескивали. Максим вошел в отделанное кафелем «святилище». Фаткин смутился, дрогнула рука, гладящая женскую спину:

— Вот, Максим, прости… Плохо твоей сестре…

— И у тебя такой вид, словно ты это воспринимаешь как личную трагедию, — прохладно заметил Максим.

— Но так и есть… — Фаткин стушевался под насмешливым взглядом. — Я тоже имею право кому-нибудь сочувствовать… Между прочим, — разозлился он и начал покрываться «помидорными» пятнами, — я лишь наполовину еврей, на другую половину я почти русский… Только никому об этом не говори… Такой вот я… генно-модифицированный еврей… Слушай, исчезни, а? — Он снова начал раздражаться. — Ты злишь нас обоих. Я позабочусь о твоей сестре…

На стильном диване в кают-компании сидели Макар с Бобышкой, потребляли прохладительные напитки и обсуждали странности погоды. Макар уверял, что по радио обещали лишь легкую облачность. Бобышка фыркала — нас скоро смоет этой легкой облачностью! Она и в Бога-то не верит, с какой радости она должна верить прогнозам погоды? Оба выглядели какими-то взволнованными. Покосились на него, дружно сглотнули и спросили: «что?» Начиналось — именно то, что должно было начаться лет двенадцать назад… Он понимающе кивнул, исполнился легкой грусти и заспешил на квартердек, где Коляша и примкнувший к нему Угрюмый (включивший автопилот) потрошили добычу, раскладывая по «тематическим» кучкам. Валялись горкой купюры и банковские пачки, сверкали бриллиантовые колье и золотые цепочки. «Такого не бывает, — хватался за голову впечатленный Селин. — Это все наше?» Цветущий Угрюмый тут же вспомнил английскую поговорку, согласно которой все вещи принадлежат кошкам (по мнению кошек).

Пуще неволи не хотелось скандалить. Он и не успел. Взлетел по лестнице напряженный Ильич с мобильником.

— Всё, приплыли… — Голос хрипел от волнения. — Один из пассажиров «Андромеды» заныкал телефон… Сигналы поступили в полицию, в МЧС, в береговую охрану… Им дали координаты — мобильник был навороченный… Этот квадрат уже оцепляют… Выход в открытое море обязательно перекроют… Дьявол, на нашей стороне только погода…

Но это был отличный союзник! Угрюмый уже перелетал через кресло, плюхнулся за штурвал:

— Есть вставать на лыжи!

— Вращай на юг! — ахнул Максим. — Полный вперед! Десять миль по прямой — надеюсь, квадрат еще не оцепили! А потом к берегу!

— В принципе, разумно, — одобрил Ильич. — Между Полежаевкой и Красным — безлюдная полоса, спрячемся в шхерах…

«Пенелопа» мчалась на юг, разрезая волны — на максимальных 37 узлах. Сгустились тучи, нарастали порывы ветра. На севере уже гремел гром, сумрачное небо полосовали зигзаги молний. Угрюмый погасил бортовые огни — что было правильно. По лестнице уже спотыкались Макар с Бобышкой, прыгал через ступени взволнованный Фаткин:

— Что случилось?

— Спортивная новость. Дело принимает государственный оборот, — процедил сквозь зубы Максим. — Именно то, о чем предупреждали… Коляша, Макар, все награбленное рассовать по непромокаемым мешкам, всем одеться, вооружиться, приготовить на всякий случай акваланги. Быть готовыми… Черт, хотел бы я знать, к чему! Фаткин, что со Светкой? — Он прожег приятеля взглядом.

— Уснула… — сглотнул Фаткин. — Пушкой не разбудишь…

— Смотрите! — ахнул Коляша и побежал в кормовой отсек квартердека, припал к наклонному иллюминатору. Все кинулись за ним, снедаемые неприятными предчувствиями. В оставленном квадрате небо чертили не только молнии. Мигающие огоньки метались по небосклону, загорались прожектора, испуская то вертикальные, то горизонтальные лучи.

— Красиво… — зачарованно прошептала Бобышка. — Намечаются грандиозные учения силовых структур?

— Ясен перец, что не только полиция, — буркнул Ильич. — К поискам опасных преступников подключается МЧС, катера береговой охраны… Повезло с погодой, ребята — они в этой хмари ни черта не видят. Темно, как в сумерках. И вертолеты в таких условиях не продержатся — их отзовут на базы во избежание крушений. А как прояснится, снова пойдут на поиск…

Они проскочили, погони не было! Угрюмый начал плавно выворачивать на восток. Теперь «Пенелопа» шла левым галсом — порывистый ветер штурмовал левый борт. Люди всматривались в бурлящее море — как будто оттуда выныривали мины. Погодные условия осложнялись, разразился сильный дождь. Практически пропала видимость, ориентировались по наитию. А вертолеты еще не улетели, продолжали патрулировать водную акваторию — и такое ощущение, что их огни приближались! Операцию по поиску злоумышленников еще не свернули.

— С вами точно не заскучаешь, — выдала Бобышка. — Между прочим, не так давно мне позвонила Сонька Малышева из нашей забегаловки. Начальство возмущено, почему я второй день не выхожу на работу. Похоже, завтра меня уволят… — Бобышка задумалась, пожала плечами. — И почему меня это нисколько не волнует?

— А я сразу телефон отключил, — фыркнул Макар. — Давно бы оборвали.

— И до меня Костылев пытался дозвониться, — признался Коляша. — Ну, это начальник мой. Что-то неохота было отвечать…

— О, ёпрст… — Угрюмый витиевато ругнулся, стал сдавать влево на борт. Люди повалились на диван. Коля Селин чуть не вылетел в открытый иллюминатор. Под правым бортом проволокся каменный остров — кучка спрессованных гранитных глыб.

— Фу, амбец чуть не приснился… — облегченно выдохнул Угрюмый.

— Хорошо хоть заметил, — проворчал Ильич, отлепляя от себя потерявшего очки Фаткина.

— Дрова везешь? — поинтересовалась Бобышка.

Угрюмый сбросил скорость. Начинались шхеры — причудливые скалистые острова, тянущиеся путаным массивом от поселка Полежаевка до заброшенного морского совхоза. Слева замаячил еще один остров — вздыбленная в небо, вывернутая наизнанку скала. Угрюмому приходилось маневрировать на минимальной скорости. Препятствия уплотнялись, яхта двигалась по лабиринту каменного царства. А прямо по курсу проявлялся в мареве берег, изрезанный скалами — шхеры тянулись практически до суши. Двигаться дальше становилось опасно. В узком проливе между сушей и архипелагом мигали огоньки, сновали суденышки (возможно, отдыхающие или браконьеры, удящие сетями). В проливе таилась опасность — ничто не стоило наткнуться на подводную скалу. Угрюмый повел «Пенелопу» к монолитному утесу с обширной полостью-пещерой, тут же окрещенной Фаткиным «Пиратской бухтой». Подводных преград в этом месте, по счастью, не оказалось. Замолчал двигатель, «Пенелопа» сближалась с бугристой стеной. Люди высыпали на борт, упирались в скалу, чтобы избежать удара. Трещала обшивка, коробился брус планширя. Ущерб был незначительным. Рухнул в воду якорь, забренчала цепь, вываливаясь чуть не на всю длину — глубина в этих шхерах была впечатляющая…