Леопольд Тирманд - Злой Страница 26

— Ладно, — согласился Крушина, — через час буду в «Лайконике».

— Ну пошли, а то я опаздываю.

На углу Мокотовской и Вильчей они пожали друг другу руки.

— Ага! — вспомнил Крушина, — совсем забыл, за чем пришёл к тебе. Меринос хочет видеть Зильберштейна, а этого паршивца по телефону не поймаешь. Его никогда нет в конторе. Меринос сказал, чтобы ты привёл, ладно?

— Будет сделано, — ответил Метеор.

В эту маленькую кофейню заходили прямо с улицы; она была скорее похожа на небольшой продуктовый магазинчик. Теснота и низенькие стульчики, на которых сидели посетители, как на соседской кухне, создавали необыкновенно уютную атмосферу для болтовни. И ничего удивительного в том, что «Лайконик» был самой большой в Варшаве кузницей сплетен.

……………………………………………………

……………………………………………………

— Чего тебе? — спросил, подсаживаясь за столик к Метеору, Зильберштейн. Это был низенький широкоплечий брюнет, крепко сбитый, но со склонностью к полноте.

— Ничего особенного, — отозвался Метеор, — я только хотел сказать, что ты нужен Мериносу. Ты уже давно не был ни на одном производственном совещание. Вот легкомысленный!

Зильберштейн скривился.

— Вот холера! Я ведь именно сегодня договорился с одной.

— Жаль, — холодно заметил Метеор, — пан председатель хочет тебя видеть именно сегодня вечером.

— Что же делать? — забеспокоился Зильберштейн. — Слышишь, Метеор, — быстро добавил он, — что за шум в городе с этими разборками? Одних выгоняют, другие сами бегут. Об этом всё больше и больше слухов.

— Ерунда! Всё утрясётся. Какие-то местные звёзды ищут счастья и центре города. А тебе, Лёва, советую прийти, могут быть неприятности, если не явишься. И вообще, что случилось? Тебе уже не нужны деньги?

— Ой, ой… — вздохнул Зильберштейн, — ещё как нужны… Как мне нужны деньги, Юрек, если бы ты знал!

— А плащ не нужен? — вырвалось у Метеора.

— Что ты говоришь, Юрек, как это мне не нужен плащ? Вот-вот потеплеет, а надеть нечего. Что это на тебе? — заинтересовался он, ощупывая плащ Метеора.

— Хорошая вещь, — важно ответил Метеор, — чешский товар. Позавчера только достал. Один фраер, волейболист, привёз из Праги.

— Правильно, — согласился Зильберштейн. — Волейболисты играли на прошлой неделе в Праге. Но если эта тряпка из Праги, тогда я генерал-губернатор из Канады. Сколько стоит?

— Тысяча восемьсот, Лёва, только для тебя. С другого возьму две. Но тебе ведь придётся его подкоротить, нести к портному, поэтому кусок и восемь сотен.

В тёмных глазах Зильберштейна отразились меланхолия и мечтательность с примесью житейского практицизма.

— Как здесь хорошо! — сказал он, глядя в потолок. — Очень милая дыра этот «Лайконик»…

— Не хочешь — не надо. Чешский поплин, фасон прямо из Праги, такого в Варшаве ни у кого нет.

— Ровно тысячу на руки — за этот фасон. Только потому, что такого нет ни у кого в Варшаве. Иначе не дал бы тебе и пяти сотен за эту тряпку. Чешский поплин, ты, хам! Прямо из Белостока, верно? Сразу чешский… Не лезь ко мне с такими глупостями, Юрек, хорошо? Если бы мой отец сорок лет не был владельцем мануфактурного магазина…

— Лавчонки, ты хочешь сказать… — презрительно поправил Метеор. — До магазина ещё далеко было той дыре на Гусиной. Тысячу двести даёшь?

Внезапно он изменился в лице: дверь открылась, и вошёл Роберт Крушина.

— Лёвка… — начал Метеор неуверенно, но не закончил. Крушина уже приближался к их столику. Он обратился к Зильберштейну:

— Меринос хочет тебя видеть.

— Я знаю, — ответил Зильберштейн, — буду вечером.

— Здесь для тебя валюта, — обратился Крушина к Метеору, похлопав себя по нагрудному карману.

— Слушай, Бобусь, — заискивающе произнёс Метеор, — а плащ ты возьмёшь вечером, хорошо? Мне не хочется сейчас возвращаться домой…

— Ты купил этот плащ, Роберт? — обрадовался Зильберштейн, — очень хорошая вещь. И дёшево. Тысяча злотых — это совсем недорого.

— Сколько? — с подозрением в голосе переспросил Крушина.

— Ну, с тебя же твой друг Метеор, наверное, не возьмёт больше, — непринуждённо сказал Зильберштейн. — С меня он хотел содрать тысячу двести, но ты, наверно, имеешь льготный тариф у своего старого друга…

— Дурак ты, Лёва, — спокойно отозвался Метеор, — я бы никогда тебе этот плащ не продал, так как он уже продан Бобусю. Я только прощупывал тебя. Ты ведь специалист. И вообще не о чем говорить, мы это уладим позже, хорошо, Бобусь? О, посмотрите, — негромко воскликнул он, — какой товар!

Крушина и Зильберштейн повернулся к двери, где стояла, осматриваясь кругом, невысокая стройная блондинка. Через минуту она вышла.

— Я её знаю, — равнодушно сообщил Крушина, — это девушка одного хоккеиста. С ней тогда был в «Камеральной» тот… — Он вдруг запнулся и быстро добавил:

— Это не так важно. Метеор, вытряхивайся из плаща!

— Но, Бобусь… — начал было Метеор.

— Вытряхивайся из плаща, говорю тебе, а не то как дам… — тихо, но с угрозой повторил Крушина.

Зильберштейн отодвинулся, как бы освобождая место для тела Ежи Метеора, которое должно было вот-вот рухнуть на пол.

Крушина вытащил пачку банкнотов и старательно отсчитал под полой ровно тысячу злотых.

— Ладно, Бобусь, — тяжело вздохнул Метеор, — такое моё горбатое счастье! Теряю из-за тебя несколько сотен, но чего не сделаешь ради друга! Только обожди, не надо сенсаций, не надо рекламы. Я повешу плащ на вешалку, закажу ещё кофе, а ты будешь уходить и возьмёшь его оттуда, идёт?

— Если вздумаешь смыться — запомни, — прошипел Крушина, — ноги повыдёргиваю на улице, слышишь?

— Кому бы такое пришло в голову, — возмутился Метеор, — тягаться с таким буйволом, как ты? Я же нежное создание.

Он снял плащ, протиснулся к вешалке, повесил его и вернулся. Через несколько минут Крушина вышел, прихватив плащ.

Метеор немного посидел с Зильберштейном в обиженном молчании, затем попрощался и вышел, не уплатив ни за кофе, ни за чай. Официантки не обратили на это внимания, увидев его без плаща: можно было подумать, что идёт за сигаретами.

— Счёт! — потребовал Зильберштейн.

— Все вместе? — спросила подошедшая официантка.

Зильберштейн только бессильно выругался.

Метеор съёжился и спрятал руки в карманы: на улице дул порывистый ветер, о весне можно было только мечтать. Он направился в сторону Братской. На углу улицы Журавьей услышал сзади:

— Юречек!

Метеор обернулся. Это была Рома Леопард в мягких тёмно-пепельных мехах.

— Что это ты без пальто? — спросила она.

— К телефону, — буркнул Метеор, — на минуту выскочил из «Лайконика».

— Лёва там?

— Сидит. Наверное, ещё сидит.

— Понимаешь, я договорилась с ним и ужасно опоздала. А надо ещё обсудить программу вечера: Лёва пригласил меня сегодня — предлагает массу развлечений…

— Ну, сегодня вечером можешь купить себе билет в театр. Лёва занят.

— Это мы ещё увидим, — самоуверенно заявила Рома.

— Наверняка увидишь, — буркнул Метеор.

— Я слышала, у вас какие-то проблемы? — с интересом спросила Рома. — А ты, Юречек, надень что-нибудь и не ходи так, простудишься, — нежно добавила она. В её сердце давно теплилась слабость к Метеору. Рома считала его эталоном мужской красоты и обаяния.

Метеор зашёл в почтовое отделение на Журавьей, закрылся в телефонной будке и набрал номер.

— Алло! — откликнулся равнодушный мужской голос.

— Алюсь, — проговорил Метеор, — это я. Хорошо, что застал тебя. Слушай, ты ещё хочешь приобрести тот весенний плащ, о котором я тебе говорил?

— Ужасно хочу, — ответил голос в трубке.

— Алюсь, слушай, пришли за мной машину, но сейчас же, и ты ещё сегодня получишь плащ из чешского поплина. Я на почте, на углу Журавьей и Братской…

— Отстань, Метеор, понял? Привезёшь плащ, тогда и поговорим. Нет у меня свободных машин. — Говоривший спокойно повесил трубку. Метеор снова набрал тот же номер.

— Слушаю! — голос в трубке был другой, молодой и певучий.

— Инженера Вильгу… — попросил Метеор.

— Инженер Вильга! К телефону! Уже подходит, — откликнулся молодой голос.

— Алюсь! — холодно произнёс Метеор, снова услышав в трубке равнодушный мужской голос. — У тебя есть хоть капля совести? Смотри, а то потом горько пожалеешь.

— Чего ты хочешь? — сдержанно спросил Вильга.

— Есть «гумбер», модель 1954, с комплектом запасных частей.

— Где? У кого? — оживился голос в трубке.

— Это моё дело, — твёрдо ответил Метеор. — Ты последнее время слишком много хочешь знать, пан инженер.

— Сколько?

— Четыре с половиной.

— Дорого!

— Ничего не поделаешь! Поговорим с кем-нибудь другим..