Вячеслав Денисов - Дело государственной важности Страница 26

Как сказал чернявый проситель, чуть ломая русский язык южным акцентом: «Одному сидеть не хочется, другому – умирать от белокровия…» Словом, договорились. В следующее свое дежурство Власов провел в тюрьму человека, который около четверти часа на чеченском языке разговаривал с арестантом.

Дальше больше, и вскоре Власов понял, что десять тысяч евро, которые он наивно принял за оплату единичной услуги, не что иное, как единовременное пособие за постоянное сотрудничество. Спрыгнуть с подножки такого «паровоза» уже невозможно, и матерый подполковник попал в историю, попасть в которую не рассчитывал именно по причине своей матерости.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ВЛАСОВА А.Ф., 27.09.2004 Г.:

«Вопрос: Как зовут человека, предложившего вам 10 000 евро на лечение сына в обмен на незаконный допуск к содержащимся под стражей лицам?

Ответ: Он представился как Магомед-Хаджи. Знаю, что он ездит на джипе «Мерседес» темно-синего цвета. Ему около пятидесяти пяти лет, ростом около ста семидесяти пяти сантиметров, крепкого телосложения, по-русски говорит с едва заметным акцентом. Возможно, он из бывших партократов.

Вопрос: Почему вы так решили?

Ответ: У него уверенная и спокойная манера поведения, он часто употребляет такие выражения, как «человеческий фактор», «кадровая работа», «ответственность», «долг»…

Вопрос: 26 сентября в тюрьму зашел именно он?

Ответ: Да. Но это было впервые. Раньше он приезжал ко мне, договаривался, но для разговора прибывали другие лица.

Вопрос: Сколько раз вы организовывали такие разговоры?

Ответ: Раз семь, наверное. Быть может, восемь…»

– Телефон 332525 в Мининске установлен в кабинете директора рыболовецкой компании «Северный промысел», – докладывал Четко, который откровенно скучал по причине выполнения задания, масштаб которого приравнивался к дневной нагрузке члена тимуровской команды.

– Как интересно, – заметил Кряжин. – Константин Игоревич Резун, целый губернатор, звонил ночью в офис директора рыболовецкой компании. Скажи, сыщик, когда в Москве полночь, который час в Мининске?

– Четыре часа.

– Значит, директор сидел в четыре часа утра в своем кабинете и ждал звонка губернатора? Это очень интересно.

Командировочное удостоверение лежало в столе Кряжина еще с обеда. Разведка боем оперативниками проделана. Они «засветились» в Мининске, подергали за кончики ниточек, установили для местных темы для размышлений.

Приехали два мента (наверняка говорят в Мининске), а следователь сюда не торопится. Ищут концы в Москве. И ничего в этом удивительного. Что такое Мининск? – пришлепнутая тапкой муха на карте России. Другое дело Москва. Все дела «по крупняку» решаются там. Такое мнение и у Генпрокуратуры, коль скоро для выяснения причин смерти Резуна на Север прибыли два муровца. Уверятся в этом нехорошие люди и начнут активно заметать те следы, которые проявились в результате приезда милиционеров от сыска. И приехать в этот момент в Мининск Кряжину – ммм… самый смак.

«Что там наработают эти двое?» – спрашивал Смагин. А разве Кряжин посылал сыщиков в Мининск что-то нарабатывать?

Он посылал их навести шорох, поднять легкий ветерок и сдуть листву с присыпанных наспех трупов. Продемонстрировать отсутствие своего интереса к мининским разборкам. Расслабить напрягшихся, спрятавшихся за кустами нехороших парней. Пусть вздохнут и выйдут из-за кустов. Навстречу Кряжину, шагающему из аэропорта с портфелем в руках.

«Когда у тебя самолет?» – чуть прищурясь, спрашивал Смагин.

«В девять вечера. Я возьму Тоцкого», – отвечал Кряжин, вытряхивая из стакана ягоды прямо в рот. Дурная привычка, сродни привычке курить в присутствии женщин. Никто не совершенен.

Юрист второго класса Пуштин ехал по Рублевскому шоссе в хорошем настроении. Его выступление на процессе по ходатайству адвоката задержанного Занкиева блестящим назвать трудно, особенно с точки зрения обвинительного уклона, свойственного сотрудникам прокуратуры, однако никогда еще за свои выступления Пуштин не получал по три тысячи долларов. Это как боксерский поединок бойцов экстра-класса: победитель получает семьдесят пять процентов многомиллионного призового фонда, а проигравший – двадцать пять. «Стоит выходить на ринг, – думал Пуштин, легко вращая руль «Тойоты» с гидроусилителем. – Получил по морде, лег, и в результате тебе отсчитали в кассе пару миллионов».

Нечто подобное вчера произошло и с ним. Помощник районного прокурора из Одинцова Пуштин рискнул и выиграл. Позавчера к нему подъехал дядька с явными признаками второй чеченской кампании на лице, уговорил поучаствовать в «концерте» вместе с судьей, вручил конверт, коротенькую фабулу недоразумения, случившегося с Занкиевым («Судья писал», – пояснил дядька), и разрешение на участие в процессе со стороны государственного обвинения. Судья, сказал дядька, в курсе. Все в курсе. Просто задержанного без процесса по новым правилам не освободить, и в зале судебного заседания нужно строгое лицо с прокурорскими погонами.

И Пуштин поучаствовал. Он сказал: «Мы (прокуратура) не можем согласиться с доводами защиты о том, что Занкиев не является хозяином пистолета. Однако с полной уверенностью не можем заявлять и об обратном. Тем не менее редкий гражданин задерживается с оружием в руках, и мы просим суд оставить меру пресечения без изменения». Так говорить попросил дядька-южанин. Прокуратура все-таки…

Суд спросил: «То есть обвинение, осуществившее водворение Занкиева под стражу, на данный момент не уверено в принадлежности оружия ему?»

И Пуштин ответил, как должен был ответить настоящий прокурорский работник за три тысячи долларов: «Как ни досадно это осознавать…»

А полчаса назад дядька позвонил и попросил приехать. Наверное, концерт он оценил на совесть и теперь хочет еще устроить маленький бордельеро по случаю. Наверное, и судья там будет.

– Я к Магомеду, – сказал Пуштин в переговорное устройство перед воротами особняка на Рублевском. Подумал и исправился: – К Магомеду-Хаджи.

Его впустили, пригласили из машины за дом, откуда слабый и на удивление теплый ветерок уже доносил аромат жареного мяса, и провели к бассейну.

Магомед-Хаджи сидел у кромки бассейна, перебирал в руке четки и видом, в дорогом костюме и лакированных туфлях, напоминал бахрейнского принца.

– Садись, дорогой, – сказал хозяин, широким жестом указав Пуштину на стул перед собой. – Хочу угостить тебя красным вином из погребка бордоских виноделов и мясом.

Вино было разлито, и, когда фужеры опустели во второй раз, хозяин спросил:

– Ты купил детям игрушки на те деньги, что я тебе подарил? Купил ли жене красивое платье?

– У меня нет жены, – весело рассмеялся Пуштин. Вино приятно грело желудок на холодке улицы и разливалось дымкой в голове. Сам двойной вопрос чеченца привел его в хмельной восторг. У него нет жены, так откуда могут быть дети?

– А скажи, Олег, – мягко улыбаясь, проворковал хозяин, – спрашивал ли кто тебя о том процессе?

Пуштин отмахнулся.

– Как вы и просили, я целый день добросовестно болел. И потом, вы же сами говорили, что этот процесс кривотолков не вызовет?

– Так я не понял, – еще мягче спросил чеченец. – Спрашивал или нет?

– Да нет же! – Вино продолжало веселить, и Пуштин рассмеялся еще громче. – Никто не спрашивал, Магомед-Хаджи. Никто не интересовался. Я выполняю свою часть договора.

– А это мы сейчас посмотрим, Олег, – сказал чеченец и что-то отрывисто пролаял на родном языке.

От дома отделились двое и, внушая Пуштину тревогу, подошли к бассейну. Выслушав из уст хозяина еще несколько фраз, они спокойно подошли к юристу второго класса, и один выбил стул из-под Пуштина.

Страшным Пуштину показалось не то, что с ним потом делали, а осознание ошибки, которую он совершил, соблазнившись тремя тысячами долларов.

Его несколько раз опускали под воду в наручниках и всякий раз, когда напряжение в голове достигало критической точки, давали глотнуть воздуха. За те секунды, пока он успевал набрать в легкие свежего воздуха, хозяин успевал задать прежний вопрос.

«Нет!..» – кричал Пуштин, выпуская спасительный воздух, и его снова опускали под воду. Вино, так благодушно предложенное хозяином, сводило на нет все усилия юриста второго класса. Оно распирало мозг изнутри, вытесняло остатки кислорода и создавало в голове такое давление, что почти разрывало капилляры.

Он уже плохо соображал, когда его уложили на живот под ноги хозяина. Зачем-то стерли с лица воду полотенцем. И через секунду он понял, зачем. Широкая полоса скотча, треснув над его головой, вдруг оказалась под его носом, перехватив рот до самого подбородка.

Когда раздался хруст и Пуштин увидел свой отчлененный мизинец, он закричал так, что, казалось, внутри перемешались все внутренности. Но это был крик внутрь себя, не для чужих ушей. Он снова и снова качал головой, пытаясь убедить Магомеда-Хаджи в том, что никто, кроме них двоих, не знает о той истории, что случилась в зале суда.