Эдуард Фикер - Операция «C-L» Страница 26

Мальчик перестает рисовать и внимательно прислушивается к тому, что говорит отец. Увидев предостерегающий жест жены, отец строго напускается на сына:

– Марш в комнату!

Мальчик послушно встает со стула, собирает свои краски и вместе с сестренкой уходит в соседнюю комнату.

Я спрашиваю:

– А что, пани Троянова пришла сюда с доктором Боучеком?

– Нет, она пришла одна, – отвечает Валоушек.

Значит, добряк доктор или не догнал ее, или она отказалась от его услуг.

– Да нет, никакого особого дела у меня к пани Трояновой нет, – говорю я как можно более естественным тоном. – Просто я надеялся застать ее у вас и отдать ключи от квартиры.

– Она у нас недолго пробыла, – объясняет Валоушкова. – Часа два, не больше. Пришла, немножко передохнула. Даже есть не стала, только выпила чашку чаю… Правда, позвонила в похоронное бюро, – добавляет Валоушкова сухо.

– А у вас есть телефон? – спрашиваю я.

– Там, в комнате, – показывает муж. – Если хотите…

– Нет, спасибо.

У Троянов телефона нет. Для нас было бы удобнее, если бы он был. Я говорю Валоушеку:

– Похоронное бюро и шага не сделает до тех пор, пока не получит от нас разрешение на похороны.

– Вот она и говорила с ними довольно долго.

– И наверное, без успеха.

– Да, потом она жаловалась на ненужные формальности.

Мария Валоушкова пытается оправдать сестру.

– Она, бедняжка, не знает, куда ей обратиться. У нее нет свидетельства о смерти… столько забот…

– Завтра утром, – говорю я, – она получит уведомление на свой адрес. Если сегодня она к вам вернется, скажите ей об этом, пожалуйста. В какое похоронное бюро она звонила?

– Вроде в Голешовицкое: Мы не были при этом, а дверь в комнату закрыли, дети все время кричат, ничего не слышно.

Я прощаюсь с семейством Эмиля Валоушека и отправляюсь к себе на работу. Там меня ожидает сообщение Лоубала о пани Трояновой.

В некотором смысле– сообщение интересное, к сожалению, не в том, какой нас волнует.

Уйдя от своей сестры, Троянова некоторое время прогуливалась по главным улицам, часто останавливалась перед витринами с модными товарами. Никто бы не сказал что всего несколько часов назад она овдовела. Затем пани Троянова вошла в ресторанчик, расположенный в саду на Пршикопе, и заказала яйцо под майонезом и два рогалика. Не так уж много, ведь она с утра ничего не ела. Она сидела за столиком, ожидая, когда официант принесет ей пиво. В этот момент мимо нее проходил один из посетителей с бокалом красного вина. Каким-то образом бокал выскользнул у него из рук и упал прямо на колени пани Трояновой.

– Неполных двести граммов, – говорит Лоубал.

– Вполне достаточно, – отвечаю я.

– Разумеется. Платье испорчено. Вид у пани Трояновой до того огорченный, что ее просто жалко. Официант посыпает ей платье солью, а неловкий посетитель очень усердно и сокрушенно извиняется, представившись как пан Скленарж. Работник Центрального совета профсоюзов. Он рвется возместить причиненный ущерб. Пани Троянова продолжает сетовать на то, что не может показаться на улице в платье, залитом вином. Пан Скленарж подзывает официанта и просит привести такси. Официант кидается выполнять его просьбу, но его останавливает наш сотрудник, внимательно наблюдавший за всем происходящим.

Потом все пошло как по-писаному. В такси в качестве шофера приехал другой наш сотрудник. Он посадил Скленаржа и пани Троянову и повез по их просьбе в Голешовцы. А по дороге прислушивался к тому, о чем они говорили.

За пани Трояновой наблюдали очень внимательно, и я не возражал против этого.

– Ничего важного, правда, не произошло, – продолжал Лоубал, – только знакомство их укрепилось. В такси Скленарж узнал, что у пани Трояновой только что умер муж. Он стал выражать ей сочувствие. Говорили исключительно о ее делах. Скленарж вел себя очень любезно, видимо считая неудобным говорить о себе, а пани Троянова его ни о чем не спрашивала. Ему удалось договориться с ней о свидании на завтра. Он припомнил, что у него есть знакомый, который может помочь ей приобрести новое модное платье за недорогую цену. Пани Троянова не возражала. Она вышла у своего дома. Скленарж поцеловал ей руку, и она вошла в подъезд. Скленарж заплатил шоферу, и тот уехал. Дальше Скленарж пошел пешком. За входом в дом Трояновой наблюдают.

На этом сообщение кончается. Если у пани Трояновой есть любовник, как утверждает Эмиль Валоушек, то пока что она с ним не встретилась.

– Разыщите ее завтра утром, – говорю я, – и отдайте ключи от квартиры и разрешение на похороны.

Потом я вручаю Лоубалу увеличенную фотографию Йозефа Трояна, переснятую с его паспорта.

– С этой фотографией отправьте к Филипине Граховой и Йозефе Небушиловой сотрудника, уже побывавшего у них. Не исключено, что они узнают в Трояне любителя попугаев.

Трепинскому поручается выяснить, в какое похоронное бюро звонила пани Троянова.

Когда назавтра после девяти утра я вхожу в свой кабинет, Трепинский уже докладывает мне:

– Ни в одном похоронном бюро не помнят, чтобы туда звонила пани Троянова или чтобы вообще кто-нибудь пытался договориться о похоронах Трояна.

Я так и предполагал. Значит, от своей сестры она звонила в какое-то другое место, стараясь не выдать, куда именно. Думаю, своему любовнику. Вероятно, она хотела скрыть от сестры его имя.

Но возможно, были и другие причины для ее звонка. Она наверняка понимает, что мы не перестанем ею интересоваться. Вот почему она и не стала звонить из автомата. Пани Троянова не предполагала, что мы можем что-то узнать у Валоушков. Все мои расспросы там прошли гладко, они даже и не подумают ей сказать, что я знаю о ее телефонном звонке. А если и скажут, возможно, ей не придет в голову, что я опрошу все похоронные бюро.

Растроганно вспоминаю Карличека. Этот хитрец со своими фантастическими рассуждениями по поводу пижамы был недалек от истины.

Незадолго до полудня решаю отправиться в ювелирный магазин. Я еще успею. Но ко мне пришел посетитель. Карличек.

– Я принес вам копию отпечатков со шприца, товарищ капитан, – говорит он, входя ко мне.

Он пытается для начала соблюдать субординацию. Но я не обращаю на это внимания.

– Вы вчера говорили, товарищ капитан, – продолжает он почтительно, – что зайдете в ювелирный магазин. Разрешите сказать вам, что ювелирный переехал. По прежнему адресу его уже нет.

Снова Карличек заработал мою благодарность.

– И вы знаете его новый адрес? – спрашиваю я.

– Разумеется, – моргает Карличек.

Он спокойно позволяет мне записать адрес, а потом заявляет, что ювелирного магазина и там тоже теперь нет, он снова переехал.

– Так что же вы сразу не сказали? – мрачнею я.

– Для порядка, товарищ капитан. Не моя вина. Я и сам никак не пойму, что происходит. Третий адрес в настоящее время пока действителен, но уже без гарантии.

Я зачеркиваю второй адрес и записываю третий.

– Это все, – говорит Карличек.

– Ну нет, – отзываюсь я. – Сядьте и объясните, что это вы тогда придумали с сережками.

Мой вопрос застает его врасплох, но он ничем этого не выдает. Пожалуй только, его лицо перестает выражать исполнительность подчиненного. Наконец после моей повторной просьбы он садится.

– Я вернул сережки согласно приказу, товарищ капитан, – говорит он официальным тоном.

– Но ведь вы послали их Дворской!

– Я вправе был это сделать, ведь я их купил. Надеюсь, против этого нет возражений?

За короткое время он разыгрывает меня второй раз. Но я делаю вид, что ничего не замечаю, не принимаю его вызова, и он в конце концов уступает.

– А зачем, собственно, вы их купили? Действительно хотели подарить Дворской?

Карличек с минуту молчит, потом снова становится похож на прежнего Карличека, только немного более задумчивого.

– Тогда еще нет, – наконец произносит он, словно нехотя. – Все было гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я только горько улыбался, когда узнал, что вы хотите меня вылечить от этого увлечения, послав на учебу. Меня больше огорчало то, что я никак не могу вспомнить лица Гелены, да и вообще представить ее себе мысленно. Поэтому-то она меня так и интересовала, когда я смотрел на нее. А эти серьги… Только в них наконец возникло передо мной ее лицо, как на самой лучшей объемной фотографии. Я повесил их дома на стену. И лицо Гелены представлялось мне среди них с каждым днем все более реальным. Когда я дергал за серьги и они качались, Гелена улыбалась, строила гримаски и вообще делала все, что бы я ни попросил, скажем показывала язык. Так я получил надежное доказательство, что начинаю сходить с ума. И я бросил серьги в корзинку. Гелена оказалась в корзинке. Я бросил их в пруд. Гелена утонула там вместе с ними. Товарищ вытащил их и отдал мне. И тогда мне пришла в голову мысль подарить их ей. Вот я и отослал серьги Гелене и с тех пор успокоился.