Александр Ольбик - Падение "черного берета" Страница 26

После выпитого коньяка и внеурочного секса аппетит у него был зверский. И прежде всего он открыл баночку с мидиями и вместе с чешским пивом моментально ее опустошил. Вскоре на столе задымились парком его любимые баварские сосиски, которые Галина принесла в большом фарфоровом блюде, с краев которого свисали пучки кинзы и зеленого лука…

Падение черного берета

Продуктами Карташов загрузился в Елисеевском супермаркете. Всего в списке числилось тридцать два наименования, однако одно из них осталось незачеркнутым. В самом богатом и самом престижном магазине Москвы не нашлось любимого лакомства Брода — обыкновенной кильки в винном маринаде.

Погрузив покупки в машину, он подошел к лотку и купил стаканчик мороженого. Чтобы не мозолить глаза, залез в кабину, но не тронулся с места пока не доел «пломбир» и не выкурил после этого сигарету.

К метро "имени Татаринова" он подъехал около двух часов. Своего товарища он увидел сидящим за книжным развалом на подставке, единственная его рука лежала на культяшках ног и держала завернутый в серую бумагу беляш. Когда Карташов подошел и сказал: "Кот, здравствуй", Татаринов живо взглянул на него и поднял руку с беляшом.

— Салют, брат! — ответил он. Его светлые короткие волосы, спутанные ветерком, торчали в разные стороны.

— Ты можешь ненадолго отлучиться со своего рабочего места? — спросил Карташов.

— На час-полтора… Сейчас без пяти два… — он быстро стал засовывать беляш в карман камуфляжа.

— Не спеши, я сейчас подгоню машину.

Нес он его, как носят обезьяны своих детенышей. Татарин рукой держался ему за шею, а культями ног упирался в живот.

Прохожие останавливались, оборачивались и исподтишка наблюдали за ними. Карташов посадил Татарина в кабину и перекинул ему через грудь страховочный ремень. Когда выехали на магистральную улицу, Карташов, чтобы разрядить муторное молчание, спросил:

— Какого хрена ты сменил наш берет на голубой?

— Это теперь моя рабочая спецовка: десантная куртка, тельник и берет ВДВ. Сейчас из все нашей армии, наверное, только десантные войска пользуются уважением у граждан. ОМОН — это уже в прошлом, его здесь, в Москве, ненавидят. А в форме ВДВ нам больше подают…

Карташов вплотную подъехал к дому, где они теперь жили с Одинцом, и на руках отнес Татаринова в лифт. Не опуская его на пол, так и доехали до своего этажа. На лестничной площадке их встречал Одинец.

— Привет, легендарному ОМОНу! — он широко открыл дверь и скомандовал: — Давайте, устраивайтесь на диване!

Они придвинули к дивану журнальный столик и накрыли его тем, что нашлось в холодильнике. Одинец достал запотевшую бутылку «Столичной» и четыре банки чешского пива.

— Тебе, что налить? — спросил он Татаринова.

— Не забывайте, что я на работе. Вечером и ночью — пожалуйста, хоть до белых чертиков, — Татарин пачку «Винстона» зажал под мышкой и стал вытаскивать сигарету.

— Бери рыбу, — Одинец подвинул гостю тарелку с аккуратно нарезанными ломтиками лососины.

— Я помню, Кот, раньше ты любил шпик с луком. Саня, принеси из морозилки сало…

— Да перестаньте, — тихо сказал Татаринов, — я же не есть сюда приехал. А как ты, Серега, здесь оказался? Ты же вроде бы сидел…

— Сначала, сержант, рассказ за тобой. В какую мясорубку тебя занесло?

Татаринов перестал жевать, положил вилку на стол. Ладонью вытер сальные губы.

— Может, слыхали про такой город Грозный? Как раз под Новый год меня там и укоротило. Свои же, эмвэдэшники, из «града» шаркнули по нашему взводу…от тридцати братанов осталось со мной полтора человека…Потом госпиталь Бурденко, где меня окончательно обкорнали, как старую яблоню.

— А чего ты кантуешься на улице? — спросил Одинец. — Ведь наверняка пенсию получаешь…

— Получал, — Татаринов взял рюмку с водкой и залпом выпил. — Расскажу — не поверите…

Карташов слушал и все в нем закипало дьявольским варевом. Кулаки сами по себе сжались, да так, что кожа на костяшках натянулась до белого глянца…

…После госпиталя Татаринов переехал жить к медсестре Вере, с которой там познакомился. Женщина, старше его на пятнадцать лет, взяла его к себе. Из жалости, и три месяца обихаживала, как любимого сына. Купила ему рубашки, майки, подержанный компьютер, чтобы ему не скучно было ожидать ее с работы. Через одного большого начальника, который тоже когда-то лечился в госпитале Бурденко, выбила прописку. Ее старая мать выписалась и уехала к сестре на Украину.

— Однажды Вера сказала, что хочет съездить навестить мать. Я не возражал — мать есть мать. Накупила мне продуктов, пива, атлантической сельди и уехала. Неделю живу, вторую, а ее все нет и нет. Уже с работы стали звонить. Я порылся в шкафу и нашел в альбоме открытку с обратным адресом. Отправил на Украину письмо и, примерно, через месяц мне позвонила ее тетка из Харьковской области… Плачет и не может внятно объяснить, что к чему…Словом, ехала моя Веруня с местным парнем на мотоцикле, а тот придурок, не справился с управлением и — с моста свалился в воду. Наверное, был пьяный, — Татаринов закрыл глаза и стал загибать пальцы. — По-моему, в октябре того же 1997 года, после такого известия, я ужрался, как свинья…Уже привык к ней, она для меня была и нянька и мамка. После ее смерти я остался без родни и друзей. Бывало сидишь один в комнате и воешь. Вспоминаешь жизнь и воешь, воешь… Только бутылка и спасала.

— И после этого пошел побираться? — Одинец наполнил рюмку Татарина. Тот накрыл рюмку ладонью.

— Все, мне больше нельзя…А насчет побираться…Не пошел, а отвезли на «ниссане» и посадили на ящик. Сказали, если уйду, они мне оторвут последнюю клешню. А куда уходить? Разве что в Москву-реку или башкой с четырнадцатого этажа…Но туда еще надо добраться…

…Однажды к Татаринову домой заявились молодцы и представились сотрудниками фонда помощи «афганцам». И он рассиропился. А как не поверить, если коньяк лился рекой, в доме появились красная икра, мясо, бананы, пиво таскали сумками. Один из пришедших, назвавшийся Ваней Грушевским, ласково полюбопытствовал — не может ли он, Татаринов, прописать к себе его родного брата?

— Коронный номер аферистов, — тут же прокомментировал Одинец. — В Москве таких, как ты лохов, кидают по два раза в день. И ты, разумеется, прописал…

— Сначала я сопротивлялся, словно наши в Брестской крепости. Я эти номера уже тоже знал…

Когда переговоры ни к чему не привели, "покровители афганцев" применили к нему пытки. Начались они с угроз закопать его в балашихинском лесу или с гирей на шее утопить в ближайшем водохранилище. Потом в ход пошли прижигания сигаретой чувствительных мест и ежедневные избиения. А когда Татарин, измотанный болью и безнадежностью, стал терять сознание, ему в культи стали вбивать гвозди.

Карташов с Одинцом увидели, как на этом фрагменте своего рассказа Татаринов схватился за штанину, подколотую к животу, и начал ее в истерике трясти и рвать.

— Меня и без того каждую ночь мучают страшные фантомные боли. Я орал, как бешеный, падал на пол, чтобы как-то отвлечься, после пил горстями анальгин. Потом эти сволочи все лекарства у меня забрали и стали колоть морфий. Прямо через рубашку, сонного… Пока не началась ломка…

…Он подписал все бумаги. Сначала на приватизацию жилья, затем — на продажу. На четвертый день приехали четыре амбала в кожаных куртках и черных джинсах, засунули его в коробку из-под телевизора «самсунг» и, как мусор, оттащили в машину. Отвезли в какой-то загородный район, в подвал ничейного дома и там определили. На следующий день привезли ящик водки, помойное ведро и консервы — гречку с тушенкой из войсковых НЗ. Он не знал, сколько времени он там провел в компании гигантских крыс и вони, исходящей от сто лет нечищеного сухого туалет.

— Однажды снова приехали те же четверо, но уже во главе…главной шестерки. Улыбчивый пидор, мягко стелет, а в глазах бешеная матка колыхается, — Татарин сглотнул слюну и умолк.

— Ну и? — нетерпеливо спросил Одинец. — Где это было?

— Подожди, Саня, — остановил его Карташов, — Что, Кот, было дальше?

— А ничего! Меня переодели в десантную форму и отвезли к метро… Деньги, словно дождь, посыпались и я от радости открыл коробочку, думал, вот теперь скоплю деньжат, куплю ствол или шашку тротила и устрою им Курскую дугу. Я же без отместки уже помереть не могу. Нет же, вечером они меня забрали с точки, отвезли в подвал, произвели шмон и за то, что я приныкал 300 рублей, положил их в трусы, они меня отхуярили ногами по первое число. Правда, я потом нашел способ прятать заначку: левые деньги стал отдавать на хранение продавщице, которая рядом торгует книжками. Замечательная, между прочим, деваха, только жаль не для меня…

— И сколько тебе за день надо насобирать валюты?