Пьер Немур - Пусть проигравший плачет Страница 26

— Может быть, вы мне расскажите, как все произошло? — перед тем как опустить свой нос в большой золотистый бокал, который Мадо только что поставила перед ним.

Игрок посмотрел на него с насмешливым видом, как бы говоря: «На вашем месте, комиссар, я бы начал с этого». И он простым жестом указал на тело, которое люди из скорой помощи накрыли одеялом:

— Как мне кажется, это тот, которого они искали.

У Игрока было время тщательно подготовить свою версию, как хозяйка готовит рагу из говядины с луком. Он приготовил такую, что можно было облизать пальчики.

— Здесь не было еще самого большого наплыва посетителей, — объяснил он, — но уже была работа. Я пришел помогать официантам. Как раз взобрался на табурет, чтобы достать бутылку кальвадоса. У меня замечательный кальвадос, месье комиссар. Мне его присылает одни из моих кузенов. Из Ульгата, где он живет. Он не имеет ничего общего с купоросом, которым торгуют в Париже.

Комиссар слушал его с мрачным видом, уставившись в свой бокал, словно пивная пена могла открыть ему секреты будущего.

— Как раз в этот момент, — невозмутимо продолжал Локар, — я повернулся спиной к двери. Но зато оказался лицом к зеркалу. В нем я видел посетителей позади меня и в то же самое время через витрину — освещенный тротуар. Именно в этот момент я увидел, как резко затормозила машина. Дверцы были уже открыты, и эти подонки выскочили из нее.

В первый момент я подумал об ограблении. Я уже был однажды жертвой подобного налета… много лет назад. Это страшно травмировало меня. С тех пор у меня осталась непроизвольная реакция. Идиотская, должен вам признаться, потому что это все равно ничего не может изменить. Я закричал: «Прячьтесь, ради Бога!» или что-то в этом роде и свалился с табурета.

Когда я спрятался позади стойки, то мне пришла в голову мысль схватить свой пистолет, лежавший в выдвижном ящике у кассы. У меня есть разрешение на ношение оружия, месье комиссар.

Короче, теперь, когда я поразмыслил, мне очевидны все последствия моей глупости. Мои клиенты замерли как вкопанные. Они были ошеломлены, а что вы хотите, чтобы они делали, эти несчастные? Нашелся только один, кто последовал моему совету, один, который отреагировал мгновенно. Это был бедный Рене. А почему? Все очень просто — он знал, что ему угрожает.

Глаза комиссара похолодели и сузились. Теперь он внимательно изучал лицо Игрока.

— Этот Рене… вы его знали? — спросил он.

Локар был слишком пронырливым жуликом, чтобы не знать, что самой убедительной является та ложь, которая опирается на правду.

— Естественно, — сказал он. — Его все знали. Этот парень постоянно был на рынке.

— Он уголовник, не так ли?

Локар сделал великолепный жест, выражавший полное безразличие.

— Меня, вы же знаете, — сказал он целомудренно, — не интересует частная жизнь моих клиентов.

Глаза комиссара уставились в одну точку и превратились в узкую щель, на дне которой прятался его взгляд.

— Итак, по вашему мнению, это был именно тот уголовник, которого искали. Это было сведение счетов?

— Я ничего не знаю, — невинно сказал Локар, — но что же другое это могло быть? Я виноват в том, что мой крик предупредил Рене об опасности: трое бандитов обратили свою месть против меня, разгромили мое кафе, причинили ущерб моему персоналу и моим клиентам. По крайней мере, двое из них были ранены. И потом один из нападавших заметил Рене. Правда, тот выстрелил первым. Он поймал свою жертву на мушку, и тот был ранен, мне это кажется несомненным, но второй был начеку и он его кокнул, вот и все.

— Ну, что ж, неплохая история, — задумчиво сказал Симонен. — Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне ее еще раз в полицейском участке.

Между тем прибыла группа криминалистов, состоявшая из людей с энергичными и серьезными лицами. Одеяло было убрано, и присутствующие снова увидели теперь уже остекленевший взгляд Рене. Защелкали затворы фотоаппаратов.

К комиссару присоединилось двое полицейских офицеров, одетых в штатское. Они-то и составляли то подкрепление, которое было запрошено из Орли: один был из полиции, а другой — из службы безопасности. Они прежде всего прошли в центральное здание рынка Ранжис.

— На выездах возобновилось движение, но под строгим контролем, — доложил один из них. — Во всяком случае, полицейские на выездах настроены весьма решительно и твердо. Ни одна машина марки «пежо 404», или «рено 16», или похожая не выезжала с территории Ранжис в течение минимум десяти минут перед вашим приказом о введении контроля на выездах.

— Тогда, — сказал комиссар Симонен тоном маршала империи перед началом решающего сражения, — это доказывает, что они не покинули рынка. Это только подтверждает мое мнение — мы столкнулись с чисто внутренним делом. Я думаю, что следует частым гребешком прочесать Ранжис.

И он вышел, сопровождаемый своим штабом, бросив на Фернана Локара взгляд, обещавший тому массу неприятностей.

— Симонен явно связывает это дело со взрывом бомбы в помещении фирмы Пеллер, это очевидно, — сказал Игрок. — Он предполагает, что сводятся счеты между конкурентами, переехавшими в Ранжис. Это не его вина. Он здесь новый человек. Его перевели сюда из Фонтене-о-Роз или из какого-то подобного захолустья. Он не знает местных условий.

Снова был час завтрака на улице Ренуар. Помимо Леонтины и ее дочери здесь в ожидании трапезы отдыхали Гедеон Шабернак и Фернан Локар.

Испытания минувшей ночи сурово отразились на лицах всех четверых. Это было понятно, так как они больше не спали, после того как консорциум нанес очередной удар, предназначенный Ранжис. Леонтину Пеллер, которая вспомнила суровые времена своей работы в молодости, с трудом удалось затащить в кафе. Лишенная своего обычного продолжительного отдыха, с темными мешками под глазами, она постарела буквально на глазах у Фернана Локара.

— Поставьте себя на его место, — ответил Гедеон Шабернак. — Это честный полицейский со строгим логическим мышлением, которому приходится разбираться с перестрелкой. Он перекрыл все выходы с рынка, вы на его месте сделали бы то же самое, и никто не попытался Ранжис покинуть. Естественно, он приходит к выводу, что стрелявшие все еще находятся здесь.

Сомневаюсь, что я смог бы прийти к другому выводу, если бы у меня не было доказательств существования гамбургского консорциума.

Игрок кивнул, внимательно разглядывая свою рюмку с виски. Казалось, что он, как в театре, подготовил свой торжественный выход.

— Вы можете не сомневаться, мой дорогой, — сказал он. — Вот что я подобрал, после того как ушли незваные гости.

Он протянул молодому адвокату маленький прямоугольник из черной кожи. Заинтригованная Изабелла склонилась над плечом своего жениха. Ее мать ждала с олимпийским спокойствием. Из этого футлярчика Гедеон вытащил прямоугольную пластиковую карточку с рельефным изображением на ней.

— Это кредитная карточка, — сказал он. — Карточка «Дайнерс клаб». И она выдана на имя Людвига Леера из Гамбурга.

Ошеломленный, он повернулся к Локару.

— Как эта карточка оказалась в вашем кафе?

— Я могу без труда ответить на ваш вопрос. Она, без сомнения, находилась во внутреннем кармане одного из нападавших, того, кто был ранен. Я видел, как после того как в него попала пуля, выпущенная Рене, он шатаясь приблизился к одной из колонн возле двери и схватился за нее. Возле той колонны я и нашел эту штуку.

Беседа была прервана, так как все перешли к столу. Бенджамин подал закуски и удалился с присущим ему достоинством.

— Во всяком случае, — констатировала Леонтина Пеллер, — это еще одно доказательство того, что немцы шутить не намерены. Рене прикончил их Макса де Руйе, и они, не колеблясь, организовали карательную экспедицию, прибыв для этого из Гамбурга.

— И эскалация продолжается, — добавила Изабель. — Так, если Макс рисковал убить трех человек, взрывая домик в Шевийи-Ларю, то операция в кафе была куда более грязной.

— Меня же, — задумчиво сказал Локар, — больше всего интригует то, как они нанесли удар. Я просто не могу себе представить, что эти типы все еще находятся в Ранжис. С пяти часов утра не менее двух сотен агентов прочесывают все снизу доверху. С другой стороны, я уверен, что, по крайней мере, один из них не смог уехать. Тот тип, который получил пулю от Рене, был очень плох и едва смог бы перенести путешествие. Его сообщники буквально на руках донесли его до автомашины.

Только один Гедеон Шабернак не говорил ничего. Он хранил молчание, рассеянно разглядывая содержимое своей тарелки. Уже несколько дней, особенно последние несколько часов, он испытывал нараставшее раздражение, оттого что наткнулся на факт, который маячит у него перед глазами, и, тем не менее, он его не видит.