Владимир Колычев - Это месть, детка! Страница 27

– Очень смешно! – Тувинцев с пренебрежением глянул на него и скривился.

– Нет, это вам спасибо! Развеселили вы нас, весь день смеяться будем.

– Ну-ну.

На этом разговор и закончился. Тувинцев ушел.

– Психиатрическую экспертизу надо бы провести, – сказал Артем. – А то наберут в полицию всяких!..

– Это какой-то абсурд! – Наташа эмоционально вознесла руки.

От возмущения она даже не обращала внимания на то, что Артем по-прежнему обнимал ее.

– Зачем, скажи, мне травить твоего отца?

– Это от бессилья, – заявил Смит. – Имитация бурной деятельности. Заказчика найти не могут, а работу показывать нужно. Вот менты с ума и сходят.

Наташа кивнула ему в знак благодарности. Ей очень нужна была его поддержка. Да и в Артеме она нуждалась, может, потому и не вырывалась из его объятий.

– Не было в чае никакого яда! – сказала красавица.

– А кто в этом сомневается? – шепнул ей на ушко Артем.

Но, видно, его голос прозвучал слишком жарко. Это испугало Наташу, вернуло ее в действительность, где она не должна была допустить близких отношений с этим парнем. Она отскочила от него как ужаленная, но Артем лишь улыбнулся. Для счастья ему хватало и тех минут, которые он провел в обнимку с ней. Пока.

Ожидание в аэропорту, регистрация, перелет, переезд – все это весьма утомительно. Хорошо, что рабочий день уже закончился к тому времени, когда Егор Валентинович наконец-то добрался до Москвы.

Он сразу поехал домой, там принял ванну, жена налила рюмку водки, чтобы окончательно снять усталость. Но Тувинцев своим звонком вытряхнул его из состояния покоя, сказал, что у него есть новость, которая не терпит отлагательств. По телефону он говорить отказался.

Примерно через час Тувинцев подъехал к его дому. Егор Валентинович спустился, сел в машину.

– Я снял пальцы Матвеева!

– Ну! – Зиньков напрягся в ожидании.

Не стал бы Тувинцев ехать к нему домой в столь поздний час, если бы полученный результат не выходил из ряда вон.

– Это не Матвеева пальцы! – Тувинцев пытался, но не мог сдержать ликующую улыбку.

– Так!

– Отпечатки принадлежат Ставровскому Сергею Антоновичу. Шестьдесят шестого года рождения, в восемьдесят четвертом имел привод в милицию за хулиганство, с тех пор больше никаких контактов с органами.

– Но пальцы остались.

– А пальцы остались. Фотография тоже имеется. – Тувинцев поднял с заднего сиденья папку, вынул из нее личное дело и ткнул пальцем в снимок, с которого на Зинькова испуганно смотрел совсем еще юный паренек.

В нем угадывались черты, присущие взрослому Матвееву.

– А это фотография нашего старого знакомца. – Тувинцев показал Зинькову другой снимок, на котором в презрительной ухмылке кривил губы куда более зрелый парень. – Здесь ему двадцать лет. Улавливаешь сходство?

– Одно и то же лицо.

Действительно, Ставровский и Матвеев ничем не отличались друг от друга. Это бросалось в глаза, несмотря на разницу в возрасте и отношении к той обстановке, в которой происходило фотографирование. Ставровского пугало общение с законом, а Матвеев демонстрировал свое презрение к нему.

– Ставровский воспитывался в семье. Сразу видно, что домашний мальчик. А Матвеев – шпана детдомовская.

– По нему заметно, – согласился Зиньков.

– Ставровский просто с кем-то подрался, а Матвеева взяли за грабеж. Пять лет лагерей, три года отсидел.

– Значит, вместо Матвеева «Парад-Инвестом» управляет его двойник?

– Да, брат-близнец. В один день родились.

– Одного сироту взяли в семью, а другой остался в детдоме?

– Похоже на то. Наведем справки, выясним.

– Может, лучше у самого Ставровского спросить? – Зиньков усмехнулся.

Хотелось бы ему посмотреть на этого деятеля, после того как его тайна с треском лопнет. Уж тогда-то он по-другому запоет.

– Можно и у него. Представляю, какой шум поднимется! – Тувинцев мечтательно сощурил глаза.

Возможно, он видел в своих фантазиях приказ о новом назначении, скрепленный очередной звездой. Егор Валентинович не мог его осуждать. Сам такой. Тоже засиделся на рядовой, в общем-то, должности.

– Это еще не все, – сказал Зиньков.

– Да, забыл спросить, как ты съездил.

– Предчувствия меня не обманули, – с усмешкой проговорил Егор Валентинович. – Из двух стволов пальнул. По двум зайцам. Селиванова – не совсем Селиванова.

– Как это не совсем?

– Я говорил с настоящей Селивановой. То есть с Харитоновой. С той самой женщиной, за которую Селиванова себя выдавала. Харитонова опознала ее, говорит, в поезде с ней ехала. Разговорились, разошлись. Утром Харитонова смотрит, а паспорта нет.

– Значит, Селиванова по чужому паспорту на работу устроилась? А почему Селиванова, а не Харитонова?

– Замуж вышла.

– По чужому паспорту? А теперь у нее свой. Ловко, ничего не скажешь.

– Да она и сама по себе ловкая. Киллера из окна как выкинула. А толкала она его на Матвеева…

– На Ставровского, – поправил Тувинцев.

– Или на Ставровского. А может, и на Матвеева. Вдруг они там чередуются, кто их знает. Один киллер на Ставровского охотился, другой на Матвеева.

– Другой – это Селиванова?

– Вот-вот.

– А я ее обвинил в том, что она Матвеева могла отравить. Ворвался в квартиру к его сыну, сказал, что в доме убийца.

Стараясь не вдаваться в подробности, Тувинцев рассказал, как раздобыл отпечатки пальцев Матвеева, хитрил, импровизировал.

– Я смотрю, Селиванова очень близко подобралась к Матвееву. Может, и чай был отравленный, – вслух подумал Зиньков.

– Да, я знаю, ты на нее грешил. Я кружку не мыл, можно анализ провести.

– Возможно, Селивановой не удалось выбросить Матвеева из окна, и она решила его отравить.

– Меня это не удивит, – сказал Тувинцев. – Ты говорил, что Селиванова может быть причастной к покушению. Сперва я думал, что ты, Егор Валентинович, блажишь. Теперь уже так не считаю.

– Да я и сам не особо верил, но сомнения стучат как тот дятел. Вот сюда! – Зиньков тюкнул себя пальцем по темечку.

– Дятел или нет, а червячка выдолбил. Даже двух.

– Как бы нам этих червячков проглотить?

Зиньков озадаченно ущипнул себя за мочку уха. С Селивановой церемониться не стоит – прижать к стенке фактом и допросить. А Матвеев-Ставровский – личность известная и опасная. Как бы его «червячок» не встал поперек горла, не влез в душу задом наперед.

Глава 13

Хороший коньяк должен быть мягким на вкус и крепким на ощущение. Пить его лучше всего под доброе настроение. Если человек не в духе, то пойдет и плохой. А если мысли такие, что хоть в петлю лезь, то сгодится и паленка.

Настроение у Михаила Антоновича было не в дугу. Но плохого коньяка у него в баре не было. Не говоря уже о паленом спирте, настоянном на гнилых опилках. Приходилось тянуть хороший, дорогой напиток.

Марта тихонько подошла к нему, села на диван, свернулась кошечкой и положила голову на колени. Она еще и замурлыкала, когда он запустил пальцы в ее волосы.

– На меня дуешься?

– На тебя тоже.

– Не было у нас ничего с Ильей.

Михаил Антонович криво усмехнулся. Трезубова больше нет, и теперь Марта может врать сколько угодно. А откуда она, интересно, знает, что Трезубов отправился в мир иной? Может, звонила его секретарше, узнала, что он пропал. Марта баба сообразительная. Не зря же столько лет с отъявленным бандитом прожила.

– Не было, ну и ладно.

– Я серьезно! – Марта приподнялась на локте и внимательно посмотрела на него.

– И я серьезно. – Он усмехнулся.

– Ты хочешь мне поверить? – угадала она.

– Я хочу забыть о том, что могло быть.

– Не было ничего.

– Значит, я забыл.

– Ты меня простишь?

– Уже простил.

Марта радостно распахнула глаза, открыла рот, порывисто выдохнула и свела ладони. Со стороны могло показаться, что она кричит «ура» и аплодирует.

– Мне тоже налей!

Женщина вскочила с дивана, сняла с держателей над стойкой бара коньячный бокал, села. Он сам налил ей – как положено, на два пальца.

– За нашу любовь? – возбужденно спросила она. – На брудершафт?

Сначала переплелись их руки, потом сошлись в поцелуе губы. Остановиться они не смогли, поэтому и тела слились в единое целое. Сильные ощущения захлестнули его с головой, и он снова, в какой уже раз, почувствовал себя самым счастливым человеком. А ведь было время, когда Марта светила ему с недостижимой для него высоты.

В тридцать четыре года у человека должен быть хотя бы кол, за которым можно возводить свой дом. Семья, дети, работа, а у Сергея Ставровского не было ничего. С женой он развелся, малышей в браке не было, даже дома его лишили. Сестра с мужем заставили Сергея съехать с родительской квартиры. Оказывается, он не родной сын у отца и матери, а приемный, детдомовский. Сергей, конечно, мог бы побороться за право на свой угол в комнате, но решил начать новую жизнь с чистого листа из другой тетрадки.