Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества Страница 27

— И поэтому ваш брат пытался избавиться от нее, свести?

Она снова промолчала.

— Когда вы видели брата в последний раз?

— Накануне вечером.

— Он что, не ночевал дома?

— Не ночевал.

— И вас это не удивило?

— Он мужчина, хозяин своей судьбы.

— Хозяин… Да вам самой-то жалко его? Жаль хоть чуть-чуть? Или совсем все равно? — Колосов резко наклонился к ней. — Эй, вы, очнитесь. Хоть на этот-то вопрос не соврите — брата жаль или плевать на то, что его зарезали там, на кладбище?!

Она низко опустила голову — темные пряди волос коснулись татами. Она словно не желала, чтобы он увидел выражение ее лица.

— Я ничем не смогу вам помочь, — прошептала она, — даже если бы и очень хотела. А ему помочь вы вообще бессильны.

— Я должен найти его убийц, — сказал Колосов. Она вздрогнула.

— С чего это вы решили, что… что их было несколько, а не один? — спросила она.

— Потому что картина места убийства об этом свидетельствует. Ваш брат не говорил, что собирается ехать в Мамоново-Дальнее?

— Нет.

— Ну, может быть, у вас там, на местном кладбище, кто-то похоронен?

— Нет-нет, у нас там никто не похоронен, вы что!

Колосов отшатнулся — ее реакция была неописуемой. Она вскочила на ноги, точно ее подбросила пружина. Смуглые щеки ее покрыла мертвенная бледность.

— Что с вами? Успокойтесь. Я просто спросил — мало ли. Может, брат ваш поехал тетушку покойную проведать и на какое-то хулиганье случайно наткнулся. — Он плел это, внимательно следя за выражением ее лица. — Сейчас кого только не носит по заброшенным кладбищам… Значит, никто не похоронен.

— Нет, я же говорю вам — нет!

— Да я понял, понял, успокойтесь… А что, брат ваш, Алексей, был очень религиозен?

Она молчала.

— Или у него это хобби было такое — кресты из досок сколачивать? — Колосов ждал ответа — напрасно. — Ну, Женя, что же вы молчите? Опять трудный вопрос?

— Я не знаю, я ничего не знаю. — Она закрыла лицо руками. — Что вы мучите меня?.. Подите вы все от меня! Я не знаю даже, как мне дальше жить, что делать вот с этим вот. — Она неожиданно с силой ударила стиснутыми кулаками по коленям. — Позвонили, сказали — вашего брата убили, Лешу убили… У меня свет в глазах померк, сердце остановилось. А они теперь являются, лезут с вопросами… Нужны ему теперь ваши вопросы? Помогут они ему теперь? Воскресят его? Да вообще, что вы можете? Что вы понимаете в этом? Вы же даже не представляете себе, с чем столкнулись. Вам и во сне такое вряд ли приснится…

— Я не могу представить себе пока только одного: почему вы категорически не желаете отвечать ни на один мой вопрос?

— Я не отказываюсь. Я просто ничем уже не могу ему помочь. Все, все погибло. Слышите вы, погибло!

Она не сказала «помочь вам», она сказала «ему», и это тоже Колосов отметил про себя как некую особенность этого странного разговора.

— Я забрал из квартиры архив Неверовского, — сообщил он Кате. — Сестра его не возражала. Пару записных книжек и второй мобильный телефон. Посмотрим, может быть, это что-то даст.

— По-твоему, почему она не пожелала разговаривать? — спросила Катя.

— Меня не покидало ощущение, что она чего-то боится. И вместе с тем не хочет, чтобы я это заметил. А когда я упомянул про кладбище, она аж в лице изменилась. Нет, что-то тут не так с этой девицей Женей… И квартира у них чудная — с одной стороны, выставка, как в публичном доме, а с другой — распятие над входной дверью, кресты. Гремучая смесь какая-то. Это видеть надо — я для описания даже слов не подберу.

— Кресты над дверью, по поверью, прибивают или рисуют для защиты, — заметила Катя.

— От кого?

— От нечистой силы, от демонов.

— Ты хочешь сказать — они оба шизанутые или сектанты?

— Ничего я не хочу сказать. — Катя вздохнула. — Поездку я нашу с тобой вспоминаю. Думаю, не только в сауну, но и в Мамоново-Дальнее нам не раз еще возвращаться придется.

— Между прочим, я тут любопытную историю про это Мамоново слышал. — Колосов хмыкнул. — В кабинете у шефа подслушал — ему Бекасов Пал Дмитрич звонил, ветеран, фронтовик.

— Знаю его отлично. Ходячая энциклопедия нашего главка на все времена.

— Он рассказал, что еще в годы войны… Точнее, летом сорок первого, когда немцы к Москве рвались, туда был сброшен десант парашютный, причем не армейский, а какой-то спецдивизии СС. С точки зрения тактики и стратегии — демарш совершенно бессмысленный вроде бы. Это юго-восточное направление. Там наши истребительные отряды стояли и полк специального назначения НКВД — прикрывали весь квадрат заповедника. Так что эсэсовцев этих всех, едва они приземлились, порубили в капусту. Бекасов говорит — почти все они в общей могиле были похоронены прямо там, на краю кладбища. Так и осталось тогда загадкой, что тому десанту понадобилось в августе 41-го в нашем Мамонове.

— Там же в нескольких километрах пороховой завод. Они были диверсанты и хотели его взорвать, — сказала Катя.

— Они-то, конечно, были диверсанты. Но завод, — Колосов вздохнул, — завод, между прочим, построили только в пятьдесят шестом году.

Глава 14. ПРАВНУК КОМАНДАРМА И ЕГО ДЕВУШКА

Когда вы входите под своды легендарного дома, о котором столько читали и слышали и мимо которого вам прежде доводилось лишь проезжать, следуя на очередной вызов дежурного по рации, то вольно или невольно, вы испытаете чувство волнения — вот он, оказывается, каков, этот Дом на набережной, где жили люди, имена и деяния которых вас заставляли зубрить еще в той, советской школе.

Дом на набережной встретил Никиту Колосова совсем не так, как дом Неверовского на Ленинском проспекте. Во дворе царила чинная тишина, в лужах купались голуби, предчувствовавшие наступление жары. Из арки, как из пещеры, тянуло прохладой. Колосов подъехал со стороны набережной и оставил машину на стоянке у моста. Брел не спеша — время до встречи с Федором Стальевичем Федаем, дядей погибшего Валерия Федая, еще оставалось. Он остановился у парапета. За рекой высилась бело-золотая громада Храма. Дом отбрасывал тень на набережную, на речной причал, на пришвартованный возле него экскурсионный теплоходик. Но тенистая громада не достигала противоположного берега Москвы-реки. Там было солнечно, и в прогретой солнцем воде струилось отражение белых стен и золотых куполов.

Колосов поймал себя на том, что думает вовсе не о предстоящем допросе свидетеля, а о том, что сейчас в данную минуту видят его глаза. И мысли все были какие-то непривычные — слишком уж красивые, возвышенные, сентиментальные. Он стряхнул их усилием воли, закурил и, обогнув Театр эстрады, прошел вдоль фасада, обращая внимание на каждую памятную мраморную доску. Возле доски с профилем командарма, правнук которого встретил свою смерть в жарко натопленной сауне бывшего порохового завода, он постоял Кругом были лишь серые стены, гранит набережной, асфальт, запах бензина.

И здесь, как и в доме на Ленинском, дверь в квартиру ему открыла женщина — точнее, совсем молоденькая девушка. У нее были темные кудряшки и смешные веснушки на носу. Но эти веснушки и кудряшки никак не вязались с горестным выражением ее заплаканного опухшего личика. Колосов представился.

— Дядя Федя тут, ждет вас, — сообщила девушка. — Они все тут. С Фаиной Захаровной, бабушкой Валеры, плохо — у нее сейчас врач, наверное, в больницу отправят. А маму Валеры вчера увезли — острая сердечная недостаточность. Подождите, пожалуйста, я ему скажу, что вы пришли.

— А вы кто, девушка? Как вас зовут? — по-свойски спросил Колосов.

— Я… я никто, то есть я дружила с Валерой, мы учились в одном классе когда-то. — Она смерила Колосова взглядом и шмыгнула как мышка за дверь.

Он остался в огромной прихожей — зеркало, дубовые шкафы, бронзовая люстра и под самым потолком лосиные рога, источенные жучком. Створки боковой двери распахнулись, и на пороге возник седой краснолицый мужчина в спортивном костюме.

— Вы ко мне? Из уголовного розыска? — спросил он густым генеральским басом. — Прошу в кабинет моего покойного брата.

«Брат покойник, прадед покойник, правнук — тоже покойник, — подумал Колосов, — и маршал Тухачевский, что жил в соседнем подъезде, — тоже покойник». Он еще подумал: «А вот предложили бы мне пожить в таком доме-мемориале, согласился бы?» Вопрос так и остался нерешенным.

— Проходите, молодой человек. — Федор Стальевич провел его в большую комнату с книжными шкафами до самого потолка и огромным письменным столом. На всех вещах лежал отпечаток прошлого. На столе под стеклом, словно намеренно, кем-то был забыт календарь 82-го года. Туркменский ковер на полу пестрел потертостями и проплешинами. У стола громоздилось кожаное кресло эпохи сороковых. А с огромного портрета над бюро сурово смотрел красный командарм, герой Гражданской войны. Колосов видел лысый череп, лихие усы, нахмуренные брови, орден на гимнастерке и темные провалы глаз — под взглядом командарма неуютно было жить на белом свете даже в Доме на набережной под такой близкий бой курантов на Спасской башне.