Татьяна Степанова - Родео для прекрасных дам Страница 27

— Ты договорился насчет отпуска? — спросила Вероника. Странно было как-то — спрашивала-то она Лосева о радостных вещах, а тревога в сердце росла, сжимала его, точно клещами.

— Угу, — Лосев, казалось, что-то обдумывал. — Только вот надо уладить сперва кое-какие дела.

Вероника смотрела на него.

— Ну что ты, Вера, — Лосев махнул рукой. — Брось, не бери в голову. Это не нам с тобой волноваться надо. Нас это ни с какого бока не касается, так я говорю?

— Гошенька, ты…

— А с другой стороны, — Лосев задумчиво почесал подбородок, — нервы-то и у нас не веревка, правда? А за мотание нервов нам и на ладонь не плюнули. А ведь это того, Верок, такое дело — нервы, психика. Тонкая механика. А компенсации никакой — разве это справедливо?

И тут Вероника не выдержала. Подошла к Лосеву, обняла его. Она слишком хорошо знала его, успела уже изучить за все то время, что они были вместе.

— Гоша, не надо, — прошептала она. — Я прошу тебя, не надо, слышишь?

— Что, что не надо? Что ты испугалась, дурочка?

— Ничего, ничего нам не надо, — шептала Вероника. — И так уж видишь, как все вышло… ужасно…

— Да я ж для тебя стараюсь, — хмыкнул Лосев. — Для нашей будущей семьи. Да ладно, не трясись, как овца. Я только мысль высказал, что за мотание нервов положена дополнительная компенсация. А ты уж и в панике… Ну, брось. Перестань, — он отстранил от себя Веронику, глянул на часы. — Собирайся давай, а то на автобус опоздаешь.

Он смотрел, как она торопливо переодевается — снимает форменное платье горничной, надевает цветную шифоновую юбку, прямо на голое тело натягивает тонкий хлопковый свитерок. Он был доволен, что она давно уже не носит бюстгальтер. С такой грудью — небольшой, полной, крепкой, как орех, это просто грешно.

— Подожди, — шепнул он, спрыгивая с подоконника. — Иди сюда. Только дверь запри сначала.

— Ты с ума сошел, а автобус? — Еще целых десять минут, я тебя обманул, — он сильным рывком притянул ее к себе.

— У меня гости, месячные начались… — Вероника положила руку на ремень его форменных черных брюк.

Лосев накрыл ее руку своей. Крепко сжал.

— Чтоб утром все было тип-топ, — шепнул он, целуя ее. — Никаких досадных препятствий. Слышишь? Ну давай, давай, солнышко, по-быстрому, время — золото!

Надавливая ей на плечи, он заставил ее встать на колени. Рывком расстегнул тяжелый ремень, на котором висели рация и резиновая дубинка. Все остальное Вероника уже делала сама.

Рабочий день в офисе фирмы «Стройинвест» начинался в девять. Юлия Олейникова, как ни старалась, всегда опаздывала. Утром на Каширском шоссе, по которому она ехала на машине, — пробки. А на так называемой развилке на пересечении с МКАД — вообще столпотворение.

Юлия Олейникова ненавидела пробки и медленную езду. Она обожала скорость, любила обгонять тихоходов. Нещадно подрезала неповоротливых и почти никогда не сбавляла скорость на крутых поворотах. Правда, на Каширке таковых и не было. И за это она не любила Каширку, как не любила и Новый Арбат, и Кутузовский проспект, Тверскую и Ленинский. Вообще Москвы она не любила, не принимала. Часто вспоминала тишайшую Гатчину, откуда была родом и уехала еще студенткой. И Рим, в котором прожила пять незабываемых лет и где едва не вышла замуж.

Просыпаясь по утрам в своей московской квартире на одиннадцатом этаже новостройки в Царицыне, она часто вспоминала уютную тесную съемную квартирку на улице Кватро Фонтане в Риме: спальня, столовая-кухня и открытая терраска с выходом на плоскую крышу соседнего дома. Там росли апельсиновые деревья в кадках, стояли два плетеных кресла и стол. Справа высилась терракотовая стена отеля, дававшая тень в самые знойные послеполуденные часы. Слева располагался маленький старый кинотеатр, в котором шли только американские фильмы и никогда итальянские. Весь Рим был как на ладони — вид с террасы открывался великолепный.

Квартирка, апельсиновые деревца в кадках, солнечная терраса, башни-близнецы церкви Санта-Тринита дей Монти, видные изо всех окон, — все это кануло в небытие, как только в совместной итало-российской туристической фирме, в которой в должности менеджера по связям добросовестно трудилась Юлия Олейникова, неожиданно и повально начались сокращения сотрудников. Юлию уволили.

Ничего не вышло и с замужеством. Сорокалетний гражданин Швейцарии албанского происхождения, шумный, взбалмошный, неутомимый в сексе, пылкий, как дитя, за которого двадцатисемилетняя Юлия так влюбленно, настойчиво и целеустремленно собиралась выйти замуж, оказался больным вялотекущей шизофренией. Это выяснилось перед самым венчанием. И Олейникова не рискнула. Побоялась.

Рим с треском накрылся. Юлии так хотелось верить, что не навсегда. С Владленом Ермолаевичем Авдюковым она сошлась в большей степени оттого, что он клятвенно обещал ей беззаботное многомесячное путешествие за границу.

О том, что Авдюков убит, ей сказал Усольский. Он же сообщил, что убийством занимается милиция.

Юлия Олейникова ждала, что ее вызовут туда. Но ее не вызывали. Медлили. Так прошло больше недели. На похороны Авдюкова она не пошла. В основном из-за его жены Светланы Петровны. И из-за Нателлы Георгиевны Усольской, с которой ей в последние месяцы было неприятно, трудно встречаться.

Ночью после похорон Юлии приснился кошмар — будто бы Авдюков, потный, багровый от выпитого в баре коньяка, наваливается на нее всей своей грузной тушей, переворачивает, вминая ее лицо в душную подушку, и пытается снова…

Юлия проснулась от собственного немого крика — кошмар, слава богу, оборвался, как лента в старом кинопроекторе.

После похорон по «Стройинвесту» поползли слухи о том, что Авдюков был отравлен. Юлия ощущала на себе настороженно-любопытные взгляды сотрудников. О том, что она жила с Авдюковым, знали все. То, что она уезжала вместе с ним в «Парус», соответственно тоже не было тайной. В воздухе, казалось, так и витал никем пока еще не высказанный вслух, но мучивший всех любопытных вопрос: «Как же вышло, что он умер, а ты осталась жива?» Олейникова ждала, кто же озвучит этот вопрос первым. По целому ряду причин ей казалось, что спросит ее об этом именно Орест Григорьевич Усольский.

Офис «Стройинвеста» размещался на четвертом этаже обветшалой высотки из стекла и бетона эпохи семидесятых, фасадом своим выходившей прямо на Окружную железную дорогу. В прошлом в высотке располагался «почтовый ящик», ныне же помещения сдавались в аренду. Арендаторов расположение здания устраивало-в высотке гнездились в основном офисы областных фирм, предпочитавшие окраину столицы родной районной глубинке.

«Стройинвест» сделал на своем этаже ремонт. Помещение офиса мало чем отличалось от принятого повсеместно делового стиля — чистота, порядок, неброские цвета, много света и пустого пространства.

Марьяна отправилась в «Стройинвест» на дежурной отделовской машине, с водителем. По дороге забрала Катю у метро. Пока ехали, рассказывала, что ей удалось выяснить по поводу самой фирмы. Выясняла Марьяна не с помощью уголовного розыска, а напрямую через районную администрацию, где, оказывается, у нее работали приятельницы. В результате очень быстро и без всяких бюрократических проволочек Марьяна получила доступ к регистрационным файлам, а также к информации о налоговых сборах. «Стройинвест» числился по всем параметрам успешно развивающейся, прибыльной, однако пока еще весьма скромной компанией. Получила она сведения и о выигранном «Стройинвестом» тендере на разработку карьеров.

— Помимо «Стройинвеста», в конкурсе участвовало еще пятнадцать строительных фирм, — сообщила она Кате. — У меня есть их список. Там ни одной нашей, местной, фирмы нет. Почти все московские, а также одна голландская и одна польская. Формально Авдюков с Усольским выиграли тендер вполне законно. Но ты ведь знаешь, как бывает — это на бумаге комар носа не подточит. А слухи, мне мои девчонки сказали, в администрации ходят иные: мол, Авдюков и Усольский обстряпали дело при помощи связей, причем явно обещали взять кого-то в долю. За бесплатно выгодные контракты никто не получает.

— Значит, если досконально проверять версию «конкуренция и коммерческая деятельность» — потребуется разбираться со всеми этими проигравшими пятнадцатью фирмами? — спросила Катя.

— Потребуется — разберемся, — не совсем уверенно ответила Марьяна. — Ну вот мы и приехали, вылезай.

Стеклянный фасад высотки отражал прямые солнечные лучи. Большие окна казались слепыми. Высаживаясь из машины, Катя не знала, что с четвертого этажа за ними уже пристально и тревожно наблюдают.

Юлия Олейникова, стоя у окна приемной, курила, смотрела вниз. Было десять часов утра — обычно в это время в кабинете Владлена Ермолаевича Авдюкова шло совещание. Но сейчас дверь кабинета была заперта на ключ. В приемную никто не заглядывал.