Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору Страница 27

Что ждало его впереди? Мрак. Были ли надежды? Они всегда есть. Но какая надежда может быть на следователя, который изначально встал не на сторону объективного отношения, а принял обвинительный уклон?

И сейчас жалел Кеша, что сразу отказался от адвоката. Когда понял, было поздно. Уже в суде пришел какой-то очкарик, по внешнему виду которого сразу стало ясно – он здесь лишний. Его рожа, сморщенная от недовольства, выражала сомнение в том, что в его услугах действительно нуждаются. Но Иннокентий Игнатьевич понимал и его. Кто станет работать за бесплатно?

Пробормотал очкарик какую-то ересь относительно гуманности и отсутствия прямых доказательств и после оглашения постановления выскочил из зала первым. Торопился куда-то, не иначе.

А Кешу, прижимающего кусочек ваты к безымянному пальцу на одной руке и попутно – на вене другой кусочек, повели. Надели в клетке наручники, потом открыли клетку и повели.

И показался тот путь Варанову дорогой, у которой нет конца. Бывает так – тянется проселочная дорожка по полю, тянется, сужается понемногу, а потом вдруг обрывается. Как жизнь. И не успеешь подумать – а стоило ли по ней идти?

– Это бесчеловечно!.. – сорвался Иннокентий Игнатьевич, разворачиваясь через плечи конвоя к уже пустующему креслу председательствующего.

Так что слышал его один Кряжин. И конвой. Но тем было все равно, потому как и не таких выводили.

– Что думаете делать? – обычно Смагин обращался к Ивану Дмитриевичу на «ты», но избирать такой способ общения на совещании, затеянном начальником следственного управления, было невозможно. – Исходя из услышанного, я делаю вывод, что уверенность в причастности Варанова к убийству Оресьева строится исключительно на косвенных доказательствах. У него была замечена необоснованно крупная сумма денег; он не отрицает, что в джипе побывал; он предъявил в винном магазине вексель из портфеля депутата и на «проводке» указал место нахождения самого портфеля. Это все косвенно и прямо не указывает на то, что выстрел был произведен им. Нужны свидетели, Иван Дмитриевич.

Кряжин крутнул крепкой шеей – любой галстук казался ему ярмом, а форменный – в большей степени. «Селедки» он ненавидел с первого момента облачения в форму прокурорского работника.

– Свидетельские показания есть, – подтвердил он. – Но они мне не нравятся.

Заявление чересчур смелое, и сидящие по обе стороны «важняки» невольно обратили к нему свои взоры. Свидетельские показания могут либо существовать, либо отсутствовать, а любы они следователю или нет – вопрос из другой области взаимоотношений следователя с доказательствами. В данном же случае речь шла именно о наличии людей, которые что-то видели или что-то говорили.

– Есть гражданин преклонных лет, утверждающий, как в момент его выхода на улицу от джипа удалился человек с предметом, похожим на портфель. Описание фигуранта по ряду признаков совпадает с визуальным обликом Варанова, – Кряжин покусал губу, выискивая в папке следующий документ. – Есть показания женщины из сороковой квартиры того же восемнадцатого дома по улице Резниковской, которая слышала звук выстрела и видела человека, удаляющегося от джипа. Ее описание фигуранта совпадает с внешним видом Варанова по цветовой гамме, но не совпадает по обозначению предметов одежды.

Смагин развел руками.

– Цветовая гамма, Иван Дмитриевич, вещь постоянная. Константа, так сказать. Перепутать цвета может лишь дальтоник, а их, если верить статистике, один на двадцать пять тысяч граждан. Свидетели – явно не заинтересованные в исходе дела лица, находящиеся, как я понял по докладу, в состоянии конфликта, отсюда и разница в элементах одеяния. Не могут же бытовые склочники, не идущие на компромисс ни при каких обстоятельствах, соглашаться во всем? Но лгать очевидно, желая насолить спорной стороне, они не могут. Серый верх, черный низ, темная обувь – основное, что присутствует в их пояснениях. А это важно тем паче, что именно так и одет Варанов. Чем же вам не нравятся показания? – после последней фразы Смагин просительно, мол, перестань снова упираться, посмотрел на следователя. И без того, мол, дел хватает. Однако во взгляде крохотной искоркой светилось и предупреждение – «Помнишь нашу игру в вопросы и ответы?».

Ивану Дмитриевичу, о чем он заявил незамедлительно, не нравилось то, что мужчина видел «серый верх, темный низ» в половине девятого утра, а женщина – в половине второго ночи.

– Который час указывает в явке с повинной Варанов?

Кряжин этот вопрос ждал.

– Два часа ночи.

– Странное совпадение, верно? – не выдержал присутствующий Любомиров. Его это дело, равно и как остальных, не касалось, но факты ему показались столь очевидными, что «важняк» не сдержался.

– Никакого совпадения, если учесть, что МУРу час смерти Оресьева стал известен задолго до того, как я узнал о задержании им Варанова.

Начальник управления сжал губы и выдохнул. Подозревать уголовный розыск – неблагодарное, конечно, дело, ибо речь идет об обвинительной практике, а не об адвокатской, однако следствие на то и создано, чтобы агнцев отделять от козлищ. Кряжин относится к той породе «важняков», которые делают все не спеша, но везде успевают. Иногда мажут мимо цели, но на фоне общей работы эти промахи выглядят сознательным лукавством. Сознательным, потому что никто не совершенен, и из этого ряда мало кому хочется выделяться. Как Москва не терпит своих покорителей, так и следственное дело не выносит всегда правых. То есть – святых.

– Работай, Иван Дмитриевич, – на «ты» Егор Викторович все-таки сорвался, чем выдал понимание вышеописанной истины. – Ты что-то говорил о командировке в Тернов?

Услышав название незнакомого города, Любомиров заинтересованно посмотрел на Кряжина. Кряжин знает все города. Если он согласен на командировку, то, судя по произношению, Иван Дмитриевич явно навострил лыжи в Чехию. Везет.

– После того, как передопрошу свидетелей.

– Кстати, – встрепенулся Смагин. – А что с кровью Варанова?

Кряжин решительно кивнул головой:

– И когда дождусь экспертизы. Документацию в портфеле Оресьева пока не исследовал, думаю, делать это будет целесообразно вкупе с изучением обстановки в центре финансового оплота «Отчизны», в уже упомянутом Тернове.

– Я там подсказал кое-что... – посчитал необходимым заметить Любомиров, но желаемого результата это заявление не достигло.

Любой следователь на месте Кряжина посчитал бы свое положение достаточно уверенным. Редко выпадает такая возможность на четвертые сутки после громкого убийства мчаться на передопрос свидетелей, зная, что в активе имеется подозреваемый, чьи отпечатки пальцев прямо указывают на то, что тот побывал на месте преступления. Мало того, в активе имеется еще и заявление самого подозреваемого. Он был на том месте – согласен, крал вещи – согласен, видел труп – согласен, и то, что он не согласен с причинением трупу еще при жизни увечий, уже не так важно. Редкий следователь видел человека, который бы сразу сознался в убийстве. В основном за свободу такие типы, как Варанов, сражаются ожесточенно и осознанно. Понимают, что мосты сожжены и цепляться нужно за то, что есть.

Кряжин же, направляясь в «Волге» к восемнадцатому дому по улице Резниковской, размышлял над тем, что на сегодняшний момент у него есть лишь одно прямое доказательство совершения Варановым убийства. Это кровь на локтевой части пиджака Оресьева, ему не принадлежащая. Была борьба, Оресьев был еще жив. Потом депутат умер, и труп его пролежал без внимания окружающих более шести часов. Варанов утверждает, что подошел к машине в половине девятого утра, то есть после смерти сопредседателя «Отчизны». Если окажется, что кровь на рукаве пиджака не Варанова, то версия о причастности его к гибели депутата Государственной думы летит к черту.

Старика Иван Дмитриевич нашел быстро. Собственно, и не искал даже. Просто вышел из машины и подошел к лавочке у второго подъезда. На ней, разомлев от дневного солнца, располагались две старушки в пестром и искомый свидетель. «Михеич», как назвала его лжесвидетельница из сороковой квартиры с пластиковыми окнами.

Поздоровавшись, Кряжин отвлек ветерана от злободневной дискуссии на тему повышения тарифов и сравнения их со среднестатистическими по России (мотивацию грабительской политики Мосгордумы Михеич извлекал из свежего номера «Отчизны») и предложил подняться «для серьезного разговора».

Нет лучше способа заставить пожилого человека бросить все дела, кроме как заявить ему о том, что он необходим для важного дела. Люди, рожденные сразу после революции, надышавшиеся порохом Великой Отечественной и глотнувшие свежего воздуха Соловков, на фразу «важное дело» реагируют, как на главное. Так кошка, занимающаяся сексом, завидев мышь, бросает все остальные дела. Важный разговор со следователем из Генеральной прокуратуры (у пожилых хорошая память, фамилию «Вышинский» они не забудут уже никогда) заставил Михеича тут же нашарить в отвисшем кармане кримпленового пиджака связку ключей и засеменить в подъезд.