Владимир Колычев - Блатные псы Страница 28

– Никиткин его фамилия, – выдавил из себя Сколков.

– А чего так невесело?

– А чему веселиться?

– Ты знаешь, кто я такой?

– Знаю. «Смотрящий».

– А называют меня как?

– Лукомор.

– А кто за Бочаровым «смотрит»?

– Не знаю.

– А где тебя приняли? – усмехнулся Лукомор.

– Ну, в Бочарове… – пришибленно глянул на него Сколков.

– Что ты там делал?

– Ну, к мужику одному неправильно подъехал…

– Неправильно?

– Неправильно.

– Никиткин в Бочарове живет, знаешь?

– Откуда? Я про него краем уха слышал…

– И то, что Никиткин у Лукомора под ногами путается, не слышал?

– Нет.

В камеру вернулся Жадный. Лукомор глянул на него, качая головой, его информация уже не имела значения.

– Этот человек меня обманывает, – сказал он, кивком показав на Сколкова, – и он должен ответить…

На Марка набросились всей гурьбой. То ли он окончательно утратил веру в себя, то ли братва действительно казалась ему нечистой силой, так или иначе, сопротивления практически не было. Его скрутили, поставили на колени, прижали животом к шконке, кто-то схватил швабру…

Лукомор остановил этот шабаш в самый последний момент, и Сколков с убитым видом вернулся на место. Глаза воспаленные, красные, по щекам текут слезы, в носу хлюпают сопли…

– Ты не мент и даже не «мусор». Ты – полное фуфло, – презрительно фыркнул Елецкий. – Одинцов – да, Одинцов – мент. Его не запрессуешь, он до последнего стоять будет… Он здесь, недалеко, в «бэсовской» камере. Хочешь с ним поговорить?

Сколков опустил голову в медленном кивке. Он хотел в камеру к ментам, его не пугал разговор с Одинцовым. Он, казалось, готов был признаться в чем угодно, лишь бы вырваться из ада, в котором оказался.

– Поговоришь. Если мне все скажешь. Если нет, останешься здесь. На всенощную. А под утро повесишься… Я не шучу.

– Что говорить? – пролепетал Сколков.

– Ты знаешь, кто такой Татарин?

– Ну, я с ним не пересекался, он по другой линии…

– Что вы должны были с ним сделать?

Сколков провел пальцем по своему горлу.

– Как с Веселым?

– Я не знаю Веселого, мы с ним не решали, его без нас сделали. Если бы Татарин не слинял, и его бы без нас сделали…

– Кто бы сделал?

– Ну, есть люди…

– Только не говори, что ты не знаешь этих людей! – Лукомор посмотрел на Сколкова глазами Вия. В этих глазах не было угрозы, только приговор.

– Семен его зовут! – не выдержал Марк.

– Фамилия?

– Нестроев.

– Где живет?

– В Бочарове у него дом… Улица Железнодорожная… Он сам из Бочарова…

– С Никиткиным знается?

– Да, конечно. Они еще со школы знакомы…

– Даже так?

– Семен у Леонида Афанасьевича еще со школы в «шестерках» ходил. Мне сам Леонид Афанасьевич сказал, что нет у него преданней человека, чем Семен.

– Зачем он тебе это сказал?

– Ну, этот Семен со странностями.

– Например?

– Леонид Афанасьевич предлагал ему бизнес, положение в обществе, а он не захотел. Дом у него так себе, одевается, как чушок, машина стремная, обычная «Каптива»… И дружки у него такие же зачуханные…

– Что за дружки?

– Я не знаю, я с его дружками не бухал.

– А кто бухал?

– Ну, Семен и бухал.

– Одинцов каких-то «бухарей» завалил?

– Чего не знаю, того не знаю, меня уже «закрыли», когда это было.

– А кто знает? Кто Одинцова мог подставить?

– Ну, не знаю…

– А меня кто подставил?

– Ну, через Семена все шло, – вздохнул Сколков.

– А ему кто отмашку дал?

– Ну, не знаю…

– Чего ты не знаешь? Все ты знаешь! – разозлился Лукомор.

– Ну, может, Никиткин…

– Так и скажешь, что Никиткин!

– Кому скажу? – захлопал глазами Марк.

– Следователю скажешь!

– Так не ставил мне Никиткин задачу. Семен ставил. Он подъехал ко мне, сказал, что нужно сделать.

– А ему кто задачу ставил?

– Ну, понятно кто! Но я же не видел, не слышал…

– Разберемся, – успокоился Лукомор. – С Семеном твоим разберемся. Возьмем его и разберемся. Если он расколется, твое счастье. Если нет, мы с тебя не слезем…

Лукомор записал адрес, поднялся и вышел из камеры. В тот же час Марка перевели в камеру для «бэсов», к Одинцову.

Глава 18

Шов действительно разошелся, и пришлось возвращаться в больницу. Юля заставила это сделать. Сначала она «села на уши» самому Грише, затем принялась за Ожогина. Впрочем, Юра даже не сопротивлялся.

Рану обработали, подшили, наложили повязку, а больного закрыли в палате. Юля лично взялась охранять Кустарева, но удержать его не смогла.

Ожогин сработал четко – грамотно устроил засаду и гладко, без эксцессов повязал Ивана с его дружком. Оказывается, они ездили в больницу, за машиной Каштановой. Сначала женщину к себе в дом заманили, а затем и машину ее пригнали. Зачем они это сделали, предстояло выяснить.

Ожогин отправил задержанных в управление, где их раскидали по камерам. Кустарев нашел Юру в помещении для допросов. Тот усмехнулся, глянув на него, дескать, какой неугомонный, но ничего не сказал. Жестом показал на свободное место за соседним столом и приступил к допросу:

– Гражданин Гаврилин, зачем вы связали гражданку Каштанову?

– Она сама попросила, – нагло усмехнулся белобрысый Иван.

– Такими вещами не шутят, – сурово глянул на него Ожогин.

– Это не шутка, это ролевая игра. Любит она это дело.

– Я еще раз говорю вам, такими вещами не шутят.

– А я говорю вам, что это не шутка. Слышали про садо-мазо?

Ожогин медленно поднялся со своего места, с угрожающей неспешностью приблизился к задержанному. Гаврилин вжал голову в плечи в ожидании удара. Юра не производил впечатления своей комплекцией, но в его поджаром теле чувствовалась упругая, хлесткая сила. Он действительно мог ударить очень больно.

– Зачем вы связали гражданку Каштанову?

– А если она на меня с кулаками бросилась? Что мне оставалось делать?

– Зачем вы поехали в больницу за ее машиной?

– Ну, чтобы успокоить ее.

– Я разговаривал с гражданкой Каштановой, она сказала, что вы собирались ее убить.

– Не могла она вам этого сказать.

– Она должна была пропасть бесследно. Вместе с машиной, – сухо, монотонным голосом чеканил Ожогин.

– Кто вам такое сказал?

– Почему вы просили ее не говорить о Прошнике и Волхове?

– А потому, что Серегу и Пашу убили! А вдруг ваш бешеный майор убил бы и меня?

– За что?

– Ну, Серега же говорил про меня. Будто я с ним в сауне был, а жена вашего майора там на столе танцевала. Не было ничего такого!

– Зачем же Прошник об этом сказал?

– Да с головой у него проблемы! И ваш майор хорош! Нашел кому поверить! – Гаврилин эмоционально развел руками.

Ожогин отреагировал на это, как больной на голову боксер, который бьет во все, что открывается для удара. Он дернулся, будто собираясь нанести удар, и Гаврилин так же резко подался назад, пытаясь защититься.

– Спокойно, Иван Дмитриевич, спокойно! – Юра быстро схватил его за плечо, удержав от падения.

– Ну, вы тоже… Ну, это, того… – в смятении пробормотал Гаврилин.

– Майор Одинцов не поверил Прошнику и убивать его не ездил. И пистолет ему подбросили.

– Да?! Ну, я не знаю! – отвел глаза в сторону задержанный.

И Ожогин это заметил. Он схватил Гаврилина за лицо и потребовал:

– В глаза смотреть! Кто подбросил пистолет?

– Что вы себе позволяете? – возмущенно замахал руками белобрысый, но даже не попытался оттолкнуть от себя Ожогина.

– Кто подставил Одинцова? Смотреть в глаза!

– Я не знаю!

Ожогин стремительно отстранился от Гаврилина, вернулся на свое место, провел пальцами по пиджаку, оправляя полы.

– Извините, Иван Дмитриевич, нервы. Негативная реакция на ложь… – У него вдруг задергалась щека и еще он часто заморгал одним глазом.

– Что это с вами? – встревоженно глянул на него Ванек.

– Говорю же, реакция на ложь. Это сейчас пройдет… – Правая рука у Юры резко поднялась вверх, и он, так же порывисто, схватил ее левой. – А может, и не пройдет…

– Иван Дмитриевич, у Юрия Васильевича контузия, – с непроницаемо спокойным лицом, без тени юмора во взгляде произнес Кустарев. – Пулю из головы удалили, а ненависть к бандитам осталась.

– Я не бандит! – растерянно глянул на него Гаврилин.

– Вы не бандит, вы просто убийца. Расскажите, как вы убили Прошника и Волхова.

– Я не убивал!

– Кто подставил майора Одинцова? – спокойным, тихим голосом спросил Ожогин.

– А его подставили? – с жалким видом проговорил Гаврилин, с опаской глядя на него снизу вверх.

– Я понимаю, что ты Ванек, но Ваньку ты перед Манькой валяй, нам тут этого не надо.

– Перед Ириной Степановной Ваньку валяй, – уточнил Кустарев. – Она тебе уже поверила, поехала к тебе домой, а ты ее там за горло… Зачем?