Виктория Платова - Хрустальная ловушка Страница 28

Ничего себе, пещера Али-Бабы!

Заинтригованная, она принялась отбрасывать снег, и спустя минуту щель превратилась в лаз. В него вполне мог протиснуться человек.

Ольга колебалась недолго: похоже, затяжной вечерний полет по снежной целине задел в ней какую-то доселе неведомую авантюрную струну. А вдруг там, внутри скалы, действительно пещера Али-Бабы, несметные сокровища, золото скифов, золото рейха, золото партии?.. Она скользнула вниз, даже не задумываясь о последствиях.

…Спуск оказался совсем пологим и не занял больше нескольких секунд. Оказавшись внутри скалы, Ольга снова зажгла зажигалку.

Вот это да!

Рядом с ней, у правой стены, лежала связка факелов. И большой коробок охотничьих спичек в целлофановом пакете.

Возбуждение Ольги достигло крайней точки. Она вытащила из пакета спички и взяла один из факелов. Когда ярко вспыхнувшее пламя осветило все вокруг ровным светом, Ольга увидела прямо перед собой узкий коридор, похожий на штольню. Коридор уходил в глубь скалы, и Ольга двинулась по нему. Шла она недолго, коридор же постепенно расширялся и наконец превратился в довольно большой зал с низкими сводами. Очертания зала терялись в темноте, так что Ольга даже представить не могла его реальной величины.

Справа от входа она заметила какой-то странный механизм: алюминиевые соединения трубок, чем-то неуловимо напоминающие самые обычные, вполне невинные мелиоративные машины. Но то, что она увидела спустя секунду…

Факел в ее руке преобразил зал.

Он ожил, заиграл нестерпимо ярким светом: только теперь Ольга поняла, от чего идет этот свет.

В самом центре зала жил своей собственной жизнью ее собственный, увиденный только сегодня кошмарный сон.

Она еще не до конца поняла это, но уже почувствовала.

Холодея от страха, на подломленных ногах, она медленно приближалась к своему сну, и факел в ее руках дрожал.

Это был самый страшный музей, который только можно себе представить. Музей одной-единственной, но совершенной скульптуры.

Сначала Ольга так и восприняла это — как скульптуру. Как маленькую часть того ледяного городка, который так страшно напугал ее… Но там был только лед, самый безобидный лед, только и всего. Лед, осколки которого вполне сгодились бы для бокала с мартини. Сплошной лед без всяких изысков.

Под этим же льдом была смерть. Она поняла это, как только подошла поближе: семь человеческих фигур из льда, застывших в самых разных позах. С той лишь разницей, что это были не просто искусно сделанные фигуры.

Каждая из фигур когда-то была человеком.

Нет, это и были люди!

Когда Ольга поднесла факел к первой фигуре, то сквозь толщу льда проступило лицо, искаженное мукой. Отблески огня играли на гладкой поверхности и делали мертвые черты живыми: широко открытые остекленевшие глаза, темная прядь, упавшая на лоб; человек подо льдом был абсолютно голым.

— Хорошо развитая грудь, темные пробоины сосков, впалый живот, завитки волос в паху — греческая скульптура, совсем мальчик, юный Ганимед, обносящий вином небожителей…

Ольга закричала.

Ее крик, отраженный стенами зала и равнодушным льдом, вернулся к ней, тысячекратно усилившись. Но даже этот исполненный отчаяния крик не нарушил ужасающий покой мертвого человека, который был так не похож на мертвого.

…Женщина смотрела прямо на Ольгу. В отблесках огня ее глаза казались живыми. Тоже обнаженное тело, которому уже безразличен холод. Какой-то неведомый Ольге сумасшедший скульптор идеально чувствовал плоть: линии тел были сохранены и любовно повторены во всех изгибах, хотя ледяная корка была довольно плотной: ничего лишнего, абсолютно гладкая поверхность. Женщина сидела у ног еще одного мужчины. Сколько она просидела здесь, после того как умерла?

Или была убита?.. Кем-то, кто создал этот Пантеон, кто снял с них одежду… Ведь, когда они были живы, — у них была одежда… Конечно же, у них была одежда… Может быть, они стоят здесь уже несколько веков, может быть, это жертвенный алтарь какого-то древнего народа, позднее превратившегося в птиц… Нет, нет — Ольга явственно увидела на шее женщины тонкую золотую цепочку и сережки в ушах: маленькие сверкающие листики, точно такие же подарил ей отец на шестнадцатилетие…

Факел дрогнул в ее руках и осветил мужчину, у ног которого сидела женщина.

Она уже видела это лицо. Только где?

Фотография! Ну конечно же, фотография, которую ей показывала подвыпившая Наташа. Парень с фотографии, Кирилл, пропал за пять дней до их приезда в «Розу ветров», тогда все они думали, что его накрыло лавиной…

Ольга лихорадочно пыталась сохранить остатки мутнеющего сознания: если сейчас она упадет в обморок, то может не очнуться никогда. И будет смотреть на кого-то, кто придет после нее, такими же мертвыми глазами.

Должно быть, она слишком близко поднесла факел к лицу Кирилла: лед потек, и его совершенство сразу же нарушилось. Освободившееся от плена лицо было пугающе живым и близким: холод — самый надежный спутник вечности, только теперь она по-настоящему поняла это. На нем застыла удивленная улыбка.

Чему же он улыбался перед смертью?

Ольга больше не могла справляться с собой: находиться здесь, среди мертвых тел, в их братской ледяной могиле, было совершенным безумием.

Безумие.

Конечно же, она безумна, и сны ее так же безумны, как и она сама, — но нужно попытаться вырваться из этого сна…

Нужно сделать волевое усилие — и нырнуть в реальность, в смятые простыни, на которых деликатно спит никогда не храпящий Марк…

Но сон не хотел уходить: лицо Кирилла так же парило над ней, как и губы цыганки.

Просыпайся, просыпайся же!..

В отчаянии она провела ладонью над факелом, и руку сразу же обожгла резкая боль. Ничего не изменилось, она по-прежнему стояла перед ледяным Пантеоном. Незначительные детали лезли ей в глаза — только для того, чтобы узаконить ее присутствие в этом кошмаре: маленькая ссадина на скуле Кирилла, сережки и цепочка женщины, закованной в лед, завитки волос в паху юного Ганимеда. За ними стояли еще четверо, но приблизиться к ним у Ольги не хватило сил.

Она не помнила, как бросила факел, как сама бросилась вон из страшного склепа, как вырвалась на волю, царапая ногтями снег.

Она бежала, проваливаясь в снег по колено, она бежала до тех пор, пока, обессиленная, не рухнула в какую-то лощину и не потеряла сознание…

Тепло.

Слава богу, тепло.

Как тепло в глубине, в толще воды, куда почти не доносятся голоса. Нет-нет, только голос. Один-единственный голос…

— Кара! Ты слышишь меня, кара?!

Сознание медленно возвращалось к ней — вместе со светом, струящимся сквозь веки. Это не был мертвый свет льда, нет. Только поняв это, Ольга решилась открыть глаза.

Она лежала на кровати, в своем коттедже, а рядом с ней, осунувшийся и побледневший, сидел Марк. Ольга заплакала.

Марк бросился к ней, обнял за голову, прижавшись губами к ее волосам.

— Как же ты нас напугала, кара!

— Марк…

— Я чуть не умер… Как ты могла! Как ты могла так поступить с нами? Так поступить со мной! Отправиться одной, на ночь глядя… Я больше никуда тебя не отпущу… Это я, я во всем виноват…

— Нет, ты не виноват…

— Мы искали тебя всю ночь. Только к утру нашли. Счастье, что твой костюм и куртка были с подогревом, иначе ты бы замерзла насмерть…

Марк судорожно вздохнул, кадык его беспомощно дернулся.

— Никогда, никогда больше тебя не оставлю.

Путаясь и сбиваясь, он рассказал ей, что, обеспокоенные ее долгим отсутствием, они отправились на поиски: он, Иона, его горноспасатели, даже Инка. «Милая Инка, — подумала Ольга, — моя единственная подруга…» Кто-то из последних уходящих с трассы горнолыжников видел ее у трех скал, оттуда они и начали поиск. Ее нашли Влад и Иона, ближе к утру, в какой-то лощине, занесенную снегом (ночью, оказывается, прошел снег). Ни лыж, ни палок с ней не было. Только пачка мятых сигарет, зажигалка и ключ от коттеджа. На ее левой ладони был сильный ожог: очевидно, она пыталась прикурить или развести огонь…

Ольга машинально поднесла к глазам забинтованную руку.

Она обожгла ее факелом там, в жуткой пещере. Значит, это не было сном! Все, произошедшее с ней, не было сном! Она вспомнила лицо мертвого Кирилла так явственно, что оно на секунду даже заслонило лицо Марка. Ольгу начала бить мелкая дрожь.

— Что с тобой, кара? — Даже руки Марка не могли спасти ее от воспоминаний.

Наконец-то она разлепила губы:

— Ты помнишь мой кошмар, Марк?

Его брови удивленно приподнялись: не самое лучшее время вспоминать о страшных сновидениях, когда она спаслась так счастливо и так случайно!

— Ты помнишь?

— О чем ты говоришь, кара?

— Вчерашний кошмар… Я говорила тебе, я обо всем тебе рассказала… Помнишь о людях из моего сна? Они были закованы в лед… Ты помнишь?

— Не нужно об этом.

— Нет, нужно. Потому что это не мой сон. Потому что это правда.