Сергей Зверев - Обряд на крови Страница 29

— Держи ремень мой, — сказал Мостовой, взявшись за пряжку.

— Не надо ремень. Зачем ремень? — отказался Айкин. — У меня же в мешке бечевка есть. Крепкая веревка. — Пробежал пару метров и остановившись, опять повернулся лицом к Мостовому: — Спросить хочу. — Замялся.

— Что еще, Аким? Спрашивай быстренько.

— А у этого гада, про которого ты рассказывал… ну, который в Бориса палил… какая обувка?

— Не понял? Зачем тебе это?

— Так, — спрятал глаза Айкин. — На всякий случай. А если увижу…

— Да такая же, как у меня. Такие же берцы армейские.

— Ага, ага. Хорошо теперь. Теперь знать буду. Ну, я пошел носилки делать?

— Иди, иди быстренько. Скоро выходим.

Андрей проводил Айкина взглядом, перевел глаза на сидящего у костра Назарова: «Хорошо еще, что он мне сразу поверил. Что не дошло у нас с ним до серьезной сшибки. Понял, что мы не враги ему, что мы на его стороне, что мы всем скопом теперь — в одной лодке. Пускай не до конца еще, но все же… Скорее всего и сам уже давно до этого додумался. Еще накануне, задолго до этой нашей повторной встречи. Да и какие тут могут быть долгие препирания, когда такой тяжелый раненый на руках?.. Я ему, конечно, далеко не все рассказал. Далеко не во все посвятил. Да это и не нужно в данный момент. Совсем не ко времени… Господи, и за что же мне такое наказание?» Постоял еще немного, покусал губы в тяжелом раздумье, провел рукой по лицу сверху вниз, словно снимая налипшую на кожу мерзкую паутину, и быстрым шагом направился к Назарову. Подошел, тронул его за плечо:

— Ну как, Михалыч, что-нибудь у тебя получилось?

— Из заповедника ответили…

— Отлично!..

— Да что же тут отличного? Только-то и успел «прием» сказать. Ни одного слова больше. Даже и не понял — услышали они меня или нет.

— А ты еще раз погреть батарейку не пытался?

— Пытался, да больше ничего не выходит. Видно, сдохли они окончательно. И одна, и другая… Ну так, как там Борис?

— Если честно — неважно.

— Хреново дело.

Андрей, легонько потеснив Назарова, примостился рядом с ним на валежине. Посидели молчком с минуту.

— Ладно, Михалыч, — не отрывая глаз от пламени костра, сказал Мостовой, — давай-ка помозгуем спокойно.

— …

— Боюсь, что до кордона заповедника мы его не донесем. Сколько туда? День, два?

— Какой там — два? Да тут суток на трое горбатиться, и то — без ночевок.

— Тогда вариант этот однозначно отпадает. Думаю, сутки максимум, ну, может быть, чуть больше… не знаю, я не медик… он еще без серьезной медицинской помощи продержится… На то, что ваши с заповедника за это время на снегоходе сюда придут, пусть даже не сюда, в такую даль, а где-то на полпути по дороге вас подхватят — надежда очень слабая. Если только они на вертолете с эмчеэсниками прилетят.

— Это вряд ли. Хотя всполошиться уже давно должны бы были. Мы же уже вторые сутки по твоей милости в оговоренное время на связь не выходим.

— Хорошо, если всполошились, — ровным голосом продолжил Мостовой, сделав вид, что не услышал горького упрека, — но все равно, ты же им даже примерные координаты нашего нахождения сообщить не успел. А вы перед выходом маршрут не оговаривали? Он у вас не строго утвержденный?

— Был утвержденный, пока мы с тобой на свою беду не стакнулись, — мрачно вымолвил Назаров, и лицо его побагровело, пошло красными пятнами.

— Не надо, Михалыч. Я тебя прошу. Не режь ты по-живому! И так на душе кошки скребут, — скрипнул зубами Андрей и потупился. Помолчал немного и, прокашлявшись, продолжил: — Значит, как я понимаю, на ваших надежды практически нет. Даже если уже давно они к поискам приступили…

— Я что-то вообще не пойму, парень, к чему ты клонишь? — нетерпеливо перебил его Назаров. — Чего напрасно языком молоть? Или у тебя есть какое-то дельное расчудесное предложение?

— Чудесное не чудесное, но есть… Дело в том, что мы с Семенычем примерно в этом же районе где-то год назад с небольшим уже шарахались. В весьма похожей ситуации. Извини, но не хочу тебя пока ненужной информацией нагружать… Так вот о чем я… Есть тут поблизости кержацкий скит. — Сказал и после короткой заминки уточнил: — То есть был тогда, в то время. Потом они куда-то на другое место переместились. Но не думаю, что слишком далеко ушли. Не должны…

— Будем иголку в стоге сена искать?

— Да нет, не будем. Они там, на старом месте, обещали мне указку оставить, чтобы мы сразу поняли, где их теперь искать. Да не просто обещали — оставили обязательно. Я в этом абсолютно уверен. И круги по тайге мотать нам точно не придется… Так как ты насчет такого варианта? Навязывать я, естественно, ничего тебе не могу.

— Не знаю, что и сказать… Да и чем они нам помогут?

— У них бабка — знахарка есть. Очень толковая. Она нам тогда здорово помогла. Очень тяжелого раненого выходила, буквально с того света его вытащила… Да и это, по крайней мере, намного ближе, чем до усадьбы заповедника… Так что решаем, Михалыч? Принимается?

— Добро, — неуверенно вымучил Назаров. — Хотя, конечно, на какую-то бабку надеяться…

— Вот и славно. Так тогда и решим, если ты не против. Сейчас Аким носилки сделает, и сразу же, не медля, выходим.

— На ночь глядя? А не плутанешь потемну?

— Не должен. Я ориентир надежный еще с вечера приметил. Да и Айкин, если что, поможет. Он, как предполагаю, в тайге, как у себя дома. В любой темноте, безо всякого компаса, куда надо выведет.

— Хорошо. Попробуем к твоим кержакам… прорваться. Если, конечно, нам эти бандиты, те, что за вами гонятся, позволят.

— Вот этого, Михалыч, я не знаю. И обещать тебе, извини, ничего не могу.

— И что, действительно так плохо?

— Хуже некуда, — ответил Андрей прямо и честно. Не стал кривить душой. — Для всех — и для нас, и для вас.

— Д-а-а, нечего сказать — обрадовал… А ты часом ничего больше не хочешь мне сказать?

— А смысл? Разве это что-то изменит?

— Вряд ли.

— Вот и я так думаю, — сказал Андрей, испытывая чувство жгучей вины перед Назаровым, борясь с диким искушением поведать этому случайно встреченному незнакомому, но, по первому впечатлению, вполне добросердечному человеку обо всех своих треклятых приключениях. Помолчал и твердо его заверил: — Я тебе, Михалыч, потом все расскажу. Если ты, конечно, тогда еще захочешь… Во всех подробностях… Расскажу обязательно, если, конечно… — И замолчал, не закончив, посчитав ненужным понапрасну сотрясать воздух прописной истиной.

Краев

— Ну что, Василь? Погнали с ветерком, — сказал Илья и звучно хлопнул себя ладонями по коленкам, распахнул визгливо скрежетнувшую на раздолбанных петлях дверцу «уазика», подрулившего вплотную к закончившему погрузку военному транспортнику, и, соскользнув с сиденья, выбрался наружу. С хрустом размял затекшую жилистую шею и, подхватив вытащенную из машины объемистую спортивную сумку на «молнии», закинув ее за спину, не оглядываясь, неспешно, вразвалочку, пошагал по широкому рифленому рампе-трапу в тускло подсвеченное чрево ревущего непрогретыми турбинами самолета. Бочком обогнул растянутую на талях бээмдэшку и, пройдя в противоположный конец грузового отсека, устроился на откидном сиденье в паре метров от стенки кабины пилотов, заслонив широкой спиной низко расположенный иллюминатор. Молча, кивком головы указал подошедшему Нилову на место рядом с собой и, отведя от него взгляд, уставился глазами в пол.

«Да, ситиюха непростая, — тут же, словно по команде, включились в работу извилины. — Можно, конечно, и болт на все забить, как Санек. Зелени на черный день я уже порядком накосил. Это если даже — без последнего улова. На безбедную старость вполне хватит, если ими не слишком сорить, не пускать прошмандовкам пыль в глаза… Свалить сначала куда-нибудь к латиносам. К тому же дружбану училищному Мануэлю. Отлежаться там пару-тройку лет. Потом еще пару годиков где-нибудь в северной глуши покантоваться, пока окончательно со всех радаров не исчезнешь. А там, глядишь, и можно будет поближе к цивилизации перебраться — к этим слюнявым марафетчикам и гомикам в Европу… Прикупить на очередную чистую, не засвеченную ксиву небольшой уютный домишко где-нибудь на Адриатике, в той же Болгарии или Черногории, и… прожить остаток лет в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая… Можно, конечно, но… нужно ли? Что-то уж слишком тошно на душе становится, как только подумаешь, что придется в корне менталитет менять, к другой, совершенно чуждой среде привыкать в совсем недетском зрелом возрасте. Да еще и с языком проблема. Да под чужой личиной… Да ну ее на такую трихомундию… Если бы, конечно, при полной выслуге да на законной пенсии, чтобы на тебя никто собак не спускал. Тогда бы еще — куда ни шло. А так… Да ну ё в задницу. Тем более что теперь, после этой гнойной операшки, однозначно полковничью должность обещают. Да без этих опостылевших, осто…ых выходов «в поле». Просто кабинетное житье — тихое и теплое местечко. Да не где-нибудь в глухомани, в каком-нибудь занюханном Мухосранске, а в самом Питере… Нет. Полным идиотом надо быть, чтобы от такого отказываться. И я, конечно, дурью маяться не буду. Отработаю, как положено. Хотя задачка-то нелегкая. Отнюдь не простая. Санек — не пацан желторотый. Близко к себе ни за что не подпустит. Он сейчас настороже. А потому, как только увидит нас — сразу все поймет и за ствол схватится. А бодаться с ним в открытую — небольшое удовольствие. Себе дороже выйдет… Ну ничего. Нас все-таки двое. Можно к тому же и местных «спецов» втемную подключить. Добро нам, на крайний случай, дали. Но это, конечно… — глупость полная, никуда не годится. Дать-то вроде дали, но за это потом точно по головке не погладят. Да всю плешь потом проедят с ежедневными подковырками. И вообще позоруха выйдет… Ничего. Как-нибудь и вдвоем с Васьком своими силами управимся». Покосился на Нилова и хмыкнул: «Вот же сурок — уже дрыхнет. Ну это правильно в принципе. Пусть отдыхает, пока есть возможность. Да и мне бы тоже соснуть не помешало. Когда еще теперь нормально выспишься? Да, видимо, не скоро. Санек в нужный район еще не вышел. Все за корешком своим помалу телепается. А тот, как видно, совсем к этим пришибленным кержакам-духоборам не спешит… Эх, Санек, Санек… А неплохо мы с ним в свое время за речкой покуролесили. Есть что вспомнить…» Подумал и улыбнулся. И услужливая память уже начала было подбрасывать к глазам комичные картинки из далекого прошлого: как принимали ППЖ[53] «по описи»; как, обкурившись чарсом[54] через чайничек и накатив кишмишевки[55] после очередного счастливого возвращения из богатого впечатлениями «свободного поиска», чудили с тупым, совсем не понимающим шуток замполитом: то прицепив к пологу его палатки «сигналку» на растяжке, то подбросив ему в котелок парочку «трофеев» — свеженьких, отрезанных у басмача ушей; как рассчитывались «фенькой»[56] с бородатым неприветливым духанщиком, потому что «просто сдачи не было»; как «великодушно» «отпускали» духов на все четыре стороны из зависшей в полутысяче метров над кишлаком вертушки с той же пресловутой «фенькою» за пазухой… Начала было, но вдруг заартачилась и, словно окрысившись, перестала радовать, заставляя припомнить совсем другое — то, что сейчас не хотелось вспоминать вовсе, ни в какую, до ломоты в зубах. То, что старательно запихивал внутрь себя поглубже все эти двое суток, прошедшие после получения не просто дурно пахнущей, а однозначно омерзительной задачки…