Татьяна Светлова - Шалости нечистой силы Страница 3

Посмотреть, что там внутри, что там на самом деле, сбить ее «умность», словно спесь, маску, как если бы Вера только прикидывалась, играла, и стоит только немного поднажать, как обнаружится, что она — как все. Как все бабы. Которые, по определению, глупее мужиков. И потому — в бою все средства хороши, верно? — мужчины норовили подмять Веру под себя, — пусть не умом, а хотя бы силой характера, властностью, грубостью. Иными словами, пытались поставить на место, будто выскочку и самозванку…

Вера же соперничества не любила и воспринимала его как проявление неосознанного и неотрегулированного комплекса неполноценности. И потому, довольно быстро изучив эту мужскую породу в нескольких попытках сближения, Вера стала ее избегать. А другой породы отчего-то не попадалось… Вот так и вышло — долгие годы одиночества.

Счастье пришло в ее жизнь поздно, но пришло — вместе с Анатолием. То самое, от которого хочется петь и летать. То солнечное счастье, которое и должно было растопить прохладные сугробы.

Анатолий был щедр. Нет, не о деньгах речь, вовсе не об этом, — щедр душою. В нем не было ущербности, он нисколько не чувствовал себя задетым женским умом; напротив, высоко ценил его. Но главное, он давал ей, не торгуясь, именно то, в чем она так нуждалась: просто — любовь, просто — уважение, просто — заботу. Просто — счастье…

Однако очень быстро Вера поняла, что их отношения ограничены во времени, пространстве и перспективе: Анатолий был женат.

И вот уже третий Новый год Вера встречала в одиночестве — не может же, на самом деле, Анатолий бросить в праздник свою жену и их гостей? И думала Вера в канун Нового года о том, что пора разрывать тупиковые отношения с Анатолием. Нет, она его любила, по-прежнему любила, и за неполные три года Толя стал не просто близким, он стал родным, — а это близость особая, дорогая и редкая… Да только любовь исподтишка, любовь украдкой и с оглядкой, любовь без всяких перспектив быть вместе — это уже не любовь. А сплошная мука.

Все это время она надеялась, все это время он обещал. Не врал, Вера это понимала, — а сам верил, что наступит день, когда он отважится сказать: я ухожу от тебя, Ирина. Но этот день никак не наступал, и, скорее всего, — не наступит никогда.

Супруга Анатолия, Ирина Львовна, была очень солидной дамой. И стиль свой — быть солидной — выдерживала с блеском. Ирина Львовна держалась степенно, важно, высокомерно; к молодым женщинам обращалась исключительно «милочка», — в крайнем случае уменьшительно: Танечка, Манечка…. Она вплывала в помещения с таким видом, будто была атомным ледоколом «Ленин», и всем следовало посторониться — в их же интересах.

Все и сторонились, расступались, как антарктические льды, пропуская ледокол по пути его следования. Путь следования всегда был один: «к главному».

Куда бы ни попадала Ирина Львовна, она безошибочно угадывала «главного» — прочие людишки просто не вписывались в зону ее восприятия. Если ей что-то бывало нужно — а ей, собственно, всегда что-то бывало нужно, — то просьбу Ирины Львовны спускал «главный» своим подчиненным уже в виде приказа, и тогда Ирина Львовна со снисходительной и приторной улыбкой пускалась в объяснения и уточнения, что и как нужно для нее сделать.

Самое странное, что манера эта действовала на людей безотказно, и они, не задаваясь вопросом, с какой стати Ирина распоряжается да по какому праву, торопливо бросались ей услужить. Она распоряжалась с такой естественностью, что с момента ее возникновения на пороге всем начинало казаться, что так надо и так давно было с кем-то условлено, и вот теперь пора выполнять старый договор…

Надо сказать, что уже в школе толстенькая Ира отличалась важностью и степенностью, что создавало обманчивое впечатление надежности. Но окончательные очертания ее стиль принял в пору ее работы администратором в одном модном московском театре: никогда не иссякавшая толпа униженных просителей пропуска или билетика бесповоротно укрепила ее в сознании собственного величия и превосходства. Однако кажущееся всемогущество администратора было на деле весьма ограниченным: да, перед ним немало народу приседало, но и немало народу им распоряжалось и помыкало, насмешливо поглядывая сверху вниз на то, как маленький администратор крутится, устраивая свои мелкие делишки.

Соответственно, и солидность Ирины Львовны была ограниченной, что ощущалось ею весьма болезненно.

Теперь же, когда Анатолий открыл свое дело и быстро пошел в гору, Ирина быстренько подсуетилась и тоже организовала фирму, которая должна была заниматься прокатом спектаклей и эстрадно-цирковых программ. Наконец-то ей предоставилась возможность, давно и заманчиво улыбавшаяся ей в самых задушевных мечтах: безраздельно руководить.

Бедный театральный люд, брошенный партией и правительством на самофинансирование, охотно кинулся в ее щедро разрекламированные на мужнины деньги объятия, ища прокорма и поддержки своим художественным идеям. Помогли и старые контакты Ирины Львовны, знание театрального мира — и фирма ни шатко ни валко начала функционировать. Руководителем Ирина была из рук вон плохим, с людьми контактировать не умела, ее презрение к неимущим и к «неглавным» отталкивало многих творческих людей и, что существенно, мешало ей увидеть в каком-нибудь зарождающемся подвальном театрике будущих гениев и связанную с ними будущую прибыль; но Анатолий держал руку на пульсе и вовремя удерживал супругу от ошибок или исправлял уже допущенные. Несколько успешных операций по трансформации чужих талантов в ее личный капитал создали Ирине Львовне репутацию. Правда, репутацию довольно своеобразную — ее не любили, но верили в то, что она может вытянуть какой-то коллектив, выгодно продав его. К тому же театральное племя — народ по большей части зависимый, в силу чего покладистый… В общем, дела пошли.

Ирина прекрасно отдавала себе отчет в том, что без Анатолия ее фирма развалится, но вполне удачно скрывала это от всех а, главное, от него самого, — чтобы не вздумал задаваться, чтобы не осознал ее реальную зависимость от мужа.

Все Ириной было устроено давно и прочно, заведено раз и навсегда: Анатолий, как и все остальные, безмолвно подчинялся ее манере всеми распоряжаться. Это на посторонних он производил впечатление независимого, властного и строгого руководителя, умного и удачливого бизнесмена, крепкого и смелого мужика и прочая, прочая… А Ирине он был послушным и исполнительным мужем. Под каблуком он у нее был, вот так-то.

Разумеется, Ирина Львовна своим супругом — таким во всех отношениях удачным супругом, — дорожила, и потому, несмотря на занятость, бдительно охраняла его от любых поползновений разных секретарш и стажерок.

А вот Веру проворонила…

Домовой

В темной прихожей Галю встретила тишина. Подозрительная, тягостная тишина, не наполненная звуками торопливых шагов Стасика, его приветственным голосом, его руками и губами, дружно встречавшими ее у порога. Она забеспокоилась, аккуратно прихлопывая за собой дверь, — пока еще смутно забеспокоилась, пока еще неопределенно…

Но определилось все очень быстро: густой, тяжелый воздух квартиры был насыщен алкогольными парами.

Не сняв шубки, Галя ринулась в комнату.

— Господи, — всплеснула она руками. — Да ты никак пьян? — Она потормошила Стасика, валявшегося на диване в ботинках.

— Н-не кантовать! — губы его расползались, как улитки. — Я-не-пьян! У меня голова болит! — с трудом выговорил Стасик.

— Ну да, ну да… — Галя распрямилась и отодвинулась от Стасика на шаг, пристально разглядывая его. — Конечно, ты не пьян, — ты просто напился, как скотина!

Галя смотрела на Стасика в раздумье. Последнее время ее стала иногда посещать мысль, что пора с этими отношениями завязывать. Конечно, Стаська — лапочка, нежный, ласковый любовник, Гале с ним хорошо… Да и пропадет этот «тюня» без нее… Хоть он и талантлив, да голова у него дурная, мужик он ленивый и слабовольный, и, строго говоря, именно Гале обязан успехами: это она ему методично проедала плешь, чтобы за ум взялся, а не тратил время на нытье да жалобы в пространство на несовершенство мира…

Послушный Галиной воле, Стасик, наконец, напрягся, сорганизовался, изучил компьютер, создал фирму… Галя бдила, Галя направляла его твердой рукой, Галя не позволяла ему сорваться в лень да хныканье, — и результаты не замедлили себя проявить: Стасик расцвел вместе со своей фирмой, у него даже изменилось что-то во внешности, плечи развернулись, а на них и голова приосанилась в горделивой посадке…

И вдруг — нате вам, принялся пить. Пока еще не очень, пока еще редко, но зато как! В дымину, в дупель, вусмерть! Не помнит ни где, ни когда, ни с кем! Да еще и врет, что ничего, кроме своего обычного пива, не употреблял.

Только ведь от пива не приходят в такое скотское состояние! Что ж это такое, спрашивается? И зачем, спрашивается, ей такой любовник? Алкоголик — человек непригодный ни к любви, ни к работе…