Кирилл Казанцев - Блокада молчания Страница 3

— Почему я должен раскрывать вам тайну? — криво усмехнулся Зенкевич, справляясь с приступом кашля. — У вас работают неплохие сыщики, Павел Макарович. Один капитан Дементьев чего стоит… Отменный сыскарь, куплен и продан со всеми потрохами… Вот пусть они и работают, глядишь, чего-нибудь нароют…

— Но вы не скажете, Лев Васильевич? — с грустью в голосе уточнил Вровень.

— Зачем, полковник? — Пленник с натугой продохнул. — Какой мне с этого интерес? Вы меня все равно убьете…

— Убить можно по-разному, господин журналист, — назидательно вымолвил полковник. — Можно быстро и практически безболезненно, без пыток. А можно так, что с вас сойдет семь потов, вы проклянете тот день, когда родились на белый свет, а заодно — свое патологическое упрямство. Ваш выбор, Лев Васильевич? Информация должны быть правдивой, а не какой-нибудь уверткой. Раскрываете личность ренегата, и расстаемся друзьями. Или продолжим наше неприятное общение?

Несколько мгновений царило тягостное молчание.

— Трудно с вами работать, Лев Васильевич, — посетовал полковник. — Вас невозможно шантажировать жизнью и здоровьем близких. С вами никто не может ужиться — по причине вашего скверного характера. Жена ушла четыре года назад, забрав с собой совместно нажитого ребенка, в данный момент обретается в Греции с новоиспеченным мужем — местным жителем. Мы можем дотянуться до Греции, но такая морока. Родители ваши умерли, немногочисленные родственники разбросаны по свету. Была у вас любовница — некая Казанюк Ульяна Георгиевна, учительница младших классов, не бог весть какая умница и красавица, но даже с ней вы умудрились разлаяться и порвать отношения. Какой смысл шантажировать вас этой Серой Шейкой? Облегчите же участь всех присутствующих, Лев Васильевич, раскройте нам загадочную личность информатора.

Искалеченный мужчина перестал дрожать. Создалось впечатление, что он задумался. Набухла жилка на виске, казалось, сейчас она прорвет кожу. Последовал новый приступ кашля, с пеной, мокротой, с беспокойным ерзанием. Люди, сгрудившиеся над телом, благоразумно помалкивали, хотя в лицах отдельных присутствующих явственно сквозило желание ускорить процесс «уразумения».

— Удалите своих цепных псов, полковник… — с какой-то тоскливой обреченностью вымолвил Зенкевич. — Я скажу это только вам.

Оперативники недоуменно переглянулись, уставились на шефа. Полковник Вровень скептически пожевал губами. А пленник расслабился, в измученном лице проступило что-то библейское. Полковник выразительно стрельнул глазами, мол, отойдите, и подчиненные неохотно потянулись к двери, где и обосновались любопытствующей кучкой. В заявлении «потерпевшего» присутствовала логика — незачем так огульно поверять низовым работникам страшную тайну. Полковник наклонился над поверженным. Тот подался вверх, что-то прохрипел, вздулись жилы, глаза полезли из орбит. Павел Макарович ничего не понял, досадливо прокряхтел, опустился на колени, невольно повернувшись ухом к говорящему. А тот тянулся вверх, надрывался из последних сил, шепча какие-то слова.

— Не напрягайтесь, Лев Васильевич, не надо волноваться, — вкрадчиво сказал полковник, — все в порядке, вы у надежных людей, привыкших держать свое слово. Повторите, пожалуйста, если вам не сложно…

И наклонился совсем низко, не думая о последствиях. И тут словно змея в предсмертных муках совершила свой последний бросок! Оторвалась от пола верхняя половина туловища, щелкнула челюсть. И полковник взревел от боли, когда острые зубы прокусили мочку уха. Он отпрянул, завизжал, схватившись за пострадавший орган. Кровь ударила фонтаном. Полковник свалился на бок, стал вертеться, орошая пространство кровью. А Зенкевич откинул голову и хрипло засмеялся. Оперативники оторопели. Пока моргали, вникли в нестандартную ситуацию, бросились спасать достоинство шефа — все уже закончилось. Они набросились на хохочущего Зенкевича, принялись остервенело его лупить, входя в исступление, грязно матерясь, по ногам, по рукам, по щуплому туловищу. Все могло закончиться быстро и плачевно, но тут прохрипел Павел Макарович:

— Хватит… Оставьте его, кретины…

Воцарилась тишина. Только избитый Зенкевич жалобно постанывал. Оперативники застыли в ожидании. Павел Макарович поднялся, зажимая ухо, он весь был испачкан кровью, доковылял до резного трельяжа, выдернул ящик, тот вывалился вместе с содержимым. Он схватил первое попавшееся полотенце, зажал пострадавший орган. Лицо исказилось гримасой ненависти. Но он обуздывал желание одним ударом ноги припечатать горло журналиста к полу. Выдержке полковника стоило позавидовать. Подчиненные благоразумно отодвинулись. Полковник снова воцарился над душой приговоренного, одной рукой он разминал суставы пальцев, вторая прижимала к уху полотенце. Он вроде задумался — собака по всем понятиям заслужила собачью смерть, но как насчет таинственного информатора? Зенкевич бесстрашно смотрел ему в глаза, в лице не осталось ни кровиночки, но в глазах горел торжествующий огонь. Он как-то странно дышал, вздрагивал, прежде чем втянуть воздух, и при этом морщился.

— Нехорошо, Лев Васильевич, очень нехорошо… — четко проговаривая слова, как глухой, но говорящий, сообщил полковник. — Кстати, если ты считаешь, что когда-нибудь на твоей родине тебе установят бронзовый бюст, то ты ошибаешься…

Он вновь задумался.

— Разведем на харакири, товарищ полковник? — предложил разумное решение Рябинчик.

— Да уж, пожалуй… — мстительно протянул полковник. — Толку от этого куска мяса больше не предвидится.

— Как же так, полковник? — еле выдавил избитый журналист. — Ты отчаялся узнать, кто поставлял мне информацию? Да ладно, полковник, подставляй второе ухо, так и быть, скажу…

Это издевательство нужно было кончать. Полковник уже собрался выкрикнуть логично вытекающий приказ, но тут на верхней палубе раздался шум…

Вроде кто-то вскрикнул, а потом упало нечто. Не исключено, что человеческое тело. Оперативники застыли, навострив уши. Вровень сглотнул: что за черт? Мистический холодок побежал по позвоночнику, давненько он не испытывал ничего подобного. Появилось предчувствие чего-то злого, незапланированного… Бред собачий! Полковник раздраженно мотнул головой. К черту мистические холодки! Мало ли что там упало! Люсьен, к примеру, развлекается. Этой сучке и не такое в голову придет. Разве может что-то произойти там, где ничего произойти не может?! На яхте шесть верных ему людей — двое наверху, четверо внизу. Лодка с тремя патрульными и начальником лодочной станции барражирует между островом и берегом, пресекая попытки посторонних приблизиться к острову… И тут все невольно вздрогнули, послышался топот по верхней палубе, сдавленный вскрик, и второе тело шмякнулось на рифленый настил. Завизжала блондинка Люсьен, к которой, по ряду обстоятельств, Павел Макарович уже два месяца всячески благоволил. Крик оборвался на нелогичной ноте, словно орущей сдавили горло. Присутствующие побледнели. Невозмутимый Мартынов извлек «ПМ» из кобуры под мышкой, устаревший пистолет в исполинской лапище смотрелся детской игрушкой. Остальные стали судорожно выхватывать стволы. Павел Макарович хлопнул по боку, пистолета не было, он давно уже забыл, что такое угроза собственной жизни…

— Товарищ полковник, что за хрень? — дрогнувшим голосом осведомился Ващенко.

— Ты у меня спрашиваешь, идиот? — злобно прищурился полковник. — Вот ступай и разберись.

Все присутствующие снова вздрогнули, когда зашелся давящимся смехом прикованный к полу Зенкевич. Смотрелось это неважно — задыхающийся, смертельно бледный человек судорожно дергался, выхаркивая сукровицу, а в глазах бесились сполохи.

— Достукались, Павел Макарович… — бубнил он тоном умирающего чревовещателя. — Ангелы мести прибыли по вашу душу, поздравляю от всей души и желаю счастливо разобраться.

— Что ты несешь, чмо? — гавкнул Павел Макарович и, икнув, заткнулся. Словно холодной водой окатили. Послышались шаркающие звуки, по палубе тащили что-то большое, скрип сыромятной кожи, дребезжание леера, глухой удар. Мелькнуло что-то в иллюминаторе, закачалось. Павел Макарович прикусил язык, остальные возмущенно загалдели. В широкий иллюминатор ударилась лбом человеческая голова. Мужчина болтался вверх тормашками! Его за щиколотки привязали к лееру и столкнули вниз. Глаза были закрыты, он находился без сознания и никак не мог прокомментировать ситуацию. На лбу у страдальца багровела здоровая шишка.

— Это же Брынец! — ахнул Сидоркин. — Вот же мать его…

Затем последовал двойной удар и снова возня, сопровождаемая тоскливым волчьим воем, и голова следующего неудачника протаранила соседний иллюминатор. Он закачался, как маятник, загородив темнеющее море и огрызок скальной породы, висящий над бухтой. Этот субъект частично был в сознании, издавал мычащие звуки, скреб ногтями обшивку судна.