Джеймс Саллис - Драйв Страница 3

5

Выйдя от «Бенито», Гонщик очутился в преображенном мире. Как и большинство городов, Лос-Анджелес вечером жил совершенно иной жизнью. У самого горизонта теснились последние оранжевые перья облаков, постепенно рассыпаясь, тая, по мере того как солнце уступало первенство вспыхивающим городским огням, нетерпеливо спешащим ему на замену.

Трое молодцов в бейсболках на бритых затылках обступили машину Гонщика. Та никак не могла показаться им сто́ящей — всего-навсего непритязательный «форд» восьмидесятого года выпуска. Не заглянув под капот, нельзя и вообразить, что он сотворил со своим автомобилем. И все же они были здесь.

Гонщик пошел было к машине, но остановился в сторонке.

— Клевая тачка, приятель, — заметил один из пареньков, постучав по капоту.

Он покосился на приятелей. Вся троица дружно загоготала.

Вот покатуха-то.

В руке Гонщик держал связку ключей, один из которых торчал наружу, зажатый между указательным и безымянным пальцами. Шагнув вперед, он ударил паренька в горло, почувствовал, как ключ прорезает слои плоти; проследил взглядом, как тот повалился наземь и начал судорожно глотать воздух.

В зеркале заднего вида Гонщик видел двух остальных парней: они стояли разинув рты, отчаянно пытаясь решить, что же, черт возьми, им теперь предпринять? На подобное развитие событий они явно не рассчитывали.

Может, ему стоит развернуться, притормозить и объяснить им, что такова жизнь: длинная череда событий, которые вечно идут не так, как было запланировано?

К черту!.. Или до них самих дойдет, или нет. До большинства не доходит.

Дом для Гонщика был понятием относительным, но домой он сейчас и отправился. Квартиру он менял часто, каждые пару-тройку месяцев. И жил по привычке, как он жил когда-то в мансарде у супружеской четы Смит. Он жил, будто отступив немного в сторону от привычного мира, по большей части незаметно, как тень, как невидимка. Все свои вещи он мог сложить в сумку, взвалить на плечо и унести с собой — или же просто бросить. Больше всего ему нравилась возможность оставаться никем: он мог жить в городе, быть частью городского населения, но совершенно анонимно, безлико, оставаясь на дистанции от своего точно такого же безликого, анонимного окружения. Гонщик предпочитал старые многоквартирные дома в кварталах, где асфальт под припаркованными автомобилями заляпан машинным маслом; где никто не станет жаловаться на шум, если сосед слишком громко врубит музыку; где жильцы вдруг ни с того ни с сего могут собрать свое добро посреди ночи и съехать неизвестно куда. Копы не любят заглядывать в такие места.

Квартира Гонщика находилась на втором этаже. С фасада казалось, будто единственным входом служила лестница. На самом деле задняя дверь квартиры выходила на общий балкон, что тянулся вдоль здания на уровне каждого этажа; через каждые три двери располагался колодец черной лестницы. Вызывающий клаустрофобию тесный предбанник прихожей сразу за дверью переходил налево — в спальню, направо — в комнатку и за ней в кухню. Если очень постараться, в кухне можно было разместить кофеварку, кастрюльки, тарелку и пару кружек; и даже оставалось место, чтобы развернуться самому.

Что, собственно, Гонщик и сделал, поставив кипятиться кастрюлю с водой, и затем вернулся к окну, чтобы взглянуть на окна прямо напротив. Интересно, там кто-нибудь есть? Похоже, квартира жилая, но он до сих пор не видел в ней каких-либо признаков жильцов. Этажом ниже обитало шумное семейство из пяти человек; когда бы Гонщик к ним ни заглядывал — утром или вечером, — как минимум один из них сидел, уставившись в телевизор. В квартире-мастерской справа жил одинокий мужчина. Каждый вечер он возвращался домой в пять сорок с блоком из шести банок пива и бумажным пакетом с ужином. А потом сидел, уставившись в стену, и пил пиво банку за банкой, по одной каждые полчаса. На третьей банке он выуживал из пакета гамбургер и принимался его жевать. Потом допивал оставшееся пиво и, как только оно подходило к концу, отправлялся спать.

В первую неделю, когда Гонщик только вселился сюда, в соседней квартире жила какая-то женщина неопределенного возраста. По утрам после душа она садилась за кухонный стол и втирала в ноги лосьон. По вечерам, опять же практически голая, сидела и часами болтала по мобильному телефону. Однажды Гонщик видел, как она со всего размаху швырнула телефон в противоположный угол комнаты. Потом женщина подошла к окну: груди ее прижались к стеклу, в глазах дрожали слезы — или ему почудилось? С того вечера Гонщик ее не видел.

Вернувшись на кухню, он залил кипятком молотый кофе в фильтр-конусе. Стук в дверь?

Но ведь такого не бывает. Люди, живущие в «Пальмовом квартале», редко общаются между собой и с полным правом не ждут незваных гостей.

— Аппетитный запах, — заметила она, когда Гонщик открыл дверь.

Ей было около тридцати. Складывалось впечатление, что над ее джинсами поработал сумасшедший — то тут, то там наружу выглядывали разлохмаченные пучки светлых ниток. Черная футболка с давно истершейся надписью, светлые волосы, темнеющие у корней.

— Я только что перебралась сюда — в квартиру чуть дальше по коридору.

Она протянула длинную узкую кисть, удивительно похожую на стопу. Гонщик пожал руку.

— Труди.

Гонщик не стал интересоваться, что такая цыпочка здесь делает. Его скорее озадачил ее акцент. Алабама?

— Услышала радио и поняла, что ты дома. Собралась было испечь маисового хлеба и вдруг обнаружила, что у меня нет ни одного яйца. А у тебя, случайно…

— Нет. Но через полквартала, если идти в сторону центра, есть корейская бакалея.

— Спасибо… А можно мне войти?

Гонщик посторонился.

— Я обычно знакомлюсь с соседями.

— Тут это как-то не принято.

— Мне не впервой попадать впросак. Вечно я делаю неправильный выбор. У меня на этот счет талант!

— Выпьешь чего-нибудь? По-моему, у меня есть баночка-другая пива в холодильнике… или, может, ты называешь его ледником?

— С чего бы это мне называть холодильник ледником?

— Я подумал…

— Вообще-то, я с удовольствием выпила бы кофе.

Гонщик вышел на кухню, налил две кружки и вернулся.

— Странное местечко.

— Ты о Лос-Анджелесе?

— Нет, я имею в виду этот дом.

— Это точно.

— Стоит мне войти, парень снизу вечно высовывается из двери. А в соседней квартире круглые сутки работает телевизор. Испанский канал. Сальса, мыльные оперы, в которых половину героев убивают, а другая половина закатывает истерики, и жуткие юмористические передачи с толстяками в розовых пиджаках.

— Ну вот видишь, ты вполне вписываешься.

Она рассмеялась.

Они сидели, попивая кофе и болтая о всяких пустяках. Гонщик так и не научился разговаривать ни о чем — просто не мог понять, какой в этом смысл? Да и чуткостью его природа обделила. Он рассказал о своем детстве, о родителях и вдруг почувствовал глубокую затаенную боль, которая пряталась в его случайной собеседнице.

— Спасибо за кофе, — спустя какое-то время поблагодарила соседка. — И еще за то, что поговорил со мной. Только я быстро устаю.

— Надо повышать сопротивляемость организма, восстанавливать запас жизненных сил.

Гонщик проводил ее до двери. Снова он пожал протянутую ему длинную узкую ладонь.

— Я живу в квартире два-гэ. Работаю по ночам, так что весь день я дома. Заходи как-нибудь.

Не дождавшись ответа, женщина повернулась и зашагала прочь по коридору. В этих джинсах бедра у нее были просто загляденье. Она уходила, унося с собой свою боль и свою тоску, туда, где они коротали с ней дни и ночи, — в ее квартирку.

6

На втором «деле» все, что могло пойти не так, пошло не так. Ребята строили из себя профессионалов, но они не были профессионалами.

Целью была лавка старьевщика, неподалеку от аэропорта, на шоссе в Санта-Монику, между двумя домишками, напоминавшими допотопные перфокарты. Войдя в лавку с парадного входа, никто бы не обнаружил там ничего примечательного: аккордеоны, мотоциклы, музыкальные центры, бижутерия и утиль. Стоящие вещи попадали сюда с черного хода, а деньги на эти приобретения хранились в сейфе, до того древнем, что в нем вполне мог хранить свои дантистские причиндалы сам Док Холлидей.{13}

Им не нужны были аккордеоны и бижутерия. То ли дело деньги в том сейфе!

Гонщик, сидя за рулем «форда-гэлакси», наблюдал, как вдоль аллеи к лавочке направились трое парней. Двое сильно смахивали на братьев. Через несколько минут изнутри послышались выстрелы, похожие на щелчки кнута. Раз. Два. Три. Потом звук взрыва; где-то в окнах выбило стекла. Ощутив, как машина просела под тяжестью пассажиров, Гонщик, не оборачиваясь, рванул с места. Через несколько кварталов от лавки ему на хвост сели полицейские — сначала две машины, потом три. Но где копам угнаться за его тачкой или предугадать выбранный им маршрут! Вскоре он оторвался от преследователей. Когда все успокоилось, Гонщик обнаружил, что везет всего двоих парней.