Алла Полянская - Одна минута и вся жизнь Страница 3

— Есть и другой суд.

— Это все пустые разговоры. — Адвокат кладет бумаги на стол. — Госпожа Ярош, у вас нет выбора. Вы должны взять деньги и уехать из города. Я не говорю — навсегда, но на год — минимум. Я выдам вам чек или наличные — как захотите. Мы можем просто перевести всю сумму на ваш счет, номер нам известен. Вот, просто подпишите бумаги.

— Но это незаконно.

— Есть и другие законы.

Глаза Даны изучают бумагу. Кошка раздраженно бьет хвостом. Подпись. Просто подпись. Автограф. Как все просто, оказывается.

— Я подпишу.

«Я сама буду судьей. Всем вам».

Они уходят, а Дана все сидит в кресле. В пустом доме тикают часы. Непонятно, зачем нужны часы мертвой женщине?

2

Оставшись одна, она идет в комнату, снимает платье, потом бредет в ванную. Теплые струи душа гладят ее тело, и Дана смывает с себя грязь. Она хочет поплакать, но не может. Внутри все запеклось и застыло, осталась только острая боль где-то в груди.

«Наверное, так болит душа», — думает Дана.

Она надевает домашнее платье и забирается на кровать. Нет, спать она не может. За окном угасает день. Дана выходит во двор, идет по дорожке до калитки. Ей некого больше ждать. Она осталась одна. Где-то там, в далеком задымленном городе, ложится спать ее Лека. Ее маленький ангел, единственное, что осталось у нее от счастья.

«Я умерла. — Дана мечется по саду. — Я умерла. Тогда почему я тут? Я должна быть там, с ними».

Решение кажется очень простым. Так раньше, в школе, Дана быстро решала сложные примеры — и почти всегда неправильно. Потому что прямая — не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками, это Дана усвоила.

«Лека. Я не могу оставить его. Он родился сиротой, и, кроме меня, у него никого нет. — Дана смотрит в ярко освещенное зеркало. — Нет. Я не могу его оставить».

В этот момент в дверь опять звонят. Дана идет открывать. На пороге стоит высокий плечистый парень. Она смотрит на него, не понимая. Что еще надо?

— Я привез вам документы. — Он смотрит поверх ее головы. — Деньги переведены на ваш счет.

Дана молчит. Деньги. Они думают, что за деньги купили свою жизнь. Нет. Сегодня все они купили свою смерть. Все они.

«Ничего, Аннушка, прорвемся! Мама их всех достанет. А ты будь хорошей девочкой и слушайся бабушку и папу. А мама всех их достанет».

— Вы слышите, что я сказал? Почему вы молчите?

«Я молчу? Ах, да. Молчать небольно. Мертвым больно разговаривать».

— Я поняла.

— Вот документы. Вы уверены, что с вами все в порядке?

Дана молча берет бумаги и закрывает дверь. Значит, во столько оценил проклятый ублюдок жизнь ее малышки и Лидии Петровны. Ладно, договорились.

— Он хотел скрыться от меня. — Дана говорит это пустому дому. — Он решил, что если пришлет ко мне уродливую девку и купленного «мусора», то все будет в порядке. И было бы, если бы он не имел привычки оставлять где попало свои автографы — не сейчас, а раньше. Он думает, что я его не достану.

Дана опускается в кресло, но оно перестало быть уютным. Она кружит по дому. Вот комната Лидии Петровны. Дана входит туда, и ее окутывает запах терпких духов и лаванды. Скоро он исчезнет. На столике большая фотография Стаса. Дана берет ее в руки. Муж смотрит на нее со знакомой полуулыбкой в озорных голубых глазах, и Дана не может вынести этот взгляд. Она не уберегла их дочь. И Лидию Петровну… Говорили, что он просто налетел на них, Лидия Петровна оттолкнула Аннушку, приняв на себя удар. И все бы у нее получилось, но машина вильнула — и Аннушка… Нет. Не думать об этом. Но как не думать?

— Ты не хотела оставить ее одну? — Дана говорит это в пустоту комнаты. — Ты не решилась отпустить ее одну в далекий путь?

Дана впервые обращается к Лидии Петровне на «ты», но уже слишком поздно. Тишина сгущается. Дана выходит и идет по коридору в комнату дочери. Вот кроватка с пологом, книжки на полке, куклы. На столе рисунок. Дана берет его в руки. Аннушка нарисовала их всех — и Стаса тоже. В саду на скамейке сидят они все. Скамейка такая длинная.

«Теперь нам не нужна длинная скамейка. — Дана кладет рисунок на место. — Теперь уже ничего не нужно».

Звонит телефон. Дана злится. Она понимает, что родители беспокоятся, но ведь жестоко постоянно дергать ее и заставлять что-то говорить, оправдываться. Жаль, им этого не понять.

«Любовь тоже иногда бывает жестокой. Вот как сейчас. — Дана идет к телефону. — Мама просто изводит меня. Правда, из самых лучших побуждений, но мне от этого только хуже».

— Дана, мы с отцом решили. Немедленно приезжай. — Мама всегда говорит так, когда не может чего-то контролировать, но очень хочет.

— Нет.

— Дана, это жестоко с твоей стороны.

«Как она умеет поставить все с ног на голову… Почему она не может понять?»

— Мама, я хочу остаться одна.

— Дана, это не обсуждается.

— Нет. Пожалуйста, оставьте меня в покое. — Дана срывается на крик. Никогда она так не говорила с матерью. — Не надо звонить, не надо соболезновать, ничего не нужно, просто оставьте меня в покое!

— Дана, как ты смеешь? Мы же…

— Все, точка. Я потом сама позвоню.

Дана бросает трубку и выдергивает шнур из розетки. Все. Пусть все оставят ее в покое.

— Надо немного успокоиться и составить план. Я достану его. Как ты думаешь, у меня получится? — Дана опять обращается к дому. — Я думаю, получится. У меня теперь есть деньги, поэтому я его достану. Всех их.

Дана поднимается по лестнице и идет в их со Стасом спальню. Здесь им было очень хорошо вдвоем. Больше двух лет нет его. Свет погас. Ни один мужчина не переступил больше порог этой комнаты. Дана не могла даже подумать о таком. Стас был ее вторым «я», он любил ее. А теперь его нет.

«Мне все приснилось. Жизнь — просто череда снов. Ранее был сон о счастье и сбывшейся мечте. Теперь я умерла. Мертвые не видят снов».

Дана ложится на кровать. Здесь они спали с Аннушкой, когда погиб Стас. И Аннушка спасла Дану от безумия, от последнего шага в никуда. Доченька. Дана вспоминает, как они лежали тут вдвоем, как мерно дышала девочка во сне, а ее волосы пахли воробушком и немного духами. Теперь все в прошлом. Это тоже сон.

Дана укрывается, но это мало помогает. Холодно. Пустой дом окружил ее теплотой, словно поддерживая, но ей холодно.

— Мы с тобой, старина, остались вдвоем теперь. — Дана знает, что дом слышит. — Хорошо, что ты ничего не говоришь. Бывают моменты, когда любые слова оказываются просто мусором.

Дана проваливается в полузабытье. Она не спит, но и не бодрствует, ее голова горит огнем, но это неважно. Просто должна пройти еще одна ночь. А днем можно выйти в сад, и станет немного легче. Мертвые не должны ходить по земле. Дана понимает, что она осталась здесь по ошибке.

Раньше ночи казались ей короткими, а теперь им нет конца. Вот и эта ночь длинная и невыносимая. А завтра должны привезти памятники, срочный заказ ее папы, Вячеслава Петровича. Или их привезли вчера? Дана не помнит. Надо пойти на кладбище. Впрочем, незачем ждать утра. Можно пойти прямо сейчас.

Дана одевается, запирает дом и выходит на улицу. Это спокойный район, в коттеджном поселке, постоянная охрана, и сторожа узнают Дану. Она молча проходит мимо них, они переглядываются. Им жаль эту женщину, надо бы окликнуть ее, куда она идет в ночь? Но им страшно. Они не хотят встретить ее взгляд, поэтому молчат, и беседа затихает до утра.

Дана идет по шоссе. Они покоятся на Северном кладбище рядом с могилой Стаса, идти далеко. Ничего, до утра она дойдет. Какой смысл сидеть дома? Ночь по-осеннему холодная, но ей все равно. Надо идти. Когда идешь, становится не так больно. Душа утихает.

Дану обгоняют машины, но их мало. Небо начало светлеть. Дана знает, что еще несколько часов — и она будет у цели. Еще немного. Ворота кладбища уже открыты. Дана идет по центральной аллее вглубь, где нашлось место для ее семьи.

Она подходит все ближе. По этой дорожке она шла совсем недавно. Вот желтый георгин, растоптанный кем-то. Она видела букет таких георгинов, но где? Она не помнит. Ее глаза фиксируют отдельные предметы, но охватить целое выше ее сил. Вот, здесь. Дана останавливается и медленно опускается на колени.

Три памятника стоят в ряд. Три ангела, совсем разные, под каждым — табличка и фотография. Ярош Станислав Андреевич. Ярош Анна Станиславовна. Ярош Лидия Петровна. Жаль, здесь нет ее собственного ангела. Они смотрят на нее с фотографий одинаковыми голубыми глазами. Ее девочка, ее дитя, ее Аннушка…

— Вчера вечером привезли и поставили. — Голос смотрителя звучит где-то далеко. — Я сам проследил, чтобы сделали основательно.

Дана молчит. Она не хочет ни с кем говорить. Ей тогда придется притвориться, что она жива. Она не хочет. Пусть все оставят ее в покое.

— Страшное дело. — Старик-смотритель все не уходит. — Всякое я видал здесь, но это — страшное дело. Встань, дочка, земля холодная.