Жорж Клотц - Доллары за убийство Долли [Сборник] Страница 3

— С женой?

— Да.

— А что вы делали в остальные дни?

— В субботу днем Фернанда уехала.

— Куда?

— В Конкарно.

— Поездка намечалась заранее?

— Ее мать-инвалид живет с дочерью и зятем в Конкарно. В субботу утром мы получили телеграмму от сестры моей жены — Луизы, в которой сообщалось, что мать внезапно тяжело заболела. Вот Фернанда и помчалась с первым же поездом в Конкарно.,

— Не позвонив предварительно им по телефону?

— Телефона у них нет.

— Матери было очень плохо?

— Нет, она вообще не была больна. И никакой телеграммы Луиза не посылала.

— Кто же телеграмму послал?

— Нам это неизвестно.

— Раньше когда-нибудь вас уже подобным образом разыгрывали?

— Нет, никогда.

— Когда ваша жена возвратилась домой?

— Во вторник. Она решила побыть пару дней у родных, раз уже все равно в Конкарно приехала.

— Что делали в это время вы?

— Работал.

— Один из соседей говорит, что в воскресенье из вашего дымохода весь день валил густой дым.

— Вполне возможно. Ведь было холодно.

Действительно, в воскресенье и понедельник в Париже похолодало, а в пригородах даже подморозило.

— Как вы были одеты в субботу вечером?

— Так же, как сегодня.

— После закрытия мастерской к вам никто не приходил?

— Никто. Лишь один клиент зашел за книгой. Его фамилию и адрес вам назвать?

Посетитель оказался человеком известным. Это был член общества «Сто библиофилов». С легкой руки защитника Стевельса — Лиотара — газеты вскоре заговорили об этом клиенте переплетчика и о других членах общества библиофилов, большинство из которых были людьми весьма влиятельными.

— Консьержка госпожа Салазар слышала в субботу около девяти часов вечера, как кто-то стучал в вашу дверь и при этом несколько человек оживленно беседовали.

— Возможно, на улице кто-то разговаривал, но я к этому отношения не имел. К тому же, если прохожие действительно были столь возбуждены, как утверждает госпожа Салазар, кто-то из них мог случайно толкнуть мою дверь.

— Сколько у вас костюмов?

— Раз у меня только одно туловище и одна голова, то мне достаточно одного костюма и одной шляпы, не считая старых брюк и свитера, в которых я работаю.

Вот тогда-то допрашиваемому и показали темно-синий костюм, извлеченный из его шкафа.

— А что это такое?

— Этот костюм мне не принадлежит.

— Каким же образом он очутился в вашем шкафу?

— Этого костюма я никогда не видел. Его могли подбросить в мое отсутствие. Ведь я сижу здесь уже шесть часов.

— Попрошу вас примерить пиджак.

Пиджак оказался Стевельсу впору.

— Взгляните на эти пятна. Они, правда, похожи на ржавчину, но это кровь. Причем человеческая кровь, как утверждают судебные эксперты. Кто-то безуспешно пытался удалить пятна.

— Мне неведомо, что это за костюм, откуда он взялся.

— Торговка зонтиками госпожа Ранее говорит, что часто видела вас в синем костюме, особенно по пятницам, когда вы отправлялись в кино.

— У меня действительно был другой костюм, синий, но я от него избавился уже больше двух месяцев назад.

После допроса Мегрэ помрачнел. Он долго беседовал о чем-то со следователем Досеном, а потом оба отправились к прокурору, и тот дал ордер на арест Стевельса.

— Судебные эксперты пришли к единодушному согласию. Остальное — ваше дело, Мегрэ. Действуйте. Выпускать на свободу этого типа нельзя.

На следующий день на горизонте дела Стевельса возник адвокат Лиотар и с тех пор, словно сторожевой пес, по пятам ходил за Мегрэ.

Среди многочисленных газетных заголовков особо выделялся такой:

«ЧЕМОДАН-ПРИЗРАК».

Дело в том, что молодой Лапуэнт утверждал, будто, осматривая под видом работника службы санитарного контроля мастерскую Стевельса, он заметил рядом с рабочим столом переплетчика коричневый чемодан.

— Это был обычный дешевый чемодан. Я даже о него споткнулся и при этом слегка ушибся. Сразу я не сообразил, отчего почувствовал боль, но потом, отодвигая чемодан, понял, в чем дело: он был ужасно тяжелый.

Однако в пять часов пополудни, когда Люка производил обыск, чемодана уже не было. Вернее, чемодан-то был — и как раз дешевый коричневый, но Лапуэнт уверял, что чемодан не тот.

— Этот чемодан я брала с собой в Конкарно, — сказала Фернанда. — У нас не было никогда другого чемодана. Мы ведь не любители путешествовать.

Однако Лапуэнт упорствовал. Он божился, что это совсем другой чемодан, а тот, первый, был светлее, и ручка у него была обмотана шпагатом.

— Если бы я хотел починить чемодан, — возражал Стевельс, — я не стал бы пользоваться шпагатом. Поймите, я переплетчик, работа с кожей — моя профессия.

Вскоре Филипп Лиотар обратился за характеристикой Стевельса к библиофилам, которые подтвердили, что он один из лучших переплетчиков в Париже, а быть может, и самый лучший. Ведь ему доверяют тонкую работу, в частности реставрацию старинных фолиантов.

Словом, все свидетельствовало о том, что Стевельс — человек положительный, большую часть жизни проведший в своей мастерской. Безуспешно копалась полиция и в его прошлом, стремясь найти хоть какие-нибудь компрометирующие факты. Правда, никуда не денешь историю с Фернандой: Стевельс познакомился с ней, когда она занималась проституцией. Но ведь он помог ей это занятие бросить. С тех давних пор и о Фернанде не удалось обнаружить ничего предосудительного.

Уже четыре дня Торранс сидел в Конкарно. На почте ему дали оригинал телеграммы — она была написана печатными буквами. Приемщица вроде бы припоминала, что депешу отправляла женщина, и Торранс трудился не покладая рук — составлял списки всех, кто приехал незадолго перед тем в Конкарно из Парижа, да и опрашивал чуть ли не по двести человек ежедневно.

— Так называемой непогрешимостью комиссара Мегрэ мы сыты по горло, — заявил адвокат Лиотар одному из журналистов. И указал на историю с дополнительными выборами в третьем округе, которая вполне могла бы подтолкнуть кое-кого к развязыванию политического скандала. Следователю Досену тоже доставалось, и эти нападки, далеко не всегда деликатные, часто вгоняли его в краску.

— У вас пока нет никакой зацепки?

— Ищем. В этом деле заняты десять наших сотрудников, иногда подключается еще кое-кто. Работы у нас невпроворот, ведь некоторых свидетелей мы допрашивали по двадцать раз. Люка надеется найти портного, который сшил синий костюм.

В полицию, поскольку дело Стевельса получило широкую огласку, поступали ежедневно сотни писем. Почти все они наводили на ложный след и заставляли сыщиков терять массу времени. Тем не менее любые сведения тщательно проверялись. Выслушивали даже сумасшедших, которые уверяли, будто могут сообщить нечто важное.

Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, по привычке бросив взгляд на окна своей квартиры, слегка удивился, увидев, что окно в столовой закрыто, хотя солнце светило вовсю. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице, толкнул дверь, но та не отворилась. Обычно жена, переодеваясь, запирала дверь. Поэтому Мегрэ открыл ее своим ключом и, очутившись в облаке голубоватого дыма, кинулся на кухню, чтобы выключить газ. В кастрюльке чернела спекшаяся масса, некогда бывшая куриным рагу. Мегрэ открыл все окна, и, когда спустя полчаса явилась, запыхавшись, жена, она застала супруга жующим хлеб с сыром.

— Который час?

— Половина второго, — ответил он спокойно.

Ни разу в жизни Мегрэ не видел свою половину в таком состоянии. Губы у нее дрожали, шляпка сбилась набок.

— Пожалуйста, не смейся!

— А я и не смеюсь.

— И не брани меня. Я не могла поступить иначе. И вообще, хотела бы я видеть, что бы ты сделал на моем месте. Боже мой, подумать только — вместо обеда ты ешь хлеб с сыром!

— Что-то произошло у зубного врача?

— Да я там даже и не была. С одиннадцати часов я сидела в центре Антверпенского сквера и не могла двинуться с места.

— Тебе стало дурно?

— Разве мне когда-нибудь бывало дурно? Нет, это из-за малыша. Когда же он в конце концов начал плакать и топать ножками, я выглядела просто как похитительница детей.

— Какой малыш? Откуда взялся малыш?

— Я рассказывала тебе о даме в синем костюме и о ее ребенке, но ты меня никогда не слушаешь. Я имею в виду даму, с которой познакомилась на скамейке в сквере, пока ожидала своей очереди к врачу. Сегодня утром она внезапно убежала, попросив меня минутку присмотреть за ребенком.

— И не вернулась? Куда же ты девала малыша?

— В конечном счете она вернулась — ровно пятнадцать минут назад, а я схватила такси и помчалась домой.

— Что же она сказала, когда возвратилась?

— Самое интересное, что она вообще не сказала ничего. Как флюгер, вращалась я в центре сквера рядом с ребенком, который орал так громко, что на нас все оглядывались. И наконец заметила, что на углу проспекта Трю-дэн остановилось такси, а затем увидела и белую шляпку. Представь себе, эта особа даже не вышла из машины. Просто приоткрыла дверцу и сделала мне знак рукой. Мальчик бросился вперед, и я испугалась, как бы он не попал под колеса. Но малыш подбежал к машине раньше меня, а когда подоспела я, дверца такси уже закрылась. Дамочка только крикнула: «Завтра! Я вам все объясню завтра! Извините». Она даже меня не поблагодарила. Таксомотор умчался в сторону бульвара Рошшуар, затем повернул налево к площади Пигаль.