Георгий Ланской - Козырная пешка Страница 3

– Что это, бабушка? – прошептала Алиса, к которой никак не мог вернуться голос.

– Это, милая, бисер. Все эти бусы и брошь я сделала сама. Моя матушка была большая мастерица по этой части, и меня научила. Вот в этом, – бабушка ткнула скрюченным пальцем в ожерелье Снежной Королевы, – выходила замуж твоя мама. Я плела его ей на свадьбу.

Из глаз бабушки на белый бисер упала слезинка. Бабушка по-простецки смахнула ее рукой и улыбнулась.

– Вот, все маму твою пыталась научить плетениям, да только не хотела она учиться. А ты у меня уже совсем большая. Хочешь, я тебя научу?

Алиса хотела. Бабушка тут же вынула откуда-то целый мешок разноцветных бусинок и принялась объяснять внучке хитрости бисероплетения. Они провозились с бусами довольно долго, а из кухни все слышалось бубнение матери и резкие выкрики отца. Бабушка нервно косилась в ту стороны и преувеличенно громко говорила Алисе: «Нет, нет, это вот сюда, а вот эту ниточку вниз…»

Дзынь!

Алиса и бабушка подскочили как ужаленные.

Дзынь!!!

Что там происходило такое? И что это так звенит? Алиса перепугалась и прижалась к своей худенькой, как болонка, бабушке, которая тряслась не меньше внучки. Что там такое происходит с родителями?

– Ма-а-а-амочка-а-а-а! – робко позвала Алиса, и мать тут же влетела в комнату, схватила ее за руку и дернула так, что только что нанизанные на ниточку бисеринки разлетелись по всей комнате. Алиса взвыла от боли и страха, но мать не обратила на это никого внимания. Она выволокла Алиса на кухню и толкнула ее к отцу.

– А про нее ты подумал? – заорала она, ничуть не подумав, что дочь с размаху врезалась в угловатые коленки отца и заревела от боли и страха. – Ее кто кормить будет?

Отец поднял Алису с пола отстраненно и холодно, как упавшего в лужу щенка, которого теперь нужно отмыть и выставить на продажу, пока он еще юн, лопоух, и вызывает умиление. Алиса от страха и боли даже плакать не могла: так все происходящее выходило из устоявшихся рамок привычной жизни.

«Что-то не так, что-то не так», – тикали ходики.

«Не так – не так», – вторили колеса поездов.

– И чего ты удумала? – спросил отец неживым голосом, острым, словно льдинки в ожерелье Снежной Королевы?

Алиса скосила глаза и увидела на полу осколки чашки, ее любимой, с львенком и черепахой из мультфильма. Ее кто-то разбил. Наверное, мама, потому что она нервно мечется из угла в угол, хватает то посудное полотенце, то фартук, который одевала только бабушка, потому что мама редко готовила. А папа сидит на стуле такой спокойный. Ему вряд ли пришло бы в голову швыряться чашками, тем более такими, с львенком и черепахой, которую он сам и купил Алисе.

– Только попробуй, – угрожающе взвыла мать, – только попробуй!

– Чего попробуй? – вроде бы удивился отец.

Мать снова схватила Алису, и поставила ее прямо на табуретку, словно девочка должна была прочитать стишок. Алиса зажмурилась, ее нога попала мимо стула, и она наверняка бы свалилась, но мать держала ее крепко.

– Если ты попробуешь сейчас уйти, ты ее никогда больше не увидишь, – заорала мать и для пущего эффекта потрясла дочерью, как тряпичной куклой. Алиса заревела, но родители не обратили на это никакого внимания. Отец лишь криво усмехнулся и внезапно посмотрел на дочь своими темными, почти черными глазами.

– Ну, и пожалуйста, – равнодушно пожал он плечами.

Мать вдруг шумно выдохнула и отпустила Алису. Та закачалась на стуле и поспешно спрыгнула на пол. Все происходившее в комнате ничуточку не походило на ее жизнь. Это вообще не было похоже на ее обыденность, в которой что-то могло пойти не так. Это, все это, вообще ни на что не могло быть похоже.

– Как – пожалуйста? – почему-то шепотом спросила мать.

– Так, пожалуйста, – ответил отец и посмотрел на мать с неприязнью. – Если ты так хочешь, пусть будет по-твоему.

Он встал и пошел к дверям, попутно отстраненно и как-то брезгливо отцепив липкую от пота ручонку Алисы, вцепившуюся в его брюки.

– Я тебя голым в Африку пущу, – заорала ему вслед мать. – Ты мне все выплатишь, все до копеечки! Думаешь, я хоть что-то упущу? Я знаю про свои права!

Отец обувался в прихожей и почему-то хихикал, нервно и злорадно. Алиса, сосавшая свой палец, подумала, что папочка никогда так не смеялся. В прихожей было темно, и Алиса отчетливо видела, как по папиным брюкам вверх ползут кляксы, темные и страшные, как пауки-тарантулы, про которых рассказывал дядя Коля Дроздов в своей передаче про животных. Вот сейчас они поползут по его рубашке и прыгнут папе на лицо…

– Валяй, – ехидно произнес отец. – Много ты получишь алиментов с моей официальной зарплаты? У нас на заводе уже четыре месяца ничего не платят. Так что жди, дорогая, пока нам зарплату выдадут. Счастья тебе, милая. А меня прошу больше не беспокоить!

Дверной замок лязгнул так, что Алиса вздрогнула.

– У тебя дочь! – заорала мать.

– У меня никого нет, – отрезал отец и сделал шаг назад. Темная клякса прыгнула ему на лицо и Алиса пронзительно завизжала. Мать закрыла уши руками и взвыла. Из соседней комнаты выскочила бабушка, схватила отбивающуюся внучку и потащила прочь, а Алиса визжала, не переставая, и все хотела рассказать, как она видела, ВИДЕЛА, что на папином лице сидела та самая темная клякса, которую мамина подружка называла аккумулированным негативом.

Развод родителей послужил первым толчком к безрадостной жизни, которую потом влачили осколки семьи Филипповых. На суде мать держалась гордо и согласилась дать отцу свободу и старенький «Москвич» в обмен на квартиру и дочь. Отец согласился сразу. После суда он даже не подошел к дочери, сидевшей в обнимку с бабушкой на продавленных креслицах в здании городского суда. В его полутемных коридорах Алиса отчетливо видела, что по одежде отца ползают пауки, агрессивно переплетавших свои лапы в хаотичном рисунке. Подходить к отцу она побоялась. Как до жути боялась того, что давно жило у нее под кроватью. Алисе казалось, что стоит ей заглянуть туда, и неведомое чудовище заберет ее. Она уже к тому времени давно научилась застилать за собой постель, но, всегда делая это, становилась на самый краешек ковра, чтобы даже кончик мизинца не попал за пределы этой невидимой границы. А, укладывая поверх одеяла и простыней старенькое покрывало, свисавшее до самого пола, Алиса отдергивала ноги от спадавших на пол складок, опасаясь, что из них выскочит острое лезвие и отрубит ей половину ступни, если она хоть на миллиметр заступит за черту.

Иногда Алисе казалось, что если бы она не стала бы украшать рыбку найденным сиреневым камушком, а принесла его домой и подарила бы родителям, они бы не расстались и ее жизнь пошла бы по-другому. С Женькой они все-таки помирились через несколько дней, но найденного камня подружка ей не вернула, виновато продемонстрировав болтавшийся на кукле шнурок. Камушек выскользнул из небрежно завязанного узелка и потерялся. Солидарная с Алисой подружка долго искала его во дворе, но тщетно.

Жить без отца было трудно. Причем, трудно во всех смыслах этого слова. Зарплату отцу действительно не платили уже давно, но он «бомбил» на своей машине, и денег им хватало хотя бы на еду и нехитрые покупки. Мать в своем театре не работала уже давно, и даже не пыталась устроиться хоть куда-то. Она долго писала жалобы на злостного алиментщика во все инстанции, куда отец присылал справки с работы, где он все еще формально числился, хотя завод, работавший прежде на оборонку, благополучно умирал. В агонии он иногда выпускал прицепы для мотоциклов, паяльные лампы и еще какую-то никому не нужную дребедень. Однажды заплаканная мать приволокла домой две паяльные лампы, которые получила в качестве алиментов, а потом пыталась продать их знакомым. Лампы не взял никто, и мать выбросила их на помойку. Жили на бабушкину пенсию, которая спасала и непутевую дочь, и внучку от голодной смерти.

Бабушка умерла, когда Алисе было четырнадцать. Бабушка долго болела и уже не вставала с постели. Ей требовались лекарства, на которые и уходила ее крохотная пенсия. Мать не переставала требовать деньги с отца, но взять с него было особо нечего, так как официально он числился безработным и даже стоял на бирже труда. Больше мать делать ничего не могла.

– Ничего, ничего, – иногда злорадно восклицала она, – скоро и на нашей улице перевернется вагон с пряниками. Вот когда я получу роль…

Алиса согласно кивала и не прекращала своего занятия. Привитое бабушкой умение делать из бисера элегантные вещи было тонким ручейком, втекавшим в семейный бюджет. Броши, браслеты и ожерелья Алиса делала на заказ и сдавала их в магазин. Поначалу простенькие фенечки и бусы становились более изысканными. Среди бисеринок попадались кораллы, гранаты, яшма и янтарь. Ожерелья становились дороже, денег получалось больше, но все они уходили на закупку нового материала и лекарства бабушке. Алиса с ужасом обнаруживала, что обувь снова ей мала, и нужно покупать новое пальто или платье. Мать же продолжала мечтать о роли.