Александр Войнов - Наследник Агасфера Страница 3

Рыбки причудливой стайкой взвились вверх, приветствуя хозяина розовыми плавниками. Полюбовавшись своими питомцами, он вернулся за стол и продолжил:

— Вы пробудете на принудительном лечении не меньше шести месяцев. Это минимальный срок. Затем врачебная комиссия решит, насколько успешным было лечение. Если ее мнение окажется положительным, то решением суда с вас будет снято принудительное лечение. Но суд — это формальность. Все будет зависеть только от врачебной комиссии. А она примет решение на основании истории болезни, которую буду вести я. Так, что как долго вы здесь пробудете, зависит, в основном, от вас и, в некоторой степени, от меня.

«Мягко стелет прохвост», — подумал Свист.

Доктор надолго замолчал, думая о чем-то своем. Сделав несколько записей в истории болезни, он продолжал:

— Итак, я остановился на том, что все будет зависеть от нашего взаимопонимания. Как вы, наверное, успели заметить, в отделении все находится в идеальном порядке. Вы не должны его нарушать ни под каким предлогом. Часть больных, которые пошли на выздоровление, работают в лечебно-трудовых мастерских, а осенью помогают убирать урожай в нашем подсобном хозяйстве. Некоторым из них, в виде исключения, я разрешаю свободный выход на территорию больницы. Сейчас я переведу вас на «тихую» половину и надеюсь, вы оправдаете мое доверие.

Завотделением встал, давая понять, что разговор окончен. Свист тоже поднялся и направился к выходу. В дверях он чуть было не столкнулся с коренастым, широкоплечим человеком с огромной головой. Тот нес в руках мельхиоровый поднос, на котором стояли молочный кувшинчик, кофейник, чашка и тарелка с кусочком поджаренного белого хлеба. Свист сделал шаг в сторону, отметив про себя, что человек с такими широкими плечами должен быть как минимум одного с ним роста. На удивление, большая голова проплыла мимо Свиста на уровне его живота. Стоя вполоборота к вошедшему, Свист вначале не заметил, что широкие плечи плавно переходили в покатый горб. Фигура напоминала черного шахматного коня.

«А это еще что за персонаж из «Собора Парижской Богоматери?» — подумал Свист.

Горбун, осторожно неся в мускулистых руках хрупкий поднос, просеменил на коротких ножках к столу и поставил его перед завотделением.

— Благодарю, Кеша, — кивнул доктор горбатому карлику. И, обращаясь к заглянувшему санитару, добавил, указывая на Свиста:

— Переведите его на «тихую» половину, во вторую палату.

У Свиста сразу же отлегло от души. Судьба все-таки щадила его.

Глава 4

ЧАЙНИК — ЭТО ПРЕКРАСНО

Вопреки ожиданиям, жизнь в Стрелковом пошла Свисту на пользу. Сработал инстинкт приспособления, обретенный им еще в детдоме и затем на протяжении всей жизни не один раз приходивший ему на помощь при смене места пребывания. Свист не был согласен с бытующей поговоркой о том, что выживает сильнейший. В мезозойскую эру самыми сильными были динозавры. Но они вымерли, не сумев приспособиться к изменяющимся условиям обитания. Выживают не самые сильные, а самые приспособленные — это Свист усвоил с детства. В данном конкретном случае он сменил тюремную баланду на трехразовое больничное питание и это не могло не отразиться на его внешности. Посмотревшись через месяц в зеркало, Свист заметил, что кожа его лица натянулась, стала упругой и гладкой, исчезли почти все морщины, а в глазах появился масляный блеск, какой бывает у котов в начале марта, греющихся на мягком весеннем солнце.

«Все не так уж плохо», — подумал он, заметив, что дежурная медсестра Полина стала внимательнее обычного поглядывать в его сторону и оказывать ему знаки внимания. Однажды перед отбоем она подошла к Свисту, гуляющему по коридору, и, приветливо улыбнувшись, сказала:

— Вы мне будете нужны. Вы будете носить чайник.

У Свиста от такого известия приятная волна пробежала по всему телу. Он испытал почти такое же чувство, какое бывает у лейтенанта, неожиданно получившего внеочередное воинское звание и ставшего майором. Хотелось вытянуть руки по швам и гаркнуть: «Рад стараться!» или «Служу Советскому Союзу!». Дело в том, что по инструкции носить чайник с водой при раздаче лекарств должен был санитар. Но он пренебрегал этой обязанностью и предпочитал весь день дремать на койке у входа на «буйняк». Поэтому носить чайник приходилось кому-либо из больных. Чаще всего это был кто-то из «принудчиков». У носящего чайник появлялось некоторое преимущество — его переводили с уколов на таблетки, приема которых можно было избежать, не пичкали на ночь аминазином и другими снотворными, позволяя ему уклоняться от нежелательных процедур. К нему относились, как к находящемуся в состоянии устойчивой ремиссии.

Это был первый шаг по больничной иерархической лестнице, на вершине которой ожидала высшая степень доверия — «свободный выход». Правом свободно выходить и заходить в отделение пользовались один-два человека. Они могли открывать двери своим ключом-треугольником и выходить на территорию больницы. На сегодняшний день «свободный выход» был только у горбатого буфетчика Иннокентия. Он был бывшим «принудчиком», прошел специальное принудительное лечение в больнице тюремного типа в Днепропетровске. После пятилетнего пребывания в Днепре, Кешу перевели в Стрелковое, где через год сняли принудительное лечение, и его в любой день мог забрать кто-то из близких родственников. Но поскольку Кеша сидел за то, что задушил свою близкую женщину, родня не спешила забирать его на свободу. По отделению шли разговоры, что когда-то давно Иннокентий был совладельцем то ли ночного клуба, то ли казино и в одночасье «прогорел». Вдобавок узнал, что когда он ночи напролет проводил в заведении, любимая женщина развлекалась с компаньоном. От этих бед у Кеши помутился рассудок и он «наломал дров».

Горбун прижился в отделении, как дома, и уже сам не хотел никуда уходить.

Медперсонал, от санитаров и медсестер, до заведующего относились к нему почти как к сотруднику. Три раза в день он ездил на больничную кухню и получал продукты. Сестры и санитары питались из общего котла, Кеша закрывал на это глаза и пользовался всеобщим уважением. Вдобавок, он был доверенным лицом заведующего. Так что кое- кто, у кого «рыльце было в пушку», побаивался горбуна.

Чайники находились в ведении Иннокентия. В половине десятого вечера Свист растолкал спящего буфетчика и дождавшись, когда тот полностью придет в себя, попросил:

— Кеша, я буду сегодня носить чайник. Будь добр, открой, пожалуйста, буфетную.

Иннокентий долго сидел на койке, свесив не достающие до пола мускулистые волосатые ноги, и недовольно смотрел на Свиста круглыми, как у ночной совы, глазами. После повторной просьбы он ловко соскочил с койки, слету попав в стоящие рядом стоптанные тапочки, и засеменил в сторону пищеблока. Через минуту он протянул Свисту старый медный чайник с погнутой ручкой и, глядя куда-то в сторону, со злостью процедил:

— После отбоя отдашь мне лично. Я отвечаю за кухонную посуду.

«Кажется, я чем-то не угодил местному Квазимодо. Как бы он не урезал мне пайку», — подумал Свист.

Без четверти десять он стоял у ординаторской, держа в руках чайник, доверху наполненный водой из крана. Увидев, что чайник наполнен до краев, Полина иронично улыбнулась:

— Пойди отлей половину. Зачем зря тяжести таскать? Тебе сегодня силы еще могут понадобиться.

Во время раздачи лекарств, пока Полина рылась в разных коробочках и, сверяя со списком, доставала нужные таблетки, а Свист наливал воду из чайника в опустевшие мензурки, он украдкой наблюдал за ней, стараясь ее разгадать и не сделать ошибки. На первый взгляд ей было около тридцати, а на правой руке не было кольца. «Скорее всего, не замужем, — подумал Свист. — А может, уже успела развестись, испытав все радости и разочарования первого замужества». Он скосил глаза на ее ладную фигуру с пропорционально длинными ногами, чуть тяжеловатым тазом и узкими плечами. Такая долго не засидится.

Обойдя все палаты, Свист и Полина вернулись к ординаторской. Медсестра открыла дверь и, задержавшись на пороге, окинула Свиста оценивающим взглядом.

— Я видела, как ты за мной наблюдал. Но это ничего, — и, секунду помолчав, добавила: — Я ночую здесь. Приходи после двенадцати. Не стучи. Дверь будет не заперта.

Рано утром, выпуская Свиста, Полина шепнула ему на ухо:

— Ты на других сменах чайник не носи. Мое дежурство через двое суток.

Глава 5

ТАЙНА КОРТЕСА

Самым ярким образом в воображении Свиста, навеянным литературой и кино, был тип психбольного, страдающего манией величия. Но к своему разочарованию, среди сотни больных, находящихся в отделении, он не нашел ни одного Наполеона, Сталина или Ивана Грозного. Все эти люди, одетые в одинаковые халаты из полинялой байки, сливались в однообразную человеческую массу, почти не имеющую знаков различия. Исключением для Свиста были его соседи по палате. Рядом с ним спал больной по кличке Статуэтка. Большую часть суток он стоял в углу в одном положении, не меняя позы. Вечером после отбоя Свист укладывал его в кровать. Если бы он этого не делал, то Статуэтка спал бы стоя. По соседству со Статуэткой стояла койка полупарализованного клептомана, весь словарный запас которого состоял из слова «папа». Им он выражал свое согласие и несогласие, просьбу или негодование. Все зависело от интонации. Несмотря на то, что Папа волочил левую ногу, он был очень подвижен, ни минуты не сидел на месте, а шастал по отделению в поисках курева. В углу, под окном, поджав ноги под себя, сидел тощий лысый старик по прозвищу Паук. Он целыми днями плел воображаемую паутину и ждал, когда в нее попадет добыча. Все трое были хроническими психбольными, находились здесь очень давно и о другой жизни не помышляли. Общение со Статуэткой, Папой и Пауком доставляло Свисту мало удовольствия, но деваться было некуда. Оставалось набраться терпения и ждать, когда Полина заступит на дежурство. Но, к глубокому огорчению Свиста, его карьера «носителя чайника» оборвалась, почти не начавшись. Полину из дежурных сестер перевели в инсулиновую палату. Теперь она выходила на работу каждый день и вечером уходила домой. Свист днями лежал на койке и размышлял о превратности судьбы и женском непостоянстве. Но вскоре ему опять улыбнулась удача. Возвращаясь с прогулочного дворика, Свист столкнулся с Полиной лицом к лицу. Она обрадовано улыбнулась и отвела его в сторону.