Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев Страница 3

Лариса радостно выскользнула в приемную, а Рябов подошел к шкафу, налил полный бокал бурбона, раскурил сигару и сел на подоконник.

Отец Нины, Денис Матвеевич Доброхотов, был его, Вити Рябова, Учителем. Не школьным или университетским, а таким, какой не всем в жизни встретится.

Доброхотовы поселились в соседнем доме, когда Виктору уже было пятнадцать, и случилось это в середине девяностых, которые в их городе были теми же самыми «девяностыми», где человеческая жизнь падала в цене гораздо быстрее, чем рубль.

Ровесники и друзья Виктора быстро выбрали свой путь, но многие из них успели сделать по этому пути всего несколько шагов… Виктор не рвался идти следом, да и интерес его состоял не в том, чтобы любой ценой стать собственником иномарки, пусть даже с непривычным еще правым рулем.

Виктор много читал, поэтому не было ничего странного в том, что однажды у него зашел разговор о крестовых походах с мужиком из соседнего дома, который скучал во дворе, приглядывая за игравшей там дочерью. Разговор быстро перерос в спор, в котором Виктор шел напролом! Его доводы вынуждали собеседника закатывать глаза и хвататься за голову, чем он привлек внимание самостоятельной и сосредоточенной шестилетней Нины, которая подошла к ним и прервала спор, отчитав Рябова.

Мужик, придя в себя, признался, что удивлен, обнаружив некоторые знания у подростка, а потом сообщил, что он — Денис Матвеевич Доброхотов, историк и профессор местного университета. После этого Доброхотов познакомил Рябова со своей библиотекой и, уступая ходатайству Нины, разрешил ему брать книги для чтения. Ну, а уж после этого постоянные споры были неминуемы…

И сейчас, безуспешно стараясь бурбоном снять напряжение, Рябов пытался вспомнить Нину тогдашней, серьезной и самовольной, не слушавшей никого, поступавшей только так, как она хотела, и — не мог… Каждый раз, когда он пытался вспомнить шестилетнюю девочку, все ее зримые образы разлетались, не успев собраться, и Рябова от макушки до пят заполнял ее голос. Тот голос, который рвался из трубки сегодня.

Он пытался представить, что она делает сейчас, и сразу же в душе стало холодно: он снова подумал, что самое главное его желание сейчас — быть рядом с ней. Не надо никаких надежных объятий и успокоительных прикосновений, не надо понимающих взглядов, слов соболезнований, а надо просто знать, что она рядом. Знать, что можно просто подойти и обнять. И пусть проревется, уткнувшись в его подмышку. Да, пусть хоть задницей к нему повернется и ревет…

Лишь бы быть рядом… Лишь бы хоть чем-то ей помочь…

И пусть потом несколько дней сторонится его, как чужого, пусть отворачивается, не скрывая, что злится, потому что он видел ее слезы, что он слышал, как она плачет… Виктор все это переносил почти спокойно, злясь только поначалу. А потом вдруг понял, что он — единственный в мире, к кому она прибежала бы, зная, что сейчас заплачет…

А сейчас он был за тысячи километров от нее. Он взял в руки телефон. Нина ответила сразу, будто сидела и ждала, Рябов же спросил о похоронах.

— Папа давно уже сказал, чтобы его хоронили рядом с дедом и бабушкой.

— Значит, завтра?

— Ты все равно не успеешь… — После недолгого молчания Нина повторила: — Рябов, ты все равно не успеешь, так что лучше не начинай.

Ему очень хотелось говорить точно так, как он привык говорить за последние годы, но он чуть-чуть помолчал и ответил спокойным голосом:

— Ну, как скажешь…

Пирушка в «Шаверме» Автандила прошла хорошо, но не блестяще, как бывало всегда.

Рябов пил мало, не ел вовсе и, исполнив два «обязательных танца» — с Мариной и Ларисой, — ускользнул, сославшись на дела. Дома добавил стакан бурбона, принял душ, снова — бурбон, а потом сел в кресло и ни о чем не думал. Просто сидел и не мог избавиться от одной и той же мысли: «Ты так и не успел»…

2

Суббота

Автобус был рейсовый, но деревня Кричалина в его маршруте не значилась, поэтому водитель высадил Рябова на трассе, и ему пришлось еще километра два шагать по проселочной дороге, отчего туфли покрылись толстым слоем пыли, да и брюки аж по колено отливали серо-желтым. Он остановился, оглядел себя, подумал было, что в таком виде идти к дому Доброхотовых нельзя, потом плюнул и двинулся дальше.

Рябов издалека увидел, что двор уже полон людьми, а туда продолжают подходить со всех сторон. Какое-то время постоял возле забора, вроде пытаясь смахнуть пыль, но почти сразу понял, что просто боится войти во двор. Он вспоминал, давно ли бывал тут, никак не мог вспомнить и понял — значит, давно.

Войдя во двор, он не спешил продвигаться через ряды, которые тут выстроились сами собой, без всяких планов и указаний. Сделав несколько шажков, останавливался и медленно смотрел по сторонам, выискивая знакомые лица, и вдруг понял, что со стороны выглядит глупо вот так пробираться, будто он тут чужой. Рябов решительно пропорол плечом скопление нескольких человек, вышел к гробу и сразу ощутил себя так, будто находится в центре арены под светом прожекторов, а все присутствующие только на него и смотрят. И замер.

Возле крыльца на паре табуретов, застеленных плотной черной тканью, стоял гроб, и лежал в нем Денис Матвеевич Доброхотов, его Друг и Учитель… Все, что смог в этот момент Рябов, — положить ладонь ему на плечо, замереть, забыв о времени, и сдерживать слезы, которых он и сам от себя не ожидал. Потом ткнулся взглядом в Нину, стоявшую по другую сторону, хотел кивнуть ей и не смог.

Столы были расставлены прямо во дворе. Деревенские поминки традиционны: после третьей стопки люди поднимаются и уходят, понимая, что родным и близким покойного сейчас лучше остаться одним. Женщины быстро убирали со столов, наводили порядок и уходили, унося с собой то, что приносили для поминок: кто посуду, кто стулья. В деревне что похороны, что свадьба — дело общее…

Нина подошла к